Путь смертных

Рейвен тихо выскользнул из комнаты, и Сара заподозрила, что она была единственной, кто это заметил. Все остальные продолжали следить за экспериментом, хотя Мина и миссис Симпсон явно не разделяли общего энтузиазма, держась скорее настороже.

Уилл наблюдал бурную деятельность последних минут без единого слова и от участия в дальнейших экспериментах отказался. Выглядел он ужасно. Когда Рейвен только появился, вид у него был такой, точно его вытащили из реки, а сейчас он стал, если такое возможно, еще более мокрым. В комнате было жарко, а он и так сильно вспотел после физических усилий, которые, очевидно, совершенно истощили его силы. Нормальный цвет лица вернулся к нему лишь спустя полчаса.

Между тем никто из тех, ради кого он довел себя до подобного состояния, даже ни о чем не подозревал. Никакой опасности они не подвергались благодаря промашке, допущенной Сарой, – но она решила пока ему об этом не говорить, хотя знала, что рано или поздно придется.

Видя, что ее услуги, в свете новых волнующих событий, пока никому не требовались, она последовала за Рейвеном. Услышав шаги у себя за спиной на лестнице, тот остановился у двери своей комнаты посмотреть, кто это.

– Вы разве не хотели бы поужинать, мистер Рейвен? – спросила Сара. – Вы же еще не ели.

Он слабо улыбнулся.

– Это было бы прекрасно.

Голос у него слегка дрожал, и она вдруг сообразила, что Уилл замерз, а у себя в комнате замерзнет еще больше.

– Вам нужно немедленно избавиться от этой одежды. Или дело дойдет до лихорадки. Ну же, – сказала Сара и вошла следом за ним в комнату, где зажгла газовый рожок. Потом повернулась, чтобы помочь ему снять куртку, которая показалась ей вдвое тяжелее, чем обычно.

– Я прекрасно и сам могу… – начал он было, но был принужден сдаться и позволить ей помочь: сопротивляться не было ни желания, ни сил.

– Вам правда надо бы обзавестись нормальным пальто, мистер Рейвен. Прежде чем станет по-настоящему холодно.

– Знаю.

Сара сняла с его плеч промокшую насквозь одежду; ее взгляд задержался на мокрых волосах, прилипших ко лбу.

– Ты бежал всю дорогу от самого колледжа?

– Да. Но это еще не самое плохое. Перед этим я смотрел, как молодая женщина умирает в агонии в Родильном доме. И, я уверен, умерла она той же смертью, что и Иви: судорожные конвульсии. И она тоже была беременна.

– Судорожные конвульсии: именно так мисс Манн описала то, что случилось с ее знакомой, принимавшей стрихнин.

– Да. Но меня меня ставит в тупик другое. Еще раньше, сегодня, я встретил Маклеви; тот сказал, что следов яда в теле Роуз Кэмпбелл найдено не было. Но что еще больше сбивает с толку – она не была беременна.

Сара вполне поняла его замешательство. Но, по крайней мере, кое во что она могла внести ясность.

– Я тут читала трактат Кристисона. Стрихнин – просто подарок для отравителя: он не оставляет никаких следов. Его нельзя обнаружить, обследуя тело. Так что все-таки вполне возможно, что смерть Роуз наступила от стрихнина.

– Да, но с беременностью ошибки быть не могло: здесь обследование сбоев не дает. А Маклеви совершенно уверен, что никакого ребенка не было.

Сара не могла не признать, что это и вправду сбивало с толку.

– Но Милли не могла ошибиться, – настаивала она. – Из-за этого-то Роуз и боялась, что ее уволят.

– Маклеви считает иначе, а оба правы быть не могут.

Пока Рейвен говорил это, в голове у Сары забрезжила идея – она поняла, что на самом деле оба могут быть правы.

– Что, если она уже не была беременна, когда попала в воду? Кто знает, может, ей и в самом деле удалось освободиться от бремени? Стрихнин вызывает спазмы. Быть может, его используют, чтобы вызвать преждевременные схватки? И с Роуз случилось именно это, вот только потом она все-таки умерла?

Глаза у Рейвена расширились.

– У меня было подозрение, что девушка, которая умерла сегодня, приняла что-то, чтобы избавиться от ребенка. Наверное, Иви сделала то же самое, но в обоих случаях средство убило их прежде, чем возымело какой-либо другой эффект.

– А кто была та девушка? Могла ли она быть как-то связана с преподобным Гриссомом?

– Я ровно ничего о ней не знаю, – ответил с сожалением Уилл. – Даже полного имени – только то, что ее звали Китти. И где она жила, тоже не знаю – хотя это достаточно близко, чтобы ее могли принести в больницу на руках. Но в Старом городе могут быть сотни подобных отдельных комнатушек.

Тут его голос опять дрогнул. Рейвена пробирала дрожь. Даже рубашка, и та промокла насквозь. Не спрашивая, Сара принялась расстегивать пуговицы.

Она уже видела Уилла обнаженным – когда тот только явился в дом и отчаянно нуждался в ванне. Ей вспомнились собственные слова: «Все это, поверьте, я уже видела» – и хотя она и вправду уже видела его раньше, теперь ей с трудом удавалось отводить глаза.

Ее рука коснулась его обнаженной кожи, когда Сара стягивала с него мокрую рубашку, и она почувствовала, как внутри что-то требовательно шевельнулось – с такой силой, что девушка испугалась.

Расстегнув последнюю пуговицу, она ощутила какое-то движение поблизости от того места, где касалась его, и несколько запоздало осознала значение выражения «неудобство в штанах».

Рейвен так и отскочил от нее – вероятно, потому, что сам от себя отскочить не мог.

Сара сделала шаг назад, глядя в пол.

– Ты, наверное, совсем голодный, – сказала она тихо. – Пойду-ка я лучше на кухню и чего-нибудь принесу.

Уилл ничего не ответил, и горничная вышла. Закрыв за собой дверь, подождала немножко, потому что голова кружилась так, что она опасалась спускаться по лестнице.


Добравшись до кухни, Сара положила на тарелку остатки пирога, ломоть ветчины и кусок хлеба. Держа все это в левой руке, правой она подхватила бутылку эля и опять поднялась по лестнице.

Добравшись до верху, она обнаружила Рейвена безо всяких признаков сознания, и ясно было, что никакая химия тут ни при чем.





Глава 42




Сара вошла в заведение Кеннингтона и Дженнера на Принсес-стрит, и ее окутало блаженное тепло. Мозоли на руках растрескались и болели – накануне она стирала белье на Куин-стрит. Зимой всегда становилось хуже с руками. От холода все становилось хуже.

В лавке было тепло и уютно – ей нравилось проводить здесь время, воображая, что бы она купила, будь у нее деньги. Внутри всегда было светло: сквозь огромные окна витрин свободно лились солнечные лучи, а вечерами под потолком зажигали большие газовые люстры. На полках лежали штуки материи всех возможных цветов, а на прилавке были разложены образцы.

Заведение было основано двумя подмастерьями из галантерейной лавки, которые внезапно остались без работы после того, как самовольно устроили себе выходной, решив посетить скачки в Масселборо. После этого они открыли собственное заведение с намерением предоставить дамам Эдинбурга лучший выбор шелков и хлопковых тканей, не уступающий лондонскому. Их предприятие оказалось весьма успешным и недавно расширилось, заняв еще и соседнее помещение.

Саре всегда нравилась эта история: обычные люди, сами проложившие себе путь в жизни. Это давало надежду. Или, по крайней мере, так было прежде. Теперь лавка Кеннингтона и Дженнера всегда будет напоминать ей о том, как она в последний раз видела Роуз, чья жизнь оборвалась в самом расцвете. Все, чего она могла добиться, ныне было потеряно. Саре вспомнилась подруга, какой та была незадолго до смерти: пустое лицо, мертвый взгляд человека, сломленного подневольной жизнью. Как мало Роуз напоминала ту живую, уверенную в себе девушку, которая временами даже действовала Саре на нервы…

Горничная бросила взгляд на ткани, которые, как всегда, были искусно разложены, привлекая внимание покупателей. Сегодня целые ярды дорогой ткани ярких, живых тонов каскадом спускались со стены, падая изящными складками на прилавок, будто рукотворный водопад. Теперь их вид был ей неприятен, и не только потому, что из-за своего положения она никогда не сможет позволить себе подобную роскошь. Эти ткани напоминали ей о том, что не только служанкам не дано осознать свои возможности. Их хозяйки тоже не могли мечтать ни о чем, кроме брака и материнства, и поэтому-то им и дозволялось возиться с тряпками, думая лишь о том, как привлечь внимание мужчин.

Саре захотелось развернуться и выйти из этого места, которое больше не доставляло ей никакой радости, но она не могла: время ей не принадлежало, и она должна была идти туда, куда ей укажут. Мина отправила ее сюда забрать отрез черного бархата, на плащ к ее новому вечернему платью.

Девушка направилась к основному прилавку, но не успела подойти, как почувствовала знакомый цитрусовый аромат с ноткой сандала, так не вязавшийся с этим сугубо женским местом. Сара вдруг поняла, что ей так показалось из-за того, что этот запах она привыкла связывать с мужчиной, – и действительно, вот он, стоит у прилавка, болтая с продавщицей.

Горничная остановилась за колонной: ей не хотелось, чтобы ее увидели и, весьма вероятно, узнали. Битти никогда не казался ей человеком, который замечал прислугу – разве что как пару услужливых рук, – но она так часто сопровождала Мину, что он вполне мог ее запомнить. Его внимание, однако, было целиком поглощено прилавком, и Сара настолько осмелела, что выглянула из-за колонны. Отсюда ей был вполне слышен разговор.

Битти вертел в руках пару перчаток.

– Это лучшее, что у нас есть, сэр. Лайка, хотя имеются и шелк, и хлопок.

– Нет, только кожа. Шелк и хлопок – это немного вульгарно, вы не находите?

Сара смотрела, как продавщица согласно кивает, польщенная и очарованная располагающей манерой доктора.

Она опять глянула на свои руки, которые в тепле сменили цвет с белого на красный. Горничная знала: то, что она видит, должно ее успокоить. В конце концов, дорогие подарки – общепризнанный способ, которым мужчина мог выразить свою привязанность к женщине, и Мину, конечно, порадует этот знак внимания. И все же Сара никак не могла отделаться от чувства, будто что-то здесь не так. Когда она взвешивала в уме все «за» и «против», придраться было совершенно не к чему, но ее не оставляло ощущение, что за внешним лоском Битти что-то скрывается.

Когда бы она ни заговорила о том, как мало на самом деле они о нем знают, у Гриндлей наготове было множество объяснений. Конечно, о его прошлом было известно немного, потому что оба родителя умерли. Отец был торговцем, и все оплакивали его ранний уход из жизни. Мать была родом из Морнингсайда, местечка неподалеку от Эдинбурга. У матери имелся брат, который ее пережил, – некий Чарльз Латимер, все еще обитающий в унаследованном семейном доме в Канаан-лэндз. Здоровья он хрупкого и в последнее время редко выходит из дома, но у него чудесный сад, а из дома открывались великолепные виды, так что затворничество можно назвать приятным.

– У дяди есть большая теплица, – рассказывала Мина, – и там он выращивает экзотические цветы и фрукты. Мне обещали прислать ананасов и орхидей.

Однако Сара не могла не заметить, что эти сокровища что-то не спешили прибыть на Куин-стрит.

Дом Латимера по описанию очень напоминал Миллбэнк, где жил профессор Сайм, – всего полчаса ходьбы от Принсес-стрит, и все же в стороне от городского дыма и гама (и, что более важно, от его пациентов). Дом окружали обширные сады, а из окон открывался прекрасный вид на Блэкфорд-хилл. Сара знала все это, потому что у Линдсей имелась родственница, которая там работала.

Линдсей любила сравнивать порядки дома на Куин-стрит с Миллбэнком, стараясь пробудить в Саре чувство благодарности за место, где ей повезло работать. Ей не нравилось жившее в горничной беспокойство и желание добиться чего-то большего. Линдсей была убеждена, что надо ценить то, что имеешь, а иначе тебя непременно постигнет кара свыше, и боялась, что в наказание Сара может потерять и то, что имеет.

Та же оставалась абсолютно равнодушной к возмездию свыше и вместо этого продолжала беспокоиться об упомянутых Миной долгах Битти, которые в настоящий момент продолжали увеличиваться: он только начал практиковать в Эдинбурге.

– У тебя такой встревоженный вид, – сказала она Саре. – Вначале часто так бывает. Доктор Симпсон, когда женился на моей сестре, сам был должен значительную сумму денег.

Может быть, и так, подумала девушка. Но Битти не Симпсон.

Сара наблюдала за ним, пока продавщица заворачивала для него покупку. Не думая, что за ним кто-то смотрит, он позволил взгляду задержаться на ее задней части, когда девушка наклонилась достать из-под стойки оберточную бумагу и шпагат. Сара никогда не видела, чтобы он вот так смотрел на Мину. Но, в конце концов, это Мине он покупал эти перчатки, так что, должно быть, все это следовало толковать по-другому.

Когда продавщица подала чек, Битти сказал записать покупку на его счет. Потом взял с прилавка сверток и неспешно направился к дверям. В воздухе еще долго висел запах его одеколона.





Глава 43




Рейвен подумал, что вряд ли когда на собрании Медико-хирургического общества бывало столько народу. Среди городских медиков уже начали распространяться новости насчет хлороформа, хотя известие о том, что на собрании будут присутствовать и Симпсон, и Сайм, тоже, без сомнения, внесло свою лепту. Перспектива послушать диспут между двумя светилами, которые, как известно, ни в чем не могли сойтись, всегда собирала толпы.

На встрече Симпсон собирался впервые официально обнародовать свое открытие, но он не делал из нового анестетика никакого секрета и использовал его на практике всего четыре дня спустя после успешного эксперимента на Куин-стрит. Его вызвали к миссис Джейн Карстейрз, жене врача, состоявшего при Индийской медицинской службе и недавно вышедшего в отставку. Роды предстояли непростые, судя по тому, что предыдущие длились три дня и закончились тем, что ребенок был извлечен по частям (Рейвену частенько приходилось напоминать себе о том, что многие младенцы умудрялись рождаться на свет живыми и без каких-либо повреждений).

Карстейрз согласилась принять хлороформ, когда у нее начались сильные боли.