Путь смертных

– Кровотечения нет, – сказал он снова. – Теперь нам просто надо подождать, когда она очнется.

Следующие несколько часов были худшими в жизни Рейвена. Грейсби никак не приходила в сознание. Пульс у нее скакал, и она была ужасно бледна.

– Все будет хорошо, – уверял его Джон. Он был спокоен, будто речь шла о кровотечении из носа. – Нам просто нужно набраться терпения. Идите уже домой, я о ней позабочусь.

Но Уилл не был намерен оставлять ее в таком состоянии и упорно отказывался отойти от кровати. Наконец пульс начал замедляться, и он с облегчением сообщил об этом.

– Ну теперь она пойдет на поправку, – настаивал Битти. – Возвращайтесь себе на Куин-стрит и отдохните немного. Вы выглядите уставшим.

– Я бы лучше подождал, пока она полностью придет в сознание.

– Ваша работа закончена, Уилл. Но я пошлю за вами, как только она откроет глаза.

Рейвен последовал его совету; и, когда шел обратно на Куин-стрит, он почувствовал, что у него точно камень с души свалился. Вероятно, просто перенервничал от того, что в первый раз работал без надзора Симпсона. Но как еще можно научиться чему-то, если сам не делаешь первые, самые трудные шаги? И все же Уилл знал, что не успокоится, пока не вернется на Даньюб-стрит и не увидит, что Грейсби пришла в сознание.

За ужином он очень мало ел, что вызвало нежеланный интерес со стороны Мины.

– Вас беспокоит несварение? Попробуйте мои желудочные порошки, прошу вас. Я достала их у Дункана и Флокхарта, и помогают они просто необыкновенно.

Уилл вежливо отказался и постарался уйти, как только это стало прилично: он был не в силах следить за беседой. Поднялся к себе в комнату и сидел там, нетерпеливо ожидая вестей. Дважды выскакивал на звон колокольчика, и всякий раз это были послания, предназначенные профессору. То, что Грейсби так долго не приходила в себя, было плохим признаком. Но, быть может, Джон просто забыл про данное ему обещание и сидел теперь, флиртуя, у своей пациентки…

Наконец около десяти часов в дверь позвонили опять. Несколько секунд спустя в дверь постучался Джарвис.

– К вам доктор Битти, – тихо сказал он.

Рейвен принялся тревожно гадать, что может означать этот доверительный, мягкий тон, но тут же уверил себя, что это из-за позднего часа.

Он сбежал по лестнице. Увидев внизу Джона, мявшего в руках шляпу, почувствовал свинцовую тяжесть в животе.

Битти подождал, пока они не остались одни, а когда заговорил, голос его был чуть громче шепота.

– Она так и не очнулась.

– Господи… Как?

– Боюсь, это все эфир.

Рейвен почувствовал, как у него внутри все сжимается; темнота вокруг будто сдвинулась, угрожая поглотить его целиком.

– Я конченый человек… Я должен сказать доктору Симпсону.

Джон схватил его за руку и зашептал прямо в ухо:

– Вы никому ничего не скажете. Я вас в это втянул. И я позабочусь о том, чтобы вас никто ни в чем не обвинил.

С этими словами он покинул дом, тихо прикрыв за собой дверь. Глядя ему вслед, Рейвен чувствовал огромную благодарность за то, чего никак не заслужил, но ни облегчения, ни спокойствия он не испытывал.





Глава 23




Уилл погрузился в глубокое отчаяние; он словно сидел в тюрьме, которую сам устроил, но хуже всего было то, что ему приходилось скрывать от всех вокруг терзавшую его боль. Рейвен был вынужден вести себя как ни в чем не бывало, а уйти и запереться в комнате не представлялось возможным, поскольку следующий день выдался до крайности насыщенным.

Утро началось с приема, как всегда, весьма хаотичного. Кабинет брали приступом невинные души, а врач постоянно испытывал потребность открыться им, что он – опасный мошенник, самозванец. Когда Уилл ставил диагноз, то нервничал и сомневался. Он совершенно лишился уверенности в себе. В результате – это уж точно – несколько пациентов ушли в сомнениях и, как следствие, не слишком склоняясь следовать его рекомендациям.

Рейвен подумал о гомеопатах и об их пациентах, которым становилось легче исключительно из-за того, что они верили в своих докторов. Если на свете существовал эффект противоположного свойства, то он, Уилл, мог быть его первооткрывателем.

Один случай, впрочем, не вызвал у него никаких сомнений, хотя его уверенность никак не повлияла на не слишком благополучный исход дела. Пациенткой была некая миссис Галлахер, которая пришла в приемную с жалобой на боли в животе. Рейвен пальпировал живот, не заметив никакой реакции, но стоило ему слегка надавить на ребра, как она вздрогнула от боли и отступила на шаг. Он почти сразу же понял, в чем дело, как понял и то, почему она с такой неохотой позволила ему поднять сорочку, чтобы взглянуть на ее бок.

– Мне необходимо проверить, нет ли у вас одной особенно заразной сыпи, – солгал он, чтобы ее уломать.

Синяк Уилл обнаружил именно там, где и ожидал, – крупный кровоподтек, но в таком месте, где его легко было скрыть под одеждой.

– Это сделал ваш муж, – сказал он.

У женщины сделался испуганный вид. Рейвену не стоило говорить это вслух.

– Я сама виновата. Сожгла сконы[36], а муки больше не было. У него был тяжелый день, а я так невнимательна…


– Где я могу поговорить с мистером Галлахером? – спросил Уилл, но она уже устремилась к выходу.

Ее поспешный уход навел врача на мысль, что он только ухудшил дело или, по крайней мере, напугал ее так, что она сбежала прежде, чем он успел хоть что-то для нее сделать.

Вслед за злосчастным утром последовала обычная череда лекций и визитов на дом. Его раны только разбередило то, что сегодня он в первый раз сопровождал Симпсона с визитом в один из богатых домов Нового города, где ему – вполне ожидаемо – пришлось давать пациентке эфир. Когда профессор дал указания, Рейвен в отчаянии огляделся, разыскивая взглядом одну из листовок преподобного Гриссома, но сегодня ему не везло.

У него так дрожали руки, когда он наливал на губку эфир, что Симпсон поинтересовался со смесью раздражения и тревоги, всё ли в порядке.

Последним испытанием стал ужин: Уиллу вновь пришлось прилагать все силы, чтобы скрыть свое состояние, боясь, как бы его снова не начали расспрашивать. Самое тяжелое в несчастии было то, что им нельзя было ни с кем поделиться.

Редко когда Рейвену доводилось чувствовать себя настолько одиноко, но, по крайней мере, его усилия увенчались успехом. В отличие от вчерашнего вечера, когда Мина постоянно обращалась к нему с озабоченными вопросами и предложениями порошков, ее внимание было поглощено чем-то другим. Ей не сиделось на месте, и она явно еле сдерживалась, поджидая удобного момента, чтобы рассказать о своих новостях.

Уилл заподозрил, что Симпсон проник в ее мысли: он читал молитву дольше обычного, точно задался целью вывести Гриндлей из себя.

В другой день Рейвен ощущал бы не меньшее нетерпение при виде поставленной перед ним тарелки, но сейчас есть ему совсем не хотелось.

Как и все, он преклонил голову; тарелка оказалась прямо у него перед глазами, и он не мог не заметить, что порция в этот раз побольше, чем у всех остальных. Он поднял взгляд и увидел, что Сара смотрит на него чуть ли не с сочувствием. Она не знала, что с ним произошло, но заметила, что ему плохо.

Он благодарно кивнул ей. Оставалось только надеяться, что девушка не поймет неправильно, если ему не удастся справиться с едой.

Когда с формальностями было наконец покончено, Мина, даже не приступив к еде, воскликнула:

– Сегодня я слышала ужасные новости. Совершенно ужасные и очень трагические!

Рейвен ощутил, как внутренности его обращаются в лед; он решил, что Гриндлей собирается рассказать о смерти Грейсби – прямо здесь, в присутствии Симпсона.

– Помните горничную Шилдрейков, ту, которая сбежала?

– Шилдрейков? – кислым тоном спросил Дункан, намекая, что он не участвовал в разговоре, на который ссылалась Мина.

– Мистер Шилдрейк – дантист, – ответила ему миссис Симпсон. – И очень успешный. Одна из его горничных недавно оставила дом без предупреждения.

– Роуз Кэмпбелл, – сказала Гриндлей. – Ее нашли мертвой, и ходят слухи, что это убийство. Ее выловили из воды у доков в Лите. Говорят, что это сделал с ней тот человек, с которым она сбежала.

– Как это, наверное, ужасно для Шилдрейков, – сказала миссис Симпсон. – И для прислуги – ведь все они ее знали…

– Говорят, несчастье стало следствием ее собственного поведения, – продолжила Мина. – Говорят, она была чересчур благосклонна к мужчинам.

И покачала головой, будто это последнее утверждение все объясняло.

Рейвен задумался, почему люди вообще находят справедливыми подобные суждения: излишняя осведомленность в вопросах чувственности якобы обязательно должна приводить к самым печальным последствиям. Может, они просто ищут подтверждения, что им самим – благодаря высокоморальному поведению – подобные неприятности не грозят?

Ему иногда бывало жаль Гриндлей, которая явно не имела в жизни иной цели, кроме как выйти замуж, и не добилась на этом поприще никакого успеха. Видимо, поэтому чужие радости и скандалы занимали непропорционально большое место в ее жизни, и она жадно охотилась за самого разного рода слухами. О судьбе несчастной девушки Мина рассказывала с плохо скрываемым возбуждением, будто читала грошовый романчик ужасов.

Уилл взглянул на Сару. Та выглядела расстроенной, явно пыталась это скрыть и преуспела в этом ровно столько же, сколько он сам: никто ничего не заметил, кроме одного человека.

Сара знала эту девушку.

Восторженные рассуждения Гриндлей были прерваны профессором, который явно слышал уже достаточно.

– Подобные разговоры не слишком подходят для ужина, Мина, – сказал он твердо. – И все это полная чепуха. Я сегодня случайно встретил детектива Маклеви из полиции, и он ровным счетом ничего не сказал насчет убийства.

– Что же он сказал? – спросила Гриндлей.

– Подробности таковы, что их невозможно обсуждать в приличном обществе, – ответил Симпсон, и больше эту тему за ужином никто не затрагивал.

После ужина Рейвен перехватил профессора на лестнице, пока тот не успел исчезнуть в кабинете, чтобы расспросить его с глазу на глаз.

– Что сказал вам Маклеви, сэр?

Симпсон сначала посмотрел на него с удивлением, но потом явно вспомнил, что Уилл был с ним тогда на набережной.

– Он ждет результатов экспертизы, которую должен произвести полицейский хирург, – тихо ответил хозяин дома. Поблизости никого не было, но он, судя по всему, беспокоился, что в любой момент кто-то может выйти на лестницу. – Конечно, я намекнул Мине, что это не убийство, но правда в том, что детектив не собирается отказываться ни от одной версии, пока не узнает побольше.

– Так, значит, у него есть причины подозревать, что дело нечисто?

– Он был исключительно сдержан. Между нами, Маклеви иногда любит поговорить. Ему нравится преувеличивать трудности, с которыми ему приходится сталкиваться, чтобы потом его достижения ценились еще больше. Но, как мне кажется, не в этом случае. Он просил не разглашать подробности, и, как вы понимаете, от вас я буду ожидать того же.

– Не сомневайтесь, сэр.

– Он опасается, что в ситуации, когда молодая женщина была найдена вот так, мертвой, могут поползти панические слухи.

Рейвен вспомнил несуразный разговор, услышанный в таверне, – о дьяволах и сатанистах. Он прекрасно понимал, что эта история грозит массовой истерией, не говоря уж о распространении предрассудков. Еще вспомнил о кабатчике, который, узнав об изысканиях Рейвена, принялся за ним следить. Тот с легкостью мог бы разузнать, где он живет, если б не удалось его провести.

– А у Маклеви есть подозрения, как это могло случиться?