Путь в террор

– Слушайте, а у вас талант! – восхищенно воскликнул Дмитрий. – Я чуть по стойке смирно не встал от вашей команды. Скажите, а вы умеете писать?

– Конечно, – удивилась такому быстрому переходу Анна. – А вам зачем?

– Ну, надо же кому-то принимать заказы? Вы – дама видная, с вами клиентам будет приятно пообщаться.

– Что еще? – ледяным тоном поинтересовалась портниха.

– Да ничего. Разве что приглядывать за Семкой и другими, когда они появятся. Ну и, возможно, кашеварить…

– Это все?

– Мне нравится ход ваших мыслей, но остальное – по взаимному согласию.

– Послушайте, – устало вздохнула женщина. – Мы мало знакомы, но мне иногда так хочется вас прибить.

– Это странно. Обычно такое бывает после нескольких лет супружеской жизни.

– Паяц! – уничтожающе посмотрела на него Анна и обернулась к мальчику: – Иди сюда, пожалуйста, я сниму с тебя мерку.

Когда Дмитрий с Семеном возвращались к себе, ученик вдруг хлопнул себя по лбу кулаком и с раскаянием в голосе воскликнул:

– Совсем запамятовал, к нам же господин Барановский приходил, Владимир Степанович. Сказывал, что поговорить с тобой хочет.

– Не бери в голову, видел я его.

– А что он хотел?

– Много будешь знать – скоро состаришься.

– Ну, вправду, Мить… ой, Дмитрий Николаевич!

– Назад звал.

– Побожись!

– Чтоб я сдох!

– А ты чего?

– Не знаю еще.

– Чудной ты… а зачем тогда вообще к нему пошел, раз на заводе работать не хочешь?

– Да там интересная история приключилась.

– Какая?

– Любопытной Варваре на базаре нос оторвали! Ладно, слушай. Я ведь ранен был на войне. Думал, меня комиссуют, да не тут-то было. Я и так и сяк, а меня в запасной батальон, в Кинешму отправили, чтоб ее!

– И что?

– Да там вроде договорился. Только деньги нужны были. А их я в родной деревне припрятал до поры. К тому же жалко было – жуть! Они мне не так просто достались, а тут отдай эскулапам, а сам голый и босый. В общем, куда ни кинь – везде клин. Я даже думал уже, что легче дослужить, но не выдержал. В общем, уломал ротного, чтобы он мне отпуск дал, да и поехал в Будищево. Ночью ухоронку вынул, а утром гляжу, а мужики наши всей деревней учителя местного гоняют.

– А за что?

– Если честно – за дело.

– А ты все равно вступился?

– Угу. Вроде и не следовало, но такой удобный момент кое-кому накостылять… короче, не удержался я.

– И что?

– И ничего. Сижу в околотке и думаю, как в батальоне отбрехиваться буду, а тут Барановский и нарисовался. Посулил, что все решит и комиссоваться поможет. И, в общем, не обманул. Деньги опять же целы.

– Не пропали?

– Нет. Машка сберегла.

– А кто такая Машка?

– И все-то тебе надо! Человечек один хороший.


– Девка?

– Как дам сейчас по шее! Девка! Какая она тебе… да и замуж ее уже выдали. Наверняка.

– А ты ее любил?

– Все, Семушка! Договорился ты, дружок! Сейчас я тебе…

– За что?!



Его императорское высочество великий князь Алексей Александрович был мужчиной видным, и даже то, что в последнее время он начал сильно полнеть, ничуть не вредило ему в глазах дам. Несмотря на то что шансов получить престол у четвертого сына императора Александра II не было никаких, он был завидным женихом. Принадлежность к царствующей фамилии обеспечила бы его избраннице блестящее положение при петербургском дворе, поэтому, где бы он ни появлялся, на нем немедля скрещивались женские взгляды, чем-то напоминая в этот момент лучи новомодных боевых фонарей[46], выискивающих свою жертву на водной поверхности.

Сам он тоже не чурался женского общества, хотя и не был так ветрен, как ему приписывали. В молодости он состоял в романтической связи с фрейлиной Александрой Васильевной Жуковской, и когда та забеременела, был даже готов жениться, но… царственный отец не одобрил подобного мезальянса. Молодой человек был отправлен в длительное плавание, а его пассия – за границу, где ее быстро выдали замуж.

С тех пор высокопоставленный моряк вел жизнь богатого холостяка, совершенно не желающего обременять себя семьей и тому подобными заботами. Впрочем, недавно все переменилось. Год назад[47] его двоюродный брат Евгений Лейхтенбергский женился морганатическим браком на Зинаиде Дмитриевне Скобелевой, в замужестве получившей титул графини Богарнэ.

Алексей Александрович был в ту пору на Дунае, где командовал русской флотилией, и на церемонии присутствовать не мог, но когда вернулся в Петербург, ему представили новую кузину.

Великий князь взглянул в прекрасное женское лицо и понял, что пропал. Графиня Богарнэ была умна, невыразимо очаровательна, а самое главное – замужем, так что для завоевания этого приза не было нужды обещать жениться, и самый молодой контр-адмирал Российского Императорского флота ринулся на абордаж.

Увы, его атака окончилась позорным фиаско! Красавица весьма благосклонно принимала великокняжеские ухаживания, мило улыбалась, охотно оставалась наедине и подходила при разговоре куда ближе, нежели это позволяли приличия, но этим все ограничивалось. Давно пора было делать следующий шаг, но совсем потерявший голову от страсти Алексей Александрович никак не мог на это решиться.

Какое-то черное наваждение лишало его воли и способности мыслить в присутствии этих прекрасных глаз. Сердце требовало – схвати ее в охапку и тащи на край света (в соседнюю спальню), но руки отказывались повиноваться ему, а околдованный мозг никак не мог вмешаться.

Так что оставалось только продолжать ухаживания, а пока этого не случилось, топить черную тоску в превосходном французском коньяке. Причем не иначе как по злому умыслу врага рода человеческого постоянным собутыльником великого князя был муж ветреной красавицы – Евгений Лейхтенбергский.

Хотя вчера все обошлось без него, да и без грандиозной попойки тоже, и контр-адмирал ехал на испытания какой-то очередной новинки почти трезвым и в компании совсем других людей. Первым был генерал Михаил Дмитриевич Скобелев – знаменитый Белый генерал. Герой прошедшей войны и родной брат красавицы Зинаиды. Вторым – его не менее знаменитый приятель, художник Василий Верещагин. И те, и другие были весьма популярны в русском обществе, а потому великий князь не чурался оказывать этим людям свое благосклонное внимание.

– Что слышно нового о Средней Азии, господа? – осведомился Алексей Александрович.

– Ничего определенного, – чуть нервно пожал плечами генерал. – Даже несмотря на новейшие средства связи, вести идут слишком долго.

– Вы, верно, хотели бы участвовать в экспедиции к оазису в Геок-Тепе?

– Хотел бы, да в этот раз обошлись без меня. Видать, позовут в следующий.

– Вы полагаете, что эта окончится неудачей? – высоко поднял брови великий князь.

– Я бы не стал этого исключать, – нейтрально ответил Скобелев.

– Ну и ладно, я, признаться, не люблю пустыни, пески и все такое прочее. Море – вот моя стихия!

– Не скажите, ваше императорское высочество, – почтительно возразил ему художник. – И в пустынях есть своя прелесть, особенно весной, когда в ней уже тепло, но еще есть достаточно воды, в результате чего эти дикие места расцветают.

– Насколько я помню ваши картины, вы не столько красоты природы воспеваете, сколько изображаете ужасы войны? Хотя должен признать, и эти ваши картины иной раз весьма красочны.

– Благодарю, ваше импера…

– Да полно вам титуловать, – поморщился титулованный моряк. – Мы, слава богу, не на приеме в Зимнем.

– Как вам будет угодно, Алексей Александрович.

– Вот это уже лучше. Кстати, я слышал, вы лично принимали участие в перестрелках с текинцами?

– Случалось.

– Так расскажите что-нибудь, а то ехать еще долго.

– Право, я не слишком хороший рассказчик.

– Да ладно тебе, Василий, – поддержал просьбу великого князя Скобелев. – Я бы тоже послушал.

– Но что именно вам рассказать?

– Ну, не знаю, какой-нибудь запомнившийся случай.

– Извольте, это случилось одиннадцать лет назад, когда наши войска под командованием Кауфмана уже заняли Самарканд. Однако едва наш командующий с войсками выступил из города, там случился мятеж, и мы были осаждены во дворце эмира. Дворец этот представлял собой весьма порядочную крепость, и если бы его должным образом укрепили, как это приказывал генерал, то не было бы повода даже для малейшего беспокойства. Но, вероятно, инженеры не верили в возможность осады и взялись за дело, только когда уже было поздно. Спасибо хоть, главный пролом успели заделать до начала дела, кабы он остался – через полчаса вся цитадель могла быть занята!

– Пока гром не грянет, и инженер не перекрестится, что уж тут про мужиков говорить, – усмехнулся генерал.

– Именно так, – согласился художник и продолжил повествование: – Я тогда работал над портретом одного афганца. Весьма фактурный, доложу я вам, был молодец! Лицо и фигуру его я накануне почти закончил, и оставалось дописать ноги, но случиться этому было не суждено.

Только я сел пить чай, поданный мне казаком, как раздался страшный шум, крики – «Ур! ур!» – и стало ясно, что дело серьезное. Подхватив револьвер, я побежал к Бухарским воротам и поспел как раз вовремя. Их едва успели закрыть и отогнать несколькими залпами толпы атакующих.