Последний шанс

Впоследствии Софи всегда будет вспоминать вечер Годовщины как карусель: сперва медленно движущуюся, с улыбающимися лицами, мерцающими огнями и веселой музыкой, затем – постепенно и незаметно ускоряющуюся, а под конец – бешено крутящуюся в вихре расплывчатых цветных пятен и мелькающих оскаленных ртов. Вот тогда-то она и решила, что хочет сойти с карусели, потому что ей стало нехорошо.





* * *


Сейчас шесть часов вечера. Софи оделась в костюм Феи Сахарной Ваты и пытается понять, как она выглядит – роскошно или курьезно. И тут как раз звонит мама.

– Боюсь, я слишком стара для наряда феи, – по-прежнему глядя в зеркало шкафа, говорит она, ожидая, что Гретель начнет шумно протестовать.

– Ну конечно старовата! – восклицает мать, и Софи с удивлением смотрит на себя в зеркало. – Мой тебе совет: сними этот глупый наряд, надень то потрясающее зеленое платье, которое купила на прошлой неделе, и пошли с нами в оперу! Мы с папой встретим тебя на вокзале. Можешь потом у нас переночевать. Вряд ли ты захочешь поздним вечером пуститься в ужасно долгий обратный путь, к тому времени наверняка похолодает.

Еще несколько месяцев тому назад Софи согласилась пойти с родителями на оперу Моцарта «Так поступают все женщины». Правда, эта опера не относится к числу ее любимых, и, когда оказалось, что спектакль совпадает с празднованием Годовщины, Софи попросила мать пристроить билет. И вроде как Пэм из группы пилатеса с удовольствием согласилась.

– Я думала, вы отдали билет Пэм.

– Ну да, но я могу сказать ей, что твоя вечеринка отменяется и ты очень хочешь пойти. Мы бы лучше взяли тебя, чем Пэм!

– Спасибо, мама, но я не могу улизнуть в последнюю минуту. Это как-то невежливо. Бабушка Энигма и так расстроена тем, что не придет Марджи.

– Ну ладно, мы не хотим задевать чувства бабушки Энигмы. Ты теперь так ее называешь? Бабушка Энигма! Очаровательно! Большая дружная семья – это прекрасно!

– На самом деле я по-прежнему называю ее Энигмой. Просто оговорилась.

– Полагаю, ты и впрямь считаешь себя ее внучкой! Очаровательно! Конечно, без бабушек и дедушек ты в детстве многого была лишена.

– Ну что ты придумываешь, мама! Ничего такого я не была лишена.

– Тебе все-таки недоставало большой семьи. Ни кузенов с кузинами, ни тетушек-дядюшек. А на каждое Рождество ты просила Санта-Клауса подарить тебе маленькую сестричку или братика. Я так огорчалась, что не могу сделать тебе этого подарка. И по-прежнему чувствую себя виноватой. Поэтому я считаю просто очаровательным то, как эта семья с острова Скрибли-Гам приняла тебя. Когда мы были у тебя на прошлой неделе и Марджи заглянула на чашку чая, я подумала: «Как это очаровательно с ее стороны!» Признаюсь, я немного смутилась, когда она спросила, как твое горло, а я даже не знала, что оно у тебя болит! Я сказала ей, что, если бы знала, привезла бы тебе ментоловых пастилок. Маргарет, наверное, сочла меня плохой матерью. Надеюсь, ты не рассказывала ей, как мы, случалось, курили в присутствии маленькой дочери? Представляю, как она осудит таких безответственных родителей! Хотя вряд ли! Марджи показалась мне очаровательной. Они все там просто очаровательные!

– Ты раз сорок повторила слово «очаровательный», мама. Наверное, это означает, что ты вовсе не считаешь их таковыми.

– Ох, тут не обошлось без Фрейда! Ты меня раскусила, Софи. Я дико ревную к твоей новой семье.

– Но я вовсе не отношусь к ним как к новым родственникам.

– О-о, дорогая, я просто шучу! Ладно, увидимся во вторник у маникюрши. Найдешь для меня время во вторник? Не возражаю, если ты будешь общаться с Марджи или с тетей Розой… или с бабушкой Энигмой.

– Ну конечно, мы увидимся во вторник.

– И я уверена: в платье Феи Сахарной Ваты ты выглядишь прелестно.

Софи вешает трубку и возвращается к зеркалу, раздраженно теребя ворот платья. Она выглядит полной дурой. Овца в платье Феи Сахарной Ваты.

Надо что-то делать: мама явно решила, что ею пренебрегают, и говорила сейчас весьма лицемерно. Это нечестно с ее стороны. Много ли найдется ровесниц Софи, которые каждый день разговаривают по телефону с родителями? Сколько дочерей раз в две недели ходят с мамами на маникюр, раз в месяц – в косметический салон и раз в полтора месяца – в парикмахерскую? Гретель избалована, и в этом вся проблема! Разумеется, Софи тоже избалована. Они избаловали друг друга. «Благодари Бога, что тебе достались такие родители, – частенько говорила Софи ее подруга Клэр. – Тебе не приходится терпеть эмоциональный шантаж. Обычно матери на этом специализируются. Я, например, полжизни испытывала чувство вины».

Оказывается, Гретель тоже преуспела в эмоциональном шантаже. Софи даже гордится мамой. Надо будет сказать Клэр, что их семья вовсе не такая уж образцово-показательная. За этим сказочным фасадом прячутся конфликты и проблемы. Их семья неблагополучная! Скоро при просмотре шоу Джерри Спрингера они начнут швыряться стульями.

Софи лакомится двумя шоколадными конфетами, припрятанными про запас в тумбочке у кровати. Смакуя конфету, она смотрит на себя в зеркало и поводит плечами, отчего сверкающие крылышки начинают трепетать. Прелестно! Детям это наверняка понравится. К тому же у нее впечатляющий вырез. Когда мужчины ее увидят, то по крайней мере у одного из поклонников – Рика или Иена (Кэллума?) – от вожделения подогнутся колени. А она и не будет слишком долго ломаться. О, она так долго воздерживалась, что готова на все. Приподняв атласную юбку, Софи спешит вниз по винтовой лестнице. Ей надо встретиться с тетей Розой, чтобы та разрисовала ей лицо.





* * *


Грейс везет Джейка в коляске по главной улице Скрибли-Гам, вдыхая холодный воздух, запахи дыма, попкорна и глинтвейна. Однажды они с Кэллумом отправились в США покататься на лыжах. Вечером зашли там в бар, Грейс принюхалась и сказала: «Здесь пахнет вечеринкой на Годовщину». Прошло столько лет, на острове появилось множество нововведений, но аромат этого праздника кажется точно таким же, как и в детстве, когда они с Вероникой и Томасом весь день носились как угорелые, важничая, словно отпрыски королевской фамилии, и заявляя другим детям, что это их остров, а чужакам лучше убраться до полуночи: иначе призраки Элис и Джека Манро съедят их на ужин. Ну а потом наступило отрочество, и они втроем бродили вокруг посетителей с заносчивым и мрачным видом, таская потихоньку строго-настрого запрещенные сигареты. В какой-то год Вероника решила, что сама затея с Годовщиной омерзительна. Как можно праздновать смерть, а возможно, и убийство прабабки и прадеда? Это как минимум неуважительно! Все трое оделись тогда в черное и устроили поминки по Элис и Джеку на берегу реки, возле Салтана-Рокс. Держа под подбородком фонарики, они произносили сочиненные Вероникой заклинания. Их обнаружила тетя Конни и от души посмеялась. Это задело их гордость, но потом она извинилась.

Как-то нечестно отмечать Годовщину без тети Конни.

Однако все как будто идет гладко. Марджи все предусмотрела. Повсюду развешаны сверкающие китайские фонарики. Штат служащих острова, прекрасно освоивший за годы церемонию проведения праздника, стоит на изготовку за высокими накрытыми столами, расставленными вдоль улицы. Актеры разминаются и проверяют оборудование. Гадалка сидит за столом, тасуя карты Таро. В конце улицы устроена большая сцена. Музыканты из джаз-банда Кэллума настраивают инструменты. Они уже третий год играют на Годовщине. В первый год они имели большой успех, и Кэллум так трогательно обрадовался, когда тетя Конни сказала ему, что это самый лучший джаз из всех выступавших на Годовщине. Сегодня, попозже, Кэллум под музыкальный автомат будет давать уроки танцев. Он хочет предложить желающим освоить рок-н-ролл и свинг и посмотреть, на что способна публика. Грейс разглядывает знакомую фигуру Кэллума, которая издали кажется немного чужой. Он такой хороший человек. Добрый, забавный и по большому счету очень правильный. Не такой, как сама Грейс, у которой гнилая сердцевина и которой на ум приходят ужасные вещи. К примеру, если в торговом центре на нее кто-то налетит, она, к собственному ужасу, едва сдерживается, чтобы не прокричать: «НЕ ПРИКАСАЙСЯ КО МНЕ, ГРЕБАНЫЙ УРОД!» Таким, как Грейс, нельзя позволять стать матерью. Вероятно, обществу стоит озаботиться этой проблемой. Ее надо было стерилизовать.

Начинают прибывать первые гости: они сходят с паромов, которые будут курсировать всю ночь. Грейс смотрит на лица проходящих мимо людей, раскрасневшиеся от возбуждения и, пожалуй, избытка одежды. Все они послушно облачились в парки и шапочки, словно приехали в Снежные горы, а не на остров Скрибли-Гам.

– Прошу прощения… – Какая-то сияющая от радости женщина дотрагивается до ее руки. Грейс обескуражена, словно кто-то помахал ей с экрана телевизора. Она чувствовала себя настолько отстраненной от мира, от обычных людей, что сочла себя невидимой. – Не знаете, где тут делают раскраску лица? – спрашивает незнакомка.

– Вообще-то, я одна из художниц, – отвечает Грейс. – Мы начнем примерно через полчаса.

– САХАРНАЯ ВАТА! – верещит какой-то мальчуган.

Грейс видит Софи в костюме феи, окруженную детьми. Дети смеются, когда она наматывает вокруг палочки пышную сахарную вату из бадьи. Софи вся в мерцающем розовом. Она безупречна. Еще один хороший, светлый человек. Милый маленький подсолнух. Сладкая конфетка. Золотистый медок. Идеальная пара для Кэллума.






* * *


Софи протягивает нетерпеливому мальчишке палочку сахарной ваты и видит проходящую мимо Грейс, которая толкает коляску с ребенком. Грейс вся в черном. Черные джинсы. Черный джемпер. Волосы у нее распущены по плечам. Они кажутся очень светлыми. Когда Грейс подходит ближе, Софи замечает, что отец нетерпеливого мальчугана так и шарит взглядом по ее фигуре. Видя, что Софи застукала его за этим занятием, он произносит слегка извиняющимся тоном:

– Встречаются же такие аппетитные мамочки!

Почему он, черт побери, разговаривает с Софи словно с приятелем в пабе? Она улыбается своей самой обворожительной улыбкой и говорит:

– Встречаются же такие похотливые папочки!

Покупатель неопределенно хмыкает и уводит сына, взяв его за локоть.

– Не желаете бесплатной сахарной ваты? – весело предлагает Софи следующему в очереди мужчине.

Он одет не так тепло, как остальные гости. На нем джинсы и желтая футболка для серфинга. На вид ему около пятидесяти, солидное брюшко, щетина на подбородке и серьга в ухе.

– Не совсем эта ваша вата бесплатная, а? – возражает он. – Если учесть, что за билет уплачено семьдесят пять баксов.

Софи замечает у него под мышкой какую-то замысловатую вазу. Уж не стащил ли он ее из музея?

– Зато в цену вашего билета все включено, – миролюбиво отвечает Софи. – Не желаете попробовать?

– Я не ем всякую дрянь, от которой зубы портятся.

«Ах ты, очаровашка», – вежливо улыбаясь, думает Софи.

– Я разыскиваю женщину по имени Вероника Гордон, – говорит незнакомец. – У меня с ней назначена деловая встреча.

О господи, да это же Псих! Старушки не раз упоминали о некоем человеке, ответившем на объявление Вероники об Элис и Джеке. Они обрадуются, увидев, какая у него отталкивающая внешность, потому что это подтвердит их подозрения. Бабушка Энигма объявила, что намерена научить наглеца уму-разуму. «Но что, если у него действительно есть важная информация об Элис и Джеке?» – спросила тогда Софи. «Уверяю тебя, ничего у него нет, – ответила Энигма. – Наверняка аферист. Ну, я ему покажу!»

– Вероника где-то неподалеку, – говорит Софи. – Но вот где именно, не знаю. Вы уверены, что не хотите сахарной ваты?

– Если увидите Веронику, скажите ей, пожалуйста, что я ее ищу, – просит Псих. И, обернувшись, бросает сердитый взгляд на девочку, нарочито громко вздыхающую у него за спиной.

– Ну сколько можно? – невозмутимо спрашивает девочка. – Вы здесь не один, другие тоже хотят сахарной ваты!

– Ты как разговариваешь со старшими? – спрашивает Псих несколько растерянно и, прижимая к себе вазу, смешивается с толпой.





* * *


Грейс, создавая образ Габлета Макдаблета, разрисовывает синей и серебряной красками лицо вот уже десятого мальчика. А рядом тетя Роза разрисовывает розовым и золотым лица девочек, превращая каждую в Мелли, танцовщицу из музыкальной шкатулки.

Это была идея Розы, вдохновившейся персонажами из книг Грейс. Грейс сделала вид, что идея замечательная. Нет нужды говорить, что в последнее время Габлет был сам не свой.

Грейс всегда разрисовывает мальчиков, потому что заставить их сидеть спокойно – довольно сложная задача. Она твердой рукой держит им голову, шепча им на ухо, чтобы сидели тихо, а иначе она может случайно выбить им глаз. Мальчикам нравится такой подход, и они бросают на художницу уважительные мужские взгляды.

– Ну вот! Все готово! – Грейс подносит зеркало к личику сердитого шестилетнего мальчугана.

Тот разочарованно таращит глаза:

– Но я хотел быть страшным львом!

– Следующий, пожалуйста, – говорит Грейс, игнорируя мать ребенка, которая нежно улыбается художнице, ошибочно посчитав, что та в восторге от ее отпрыска.

Грейс замечает, что тетя Роза заметно устала. Она рисует гораздо медленнее обычного и даже использует упрощенный дизайн. Очередь на раскраску лица вьется по всей дорожке. Десятки и десятки непоседливых, хныкающих, а часто весьма сопливых детей.

– Почему ты не попросишь маму высморкать тебе нос? – возмущается Грейс, когда на табурет перед ней забирается следующий клиент.

Слава богу, бабушка Энигма без заметных усилий нянчится с ее собственным ребенком. Она сидит у газового обогревателя в удобном кресле с малышом на руках. Над ней табличка с надписью: «ПОЗНАКОМЬТЕСЬ С МЛАДЕНЦЕМ МАНРО – ЗАГАДКОЙ ОСТРОВА СКРИБЛИ-ГАМ!» Энигма изящно раздает автографы и разрешает посетителям фотографироваться с ней. Когда Грейс подошла проведать их, бабушка Энигма использовала Джейка в качестве удобного наглядного пособия для собственной презентации, рассказывая людям, что это ее правнук. Подумать только – она сама была такой же крошкой, как и этот малыш, когда семьдесят три года назад ее родители бесследно исчезли.

– Ты нормально себя чувствуешь, тетя Роза? – спрашивает Грейс, а мальчуган на табуретке в это время ужасно громко сопит носом. – Попросить девочек принести тебе чашку чая?

– Все в порядке, дорогая, – отвечает Роза. – Просто немного болит спина. Думаю, на будущий год нам стоит нанять для раскраски специальных людей, а мы будем только за всем присматривать. Софи говорит, что это называется «источник иссяк» или что-то в этом роде. Ты сама-то как, Грейс? Довольна?