Последний шанс

* * *


Первое, что она делает, – в течение полутора часов тупо таращится на пакет с молоком.

Нет, Грейс вовсе не собиралась заниматься этим на протяжении девяноста минут. Просто так получилось. После ухода Кэллума дом словно оказывается под свинцовым покровом тишины. Тишина отдается каким-то странным звоном.

«Итак, – громко произносит Грейс про себя, делая вид, что не замечает тишины, – мне надо переделать кучу дел, пока не проснулся ребенок. Пункт первый – мраморный пирог».

Жить на острове – значит исполнять определенные обязанности, участвуя в семейном бизнесе, и сегодня Грейс проводит экскурсию по Дому Элис и Джека. Тетя Конни настаивала, чтобы экскурсию проводил человек, имеющий личное отношение к тайне младенца Манро. Они с тетей Розой в свое время обнаружили брошенного младенца. Бабушка Энигма была тем самым ребенком. Тетя Марджи и Лаура, мать Грейс, – родные дочери младенца Манро, а Грейс и Вероника с Томасом (это ее двоюродные брат и сестра) – внуки Энигмы.

Грейс уже давно не проводила экскурсию, но надеется, что не забыла текста. «Придется взять с собой Джейка, – вздрогнув, вдруг вспоминает она. – Настоящего живого ребенка!» Кстати, покойная тетя Конни предложила Грейс качать Джейка в кроватке Энигмы, чтобы придать экскурсии достоверность. «Спорю на последний доллар, что какой-нибудь придурок обязательно спросит, а не тот ли это самый ребенок», – фыркнула она, хлопнув себя по ноге иссохшей рукой.

Одна из обязанностей экскурсовода – приготовление мраморного пирога, который должен лежать на кухонном столе. Теоретически его следует выпекать по оригинальному рецепту Элис, однако каждый член семьи слегка видоизменяет его на свой лад. Бабушка Энигма добавляет в тесто две столовые ложки меда, а тетя Роза – чайную ложку молотого мускатного ореха. Томас кладет одно яйцо, Вероника – два, а Грейс – три. Никто из них, даже Лаура, ни за что не осмелится использовать покупную готовую смесь.

«Да, мраморный пирог, – думает Грейс. – Надо прямо сейчас заняться его приготовлением».

Но продолжает сидеть, уставившись на пакет с молоком, который Кэллум достал, когда ел на завтрак хлопья, и, разумеется, оставил на столе.

Грейс тщательно обдумывает порядок действий.

Встать.

Взять пакет с молоком.

Подойти к холодильнику.

Открыть холодильник.

Поставить молоко в холодильник.

Закрыть дверцу холодильника.

Однако, чтобы сделать все это, ее мозг должен послать импульсы ногам и рукам, но, похоже, мозг отказывается помочь. Грейс знает про эти импульсы, потому что их школьный учитель естествознания однажды для наглядности разложил на полу костяшки домино в форме человеческого тела. Суть состояла в том, чтобы показать, каким образом мозг передает импульсы через нервные клетки. «Вот, ребята, как мы двигаемся!»

Однако неподатливые нервы Грейс не рассыпаются, словно костяшки домино, и ее мозг на время отключается. Вполне возможно, у нее там опухоль.

Ей нужно взять пакет с молоком. Нужно заняться делами. «Я очень занята, мистер Калахан». Так звали учителя естествознания. В ее памяти уроки мистера Калахана всегда происходили зимой. Он носил джемперы ярких расцветок и часто заходился сухим, отрывистым кашлем, вызывая отвращение у девочек из их класса. «Мистер Калахан, может быть, вы примете лекарство? Потому что это ужасно!»

Должно быть, он потратил уйму времени, чтобы правильно разложить все эти костяшки.

Грейс смотрит на пакет молока, и на нее накатывает грусть. Она вспоминает взволнованное румяное лицо мистера Калахана. Бедный, милый человек. Помнится, какая-то девчонка сдвинула одну костяшку, не дожидаясь конца объяснений. А он-то небось думал: «Это заинтересует учеников. Они перестанут наконец болтать и хихикать!»

Грейс опускает голову на руки и безутешно рыдает, оплакивая разочарование мистера Калахана.

Наконец она успокаивается и снова смотрит на пакет с молоком.

«Давай пошевеливайся, – говорит она себе. – Встань. Убери молоко в холодильник. Приготовь мраморный пирог. Загрузи стиральную машину. Ребенок скоро проснется».

И читает надпись на упаковке: «Если наш продукт вам не понравился, мы с радостью вернем вам деньги». Грейс представляет, как энергичная дама в цветастом фартуке радостно возвращает ей деньги: «Вот, пожалуйста, дорогая! Мы не допустим, чтобы вы были несчастны!»

«Но я так несчастна. Очень, очень несчастна».

Энергичная дама говорит: «Ах, милая моя!» – и похлопывает ее по руке.

Да что же это такое: Грейс опять плачет, тронутая участием какой-то воображаемой энергичной дамы! Она все плачет и плачет. Слезы крупные и соленые. Они струятся по щекам и попадают в рот.

Наконец она перестает плакать, проводит по лицу тыльной стороной ладони и снова таращится на пакет с молоком.

«Вставай, Грейс!»

Она смотрит на часы. Оказывается, уже половина десятого. Грейс испуганно прикрывает рот ладонью. Не может быть! Прошло всего минут пять, самое большее – десять. Но если верить часам, она сидит на стуле и таращится на пакет молока уже час с четвертью.

Как она может сетовать, что Кэллум мало помогает по дому, если сама дни напролет ничего не делает?!

Звонит телефон, и нервные клетки Грейс наконец запускаются, как костяшки домино. Она встает, убирает молоко в холодильник и спокойно отвечает на звонок.

– Грейс! Я, наверное, не вовремя? Как ребенок? Спит? На прогулку не собираетесь? Кстати, это Вероника. Терпеть не могу людей, которые уверены, что все непременно сразу должны их узнать! Я что звоню-то! Ты слышала новость? Слышала, что учудила тетя Конни?

Вероника, кузина Грейс, обычно не ждет ответов на свои вопросы. «Она похожа на суетливого хорька!» – впервые увидев ее, высказался изумленный Кэллум, словно Вероника была каким-то необычным существом, которое показывали в программе о животных. А ведь действительно, у Вероники острые маленькие зубки и быстрые карие глаза.

«Вот почему я плакала, – понимает Грейс. – Я оплакивала тетю Конни. Я скучаю по ней. Ну конечно». А вслух говорит:


– Я знаю, что она завещала свой дом бывшей подружке Томаса, если ты это имеешь в виду. Мне сообщила твоя мама.

– Вот так сюрприз! Это надо же было додуматься – именно Софи! Совершенно постороннему человеку! Да если бы не я, тетя Конни даже не узнала бы о существовании Софи! Она просто проигнорировала собственную кровь и плоть!

Вероника – умная девушка, но иногда она говорит вещи, которые легко опровергнуть, поэтому Грейс подозревает, что та делает это нарочно. И возражает двоюродной сестре:

– Да, но мы ведь, строго говоря, не кровь и плоть тети Конни!

– Что за чушь! Ну, может быть, не в биологическом смысле, но в духовном и нравственном, а также, пожалуй, с юридической точки зрения! Ты же знаешь, тетя Конни и тетя Роза вырастили бабушку Энигму как собственного ребенка! Если бы в тот день они ее не нашли, она умерла бы! Младенец не может обойтись без заботы взрослых. Ну да кому я это объясняю: ты знаешь все лучше меня! Ты же у нас молодая мамочка!

Грейс думает о спящем в кроватке Джейке, о его трепещущих веках с голубыми прожилками. Что с ним станет, если она последует примеру прабабки и исчезнет из его жизни? По словам тети Конни и тети Розы, маленькая Энигма мирно спала, а когда они заглянули в кроватку, девочка открыла глазки и улыбнулась им прелестной улыбкой.

Грейс говорит Веронике:

– Какое это имеет значение? Никому из нас не нужен дом Конни, верно? Ты всегда твердила, что ни за какие коврижки не согласишься снова жить на острове. Говорила, что чувствуешь себя здесь как в ловушке. Я даже припоминаю, что ты говорила об этом тете Конни, так что теперь пеняй на себя.

– Дело не в том, нужен мне дом или нет. Дело в принципе. Ведь Софи разбила Томасу сердце!

– Разве? Похоже, он уже пришел в себя. Когда я видела Томаса в прошлый раз, он выглядел таким отвратительно счастливым, что у меня даже испортилось настроение.

– Повторяю тебе: дело в принципе!

Грейс все это начинает утомлять. В доме ее матери нет трубки, а только стационарный телефон, который находится на антикварном столике в прихожей. Поэтому при разговоре приходится стоять, выпрямившись во весь рост. Никакого кресла, в котором можно свернуться калачиком.

Грейс садится на пол и прислоняется спиной к стене:

– Послушай, если такова была воля тети Конни…

– Софи встречалась с тетей Конни раза два, не больше!

– Ну, наверное, она сумела расположить ее к себе.

– Да уж, эта коварная стерва ловко умеет манипулировать людьми!

– Я думала, она твоя подруга.

Вероника игнорирует это замечание.

– Сегодня утром я слышала по радио рекламу: есть специальная адвокатская контора, которая специализируется на подобных делах. Думаю, нам надо опротестовать завещание.

Неожиданно Грейс приходит в ярость:

– Мы еще даже не похоронили тетю Конни! Лично у меня нет ни малейшего желания таскаться по судам! Тетя Конни была в здравом уме и имела полное право завещать дом кому пожелает.

Веронику переполняют эмоции, она явно получает от спора удовольствие.

– У тебя нет чувства семьи, Грейс! Нет чувства истории!

– Все, пока. Ребенок плачет.

– Я тебе не верю. Не слышу никакого плача. Просто ты всегда избегаешь конфронтации!

– Зато ты вечно устраиваешь разборки по любому поводу. Давай закончим разговор.

– Не смей вешать трубку! Нам надо поговорить.

Грейс вешает трубку, потом опускает голову в колени.

Сверху доносится пронзительный, недовольный плач. Грейс с ужасом смотрит на часы: а вдруг прошло еще часа два, а она все это время и не подходила к ребенку! Что, если он плачет и плачет, а она не слышит?

Нет, все нормально. На этот раз прошло лишь несколько минут. Тогда, на кухне, у нее, вероятно, было помрачение рассудка.

Грейс медленно, как страдающая артритом старуха, встает на ноги. Держась за перила, поднимается по лестнице, надеясь, что на этот раз хоть немного что-то такое почувствует. Но, войдя в детскую и взяв на руки плачущего сына, она не испытывает ничего, кроме скуки. Серое, унылое чувство, нагоняющее тоску.

Она меняет ребенку подгузник и идет в спальню. Садится на кровать, одной рукой расстегивая блузку. Ребенок жадно тянется губами к соску и, наконец поймав его, начинает лихорадочно сосать, закатив глаза от удовольствия.

Вчера они разговаривали с тетей Марджи, и та сказала Грейс, что впервые слышит про «эффект Моцарта», но тем не менее всегда пела Томасу и Веронике, когда кормила их в младенчестве. «Мне просто казалось, что ребятишкам это нравится и они лучше сосут грудь».

И Грейс, послушная долгу, начинает монотонно петь.