Путь в террор

– Ты думаешь? – недоверчиво переспросил тот.

– Конечно! Подобное должно лечиться подобным.

Жрицей любви оказалась плотная белокурая девица, довольно привлекательной наружности. Впечатление немного портил нос картошкой, но после выпитого этот изъян не казался таким уж значимым.

Мастеровой уже был готов и сам воспользоваться оказией, но у студента были свои планы.

– Как тебе зовут, любезная? – осведомился он.

– Ирма, – с легким акцентом отозвалась та.

– Чухонка?

– Да.

– Видишь ли, Ирма… – начал Григорий, осторожно подбирая слова.

– Вас двое? – перебила его жрица любви. – Это будет стоить дороже.

– Не совсем так, – ухмыльнулся он. – Нашему товарищу нужна, некоторым образом, помощь…

– Этому мальчику?

– А тебе его возраст – помеха?

– Нет, но он сильно пьян. Может не получиться. Деньги вперед.

– Сколько?

– Рубль.

– Сколько?!

– Я сказала – рубль!

– Полтину, да и то, пожалуй, много!

– За полтину вы можете любить его сами.

– Восьмигривенный!

– Ладно. Мальчик совсем юн и много выпил. Хватит и восемьдесят копеек.

– Вот и отлично, – усмехнулся студент и собрался кликнуть полового.

– Зачем? – остановила его жрица любви.

– Так надо же номер…

– Зачем вам тратить деньги еще и за номер? Лучше добавьте до рубля, а я все сделаю здесь.

– Как «здесь»?

– Очень просто. Вы выйдете на недолго. Ну, или заплатите.

– Э нет, – замотал головой Максим. – Я снаружи постою.

– Я тоже, – с легким сожалением в голосе отозвался Гриша.

– Как хотите, – пожала плечами Ирма и задернула за друзьями занавеску.

Некоторое время они молча курили, внимательно прислушиваясь к происходящему внутри кабинета. А вокруг них жизнь кипела ключом. Совсем рядом, за стенкой, надрывалась гармошка. В другом кабинете кто-то визжал, будто его резали. Мимо несколько раз проносились понимающе улыбавшиеся половые с заказами. Вскоре все закончилось, и приятели вернулись на свои места. Протрезвевший Аркаша с выпученными глазами сидел в уголке, а жрица любви, деловито поправив корсаж, налила себе полную чарку и, одним махом опрокинув ее в рот, закусывала жареной рыбкой.

– Красивая ты девка – Ирма, – не то хваля, не то осуждая, заметил Максим. – Как же тебя угораздило-то?

– Приданое надо, – философски отвечала проститутка, не переставая жевать.

– Какое еще приданое? – изумился мастеровой. – Кто же тебя замуж такую возьмет, али дома не знают, чем ты тут промышляешь?

– Почему не возьмут? – невозмутимо пожала плечами потенциальная невеста. – Вот скоплю на две коровы, вернусь домой и выйду замуж. У нас все девушки так себе на приданое зарабатывают.

– И женихи что же – знают?


– Конечно, знают.

– И не попрекают потом?

– За что? – искренне удивилась Ирма. – За то, что корову заработала?

Не выдержав последнего пассажа, Григорий согнулся от хохота и, упав на диван, от полноты чувств хлопнул себя по ляжкам. Максим какое-то время потрясенно молчал, пытаясь осмыслить услышанное, а затем махнул рукой и присоединился к смеху товарища.

– Если господа больше ничего не желают, я пойду? – осведомилась проститутка, обнаружив, что еда на столе закончилась.

– Ступай, голубушка, – хихикая, замахал руками жизнерадостный студент. – Мы тебя более не задерживаем!

Мастеровой тоже покачал головой, видимо, решив, что не желает вкладываться в будущее крепкое чухонское хозяйство.

– А ты, Аркаша?

Только что лишившийся невинности гимназист проводил первую в своей жизни женщину мутным взглядом, после чего, видимо, припомнив подробности произошедшего, выскочил из-за стола и опорожнил на пол желудок.

– Славно погуляли, – покачал головой Максим.



Перед обедом в камеру, где сидел Дмитрий, привели еще одного «постояльца». Молодой человек в хорошем костюме с тонкими чертами лица и аккуратным пробором на голове был похож на приказчика или мелкого служащего, и только его скользкий взгляд мог насторожить внимательного наблюдателя.

Верный себе Кот поначалу не обратил на вошедшего никакого внимания, давая тому самому проявить себя. Некоторое время послонявшись с независимым видом по камере, тот понял, что место ему выделять не собираются, и решил действовать самостоятельно. Внимательно ознакомившись с обитателями и отметив для себя могущих быть опасными, он скоро выбрал жертву. Молодой мастеровой с щегольскими усиками, начинающими сливаться с покрывающей щеки густой щетиной, сидел, поджав ноги, на нарах и штопал себе рубаху. На первый взгляд, все было правильно. Имей сиделец вес, он бы поручил починку кому-то из нижестоящих, благо в последних не было недостатка. Так что новичок, придав себе еще более внушительный вид, решительно двинулся завоевывать место под солнцем.

Будищев, будучи занят ремонтом, не сразу обратил внимание на идущего к нему арестанта. Рукав ему порвали еще во время задержания, но за починку он взялся только сейчас. Не хотел показывать, что у него есть игла. Вообще, отношение полиции к арестантам поначалу его очень удивляло. Никто и не подумал забрать у него иглу или ремень, хотя было очевидно, что их можно использовать как оружие. Не стали изымать и лежащие в кармане несколько монет. Поначалу он думал, что это благодаря заступничеству Ефима, но оказалось, что в нынешних тюрьмах это все разрешено. Имея деньги, можно было купить у регулярно приходившего разносчика продукты или какую-нибудь нужную в быту мелочевку. Заказать у хожалого чайник с кипятком. В общем, как и везде – человек со средствами имел куда больший вес, нежели без таковых.

Дмитрий скреплял разошедшийся шов крупными стежками, размышляя при этом, что, будь он дома, попросил бы заштопать Стешку. Хорошо относившаяся к нему девушка ни за что бы не отказала и исправила прореху куда быстрее и аккуратнее. К тому же, наверное, еще бы и постирала. Подумав об этом, он невольно вспомнил свой приход в дом, когда дочка Акима Степановича стирала и он застал ее в мокрой сорочке на голое тело. Странно, на воле его куда больше привлекли пышные формы служанки Барановских – Глафиры – или крепко сбитой хохотушки Аксиньи, но в заключении мысли его все чаще возвращались к дочери хозяина квартиры.

– Слезай, дядя! – раздался совсем рядом чей-то голос, но замечтавшийся Будищев не сразу понял, что обращаются к нему.

– Слезай, говорю! – повторил новичок уже с угрозой.

Это была его вторая ошибка. Обычно местные уголовники, когда пытались что-то отжать у сокамерников, говорили подчеркнуто любезно, можно даже сказать – приторно вежливо. Так что этим он сразу продемонстрировал всем заинтересованным лицам свою неопытность.

Первая ошибка заключалась в том, что он вообще неправильно выбрал жертву.

Раздосадованный тем, как бесцеремонно прервали его воспоминания, Будищев, ни слова не говоря, встал со своего места и коротко без замаха ударил наехавшего на него новичка под дых, а когда тот согнулся от боли и неожиданности, резко добавил коленом в лицо, мгновенно отправив противника в нокаут. Стоя над поверженным врагом, Дмитрий даже хотел его немного попинать, однако приглядевшись, счел это излишним. У новичка был явно сломан нос, залито кровью лицо, и вообще выглядел он настолько жалко, что желание бить его быстро улетучилось.

Неожиданный интерес к пострадавшему проявили блатные. Едва Будищев вернулся на свое место, к продолжавшему лежать парню подошли двое подручных Кота и, подхватив его под руки, утащили к авторитету. Там ему дали умыться, оказали, как могли, первую помощь и принялись расспрашивать. Судя по всему, рассказ незадачливого молодого человека пришелся по душе главе местного преступного мира, и избитому выделили место, подвинув какого-то мужичка. Впрочем, Дмитрий этого уже не видел, поскольку его имя снова выкрикнул заглянувший к ним в камеру хожалый. Делать было нечего, и гальванер двинулся на выход, подумав, что идет на встречу с дознавателем, но, как оказалось, к нему пришел адвокат, присланный Владимиром Барановским.



В последнее время Люси Штиглиц была совершенно счастлива. Раньше она боялась того времени, когда ей придется оставить институт благородных девиц и вернуться в отчий дом, где ее мало кто любил, но теперь эти страхи казались ей детскими. Но курс обучения наконец-то закончился, экзамены были сданы, и даже прошел выпускной бал, на котором она, против обыкновения, оказалась в центре внимания.

Хотя дело было, конечно, не только в ней, но и в ее брате – Людвиге. Недавние события, когда он оказался на волосок от гибели, были у всех на слуху и добавили молодому офицеру в глазах подружек Люсии изрядную долю привлекательности. Всем хотелось если уж не потанцевать с ним, то хотя бы быть ему представленной, а потому вокруг Штиглицев кружил целый хоровод юных прелестниц. Всем им хотелось сказать своей «лучшей подруге» что-нибудь любезное, не забыв при этом стрельнуть глазками в сторону ее брата.

Впрочем, и сама девушка не жаловалась на отсутствие внимания со стороны кавалеров. Во всяком случае, подолгу у стенки она не стояла, и ее приглашали не реже иных выпускниц. Правда, юная баронесса, будучи девушкой неглупой, нимало не обольщалась на этот счет. Ее отец был богатейшим человеком Петербурга, а может – и всей России, так что она с детства была завидной невестой. Откуда же потенциальным женихам знать, что papa не слишком-то любит свою младшую дочь.

Но все это чепуха – теперь она выросла и стала барышней, а потому ей дозволено многое, что прежде было под запретом. Можно посещать подруг, театры, магазины, другие места. Не одной, конечно, но Людвиг любит гулять вместе с сестрой и всегда готов составить ей компанию. Вот и сегодня они катались на лодке, болтая о разных пустяках, потом зашли в лавку к пирожнику и угостились там совершенно восхитительными птифурами.

Господин Шульц – хозяин лавки – был очень любезен. По его словам, он был чрезвычайно счастлив, что среди его клиентов есть такие замечательные люди, как дети самого барона Александра Штиглица.

– Благодарю, – с легкой улыбкой отвечал ему Людвиг. – Мы с сестрой, действительно, очень любим бывать у вас.

– Конечно, – поддержала его Люси, – ведь у вас самые вкусные пирожные во всем свете.

– О, майне гутес медхен[39], – растрогался лавочник. – Как вы добры к папаше Шульцу. Но вы всегда были славной девочкой, а ведь я помню вас еще совсем малышкой.

– Да, господин Шульц, мы всегда приходили к вам, а вы угощали нас с Людвигом конфетами и пирожными.

– Конечно, и сегодня вы тоже не уйдете без гостинца. Сейчас его принесут.

– Ну что вы, нам, право же, неловко…

– Нет-нет, отказа я не приму. Тем более что эти конфеты очень любила ваша покойная матушка. Да-да, она тоже любила бывать здесь.

Делать было нечего, и Людвигу пришлось взять небольшую картонную коробку, перевязанную шелковой ленточкой. Из лавки они вышли, улыбаясь погожему деньку, друг другу и всему миру. Пора было возвращаться домой, и брат начал оглядываться по сторонам в поисках извозчика, и тут Люси едва не столкнулась с другой барышней, очевидно, спешащей по своим делам. Извинившись, баронесса посторонилась и хотела было отвернуться, но неожиданно лицо прохожей показалось девушке знакомым, и Люси машинально кивнула, приветливо при этом улыбнувшись.

– Здравствуйте, – воскликнула баронесса звонким голосом.

– Ах, это вы, – удивилась и как будто занервничала та. – Здравствуйте. Вы уже вышли из института?

– Да. Совсем недавно…