Последний шанс

Над витражом есть окно, за которым виднеется квадрат бледно-голубого неба, а на нем – легкое облачко. По сравнению с кричаще-ярким калейдоскопом витража небо выглядит обыденно-умиротворяюще, и это пробуждает в Розе жгучее желание вновь пережить один из тысяч обыкновенных дней, проведенных ею вместе с Конни.

У нее в голове чередой проносятся самые заурядные эпизоды их жизни. Вот они подростками сидят на железнодорожной станции, отколупывая со стульев зеленую краску и вяло пререкаясь, кто из них первым наденет новые туфли. Вот им уже за сорок, они едут куда-то на машине, опаздывают, ищут место для парковки: «Там! Справа! Ну вот, нас опередили!» Вот они в детстве удят рыбу с Салтана-Рокс: Конни придерживает ступней трепыхающуюся и скользкую серебристую плотвичку, а Роза присела на корточки, чтобы вытащить крючок, обращаясь к молящему глазу: «Прости меня, рыбка!» Вот они играют с крошкой Энигмой, расстелив старое клетчатое одеяло на заднем дворе, под фиалковым деревом, усыпанным пурпурными цветами. Поначалу обе они не имели ни малейшего понятия о том, как ухаживать за ребенком. Но время шло, и они приспосабливались, продолжая играть с малышкой, словно дети с куклой.

Тысячи совместно выпитых чашек чая. Тысячи разговоров о том, что приготовить на обед, что надеть и как куда добраться. Тысячи вылазок в магазины. Тысячи кругов по острову – детьми бегали, подростками неспешно прогуливались, в зрелом возрасте, озаботившись здоровьем, ходили с утяжелителями в ускоренном темпе, потом – все медленней, сгибаясь все ниже, пока не купили себе мотороллеры. Это было лучшее, что они с Конни придумали в жизни, потому что они вновь стали детьми. Ветер дует в лицо, а они кружат по извилистым тропинкам из песчаника, которые всегда напоминали Розе «Волшебника из страны Оз»: помните, там была дорога, вымощенная желтым кирпичом?

«А ведь я в полной мере не ценила ни один из этих прекрасных моментов!»

Тут кто-то включает компакт-диск, и начинает звучать музыка. «Как прекрасен этот мир» в исполнении Луиса Армстронга. Должно быть, выбор Конни. По словам Марджи, Конни составила сценарий своих похорон, предусмотрев все в мельчайших деталях.

Надо же, а Роза и не знала, что сестре нравилась эта песня.

Все поворачивают головы к входу в церковь, сохраняя на лицах нейтральное выражение и напоминая себе, что сейчас увидят гроб, а не невесту. Роза слегка поворачивается на скамье, и спину пронзает боль. Неудивительно, что Конни выбрала именно этих людей: гроб несут четыре племянника Джимми, которые в детстве обычно приезжали на остров на каникулы.

Теперь все четверо уже солидные мужчины пятидесяти с лишним лет, но для нее они навсегда останутся забавными мальчуганами. Ни один из них не облысел: у племянников Джимми по-прежнему одинаковые копны курчавых волос, как у клоунов. В детстве они были ужасными озорниками, вечно все ломали и крушили. За ними нужен был глаз да глаз. Роза ловит себя на том, что внимательно следит за их поведением, пока они медленно идут по проходу церкви, каждый подставив плечо под сверкающий лаком гроб, как будто братья в любой момент могут опустить свою ношу на пол и начать гоняться друг за другом с водяными пистолетами.

Конни всегда очень хорошо управлялась с племянниками мужа, а вот Роза их побаивалась и держалась с мальчишками строго, как старая училка. Конни закармливала озорников всякими вкусностями, а Джимми затевал с ними ночные водные сражения: все пятеро в лунном свете с улюлюканьем носились по острову.

По справедливости, гроб Конни должны были бы нести ее собственные сыновья, а не племянники мужа. Ну почему Джимми был так против усыновления?! Он разрешал жене все, что бы та ни пожелала, кроме этого. Роза почувствовала, как на нее накатывает гнев, словно это произошло вчера. Ей следовало открыто высказаться, когда после войны стало ясно, что Джимми и Конни не внесут свой вклад в беби-бум. Надо было прямо заявить: «Не упрямься, Джимми. Не будь ослом, который непременно желает настоять на своем. Если тебе нужно утвердиться в роли главы семьи, проявляй свою власть в каком-нибудь другом вопросе. Ради всего святого, позволь Конни усыновить ребенка!» Окружающие считали, что воспитание Энигмы позволило в полном объеме проявиться материнским чувствам Конни. Однако на самом деле ее старшей сестре этого было недостаточно, и Роза единственная знала почему. Никто, кроме Розы, не догадывался, как отчаянно Конни хотела иметь собственных детей. А ее муж… Проблема была в том, что Джимми очень рассердился, узнав правду об Элис и Джеке. И вечно потом этим козырял. Конни ни в коем случае не следовало рассказывать ему, как все было на самом деле. Это уязвило его гордость. Поставило беднягу в глупое положение. «Вечно вы, женщины, хихикаете за моей спиной!» – повторял Джимми.

Гроб проносят мимо, и Роза опускает глаза. Рядом с ней, приложив к глазам огромный носовой платок, безутешно рыдает Энигма. Она всегда плачет, когда ей плохо, и смеется от счастья. Для человека, жизнь которого построена на тайне, она лишена всякой таинственности. В Энигме нет ничего загадочного.

Мужчины опускают гроб на возвышение и идут обратно по проходу, а потом присоединяются к своим женам и детям. Роза пытается улыбнуться племянникам Джимми, но те ее не видят: у них опущена голова.

Звучит другая песня. «Дэнни-бой».

«Ах, Конни, право!»

Озорная старая песенка. Роза представляет себе, как посмеивалась сестра, когда включала ее в свою инструкцию. Теперь Энигма уже воет, как двухлетка. Она и впрямь похожа на брошенную двухлетнюю девочку. Марджи нашептывает ей успокаивающие слова и гладит по руке. Марджи рождена, чтобы быть матерью.

Роза осторожно поворачивается, чтобы посмотреть, кто из членов «похоронного клуба» пришел и какова их реакция на «Дэнни-боя». Боже правый! Первый, кого она видит, – это Мик Драмонд, с его старчески подергивающейся головой. Похоже, этот человек вознамерился жить вечно! Ну прямо сказочный персонаж, вроде Кощея Бессмертного! Сколько же ему стукнуло? Ведь он был стариком еще лет тридцать тому назад! Неужели он их всех переживет? Что сказала бы по этому поводу Конни?

Роза смотрит перед собой и опять видит гроб, черный и блестящий, как рояль. Она с ужасом осознает, что никогда уже не будет сидеть вечером на кухне у Конни и лакомиться тостом с корицей, обсуждая, как прошли очередные похороны. Старшая сестра Розы, облаченная в красивый бордовый костюм, неподвижно лежит на спине внутри этого блестящего ящика с застывшим лицом и подведенными губами.

«Я единственная, кто остался из семьи Доути, – думает Роза. – Все меня покинули. – Ей хочется выть, рыдать и топать ногами. Ей пять лет, а она заключена в ужасном теле старухи, у которой все болит и скрипит. – Мама, папа, Конни! Как вы могли бросить меня совсем одну? Это несправедливо. Я самая молодая, я самая маленькая! Нельзя оставлять меня здесь одну!»





Глава 21




– Мы собрались сегодня, чтобы помянуть добрым словом Конни Трам.

Священник на кафедре совсем молоденький, у него свежее лицо с юношеским румянцем. И удивляться тут не приходится. «Этим миром нынче управляют дети, – думает Энигма, и по щекам ее текут слезы, оставляя в слое пудры розовые дорожки. – Врачи, полицейские, политики, дикторы на телевидении. Повсюду дети, и как важно и уверенно они держатся!» С одной стороны, это, конечно, очень мило, но не всегда удобно. Например, когда врач отказывается выписать Энигме рецепт, который она просит, и начинает развивать собственные идеи, хотя пациентка в точности знает, какое именно лекарство ей нужно. Современная молодежь воспринимает себя чертовски серьезно. Иногда Энигме приходится сдерживать смех. И к чему все эти разговоры о старении населения Австралии, ведь любой разумный человек видит, что вовсе оно не стареет, а, наоборот, молодится… или молодеет? Конни нашла бы нужное слово. Она каждый день разгадывала кроссворды в «Сидней морнинг геральд», разбиралась и в политике, и в демографии. А для Энигмы это темный лес.

Конни действительно была умной женщиной. Энигма помнит тот вечер, когда они всей семьей сидели у телевизора, выполняя тест на коэффициент умственного развития, и Конни заработала высший балл. Рон тогда сильно разозлился и обвинил ее в фальсификации, делая вид, что потешается, но все видели его насквозь. Вероника еще назвала отца мезогинистом-дискриминатором, а Томас велел сестре не изображать из себя интеллектуалку с псевдолесбийским уклоном. Энигма не уразумела ни одного из обвинений: ну неужели нельзя выражаться попроще? Роза вяло отказалась принять участие в тесте. К счастью, Томас тоже заработал довольно высокий балл, почти как у Конни, что стало для Энигмы большим облегчением. С тех пор как она случайно уронила внука, когда тот был еще младенцем, она исподтишка наблюдала за ним – нет ли признаков умственного расстройства. Никто об этом не знает, Энигма никому не говорила. Ее вины здесь нет: он был таким скользким ребенком! Даже когда Томас поступил в университет, она все никак не могла до конца успокоиться: вдруг мальчик все-таки умственно отсталый, просто проявляет способности в одной области.

Энигма откидывается назад и украдкой бросает на внука взгляд. Тот сидит рядом со своей скучной женой Деборой и держит на коленях крошку Лили. О господи, у Томаса сегодня дурацкий вид: ну чего, спрашивается, он разинул рот. Вероятно, небольшое умственное расстройство у него все же есть. Конечно есть, ведь крайне глупо с его стороны было не удержать Софи Ханивел, такую забавную и хорошенькую. А с каким наслаждением эта девочка ела!

Тут Энигма замечает, что Роза совсем не плачет. Она сидит не двигаясь и смотрит на священника с характерным для нее отсутствующим и одновременно мягким выражением лица. Никогда не угадаешь, о чем она думает. «Эта Роза та еще чудачка», – говорил о ней Натаниэл, покойный муж Энигмы.

– В своей жизни Конни исполняла множество ролей, – произносит мальчик-священник. – Она была примерным членом христианской общины, успешной деловой женщиной, любящей сестрой для Розы, любящей женой для Джимми и любящей приемной матерью для Энигмы.

«Вообще-то, это не совсем верно, ведь формально никто так и не удочерил меня», – мысленно возражает Энигма. Она помнит, как однажды пришла из школы и спросила Конни, можно ли называть ее мамой. «Нет, нельзя, – ответила тогда Конни. – В свое время, когда тебе будет сорок лет, я объясню почему. И тут совершенно не о чем плакать, Энигма. Прибереги слезы для чего-нибудь действительно стоящего».

Но Энигма все же плакала. Ей не было нужды приберегать слезы – слезные железы никогда ее не подводили. Когда дети дразнили ее за то, что она ребенок Элис и Джека или за то, что у нее смешное имя, она, бывало, грохнется на землю, спрячет лицо в ладонях и от души ревет, пока ее обидчикам не надоест выкрикивать фразы вроде «Твой папа зарезал маму!» или «Мама Энигмы была убийцей!».

Ей нравилось быть младенцем Манро. Она чувствовала себя особенной, необычной, словно бы героиней какого-то фильма. И еще, чего уж греха таить, она всегда любила хорошенько поплакать! После этого Энигма становилась спокойной и немного сонной. Однажды она поведала об этом своей внучке Веронике, и та объяснила бабушке, что, когда плачешь, организм выделяет какое-то химическое вещество наподобие успокоительного. «Вероятно, ты успела привыкнуть к этому успокоительному, – сказала Вероника. – И подсела на слезы, как наркоманка на иглу».

«Это надо же додуматься: сравнить родную бабушку с наркоманкой! Временами девочка несет ужасную чепуху. Марджи следовало почаще шлепать ее в детстве».

Энигма наклоняется вперед, чтобы взглянуть на сидящую в конце скамьи Веронику: худощавое лицо внучки искажено от злости. Так и морщины заработать недолго. Наверное, все еще злится, что Конни завещала дом Софи. А чего тут, спрашивается, переживать: дом тесный, старомодный и его трудно убирать. Нет, Энигма решительно не понимает, почему девочка так волнуется из-за этого.

«Как жаль, что брак Вероники с Джонасом распался. Но с другой стороны, Джонас был какой-то безликий. Совершенно не подходил Веронике. Ей для семейной жизни нужен хороший, надежный мужчина. Вероника потому такая злая, – думает Энигма, громко сопя, – что давненько ни с кем не трахалась».

Она откидывается назад и, удовлетворенно кивнув, начинает рыться в сумке в поисках драже «Тик-так». Энигме нравится время от времени думать о чем-то восхитительно шокирующем. От этого она чувствует себя современной.






* * *


«Сколько калорий в драже „Тик-так“? – прикидывает Марджи, когда мать подносит к ее лицу пластмассовую коробочку. – Наверняка немного. Возможно, нет вовсе».

Она протягивает руку, и Энигма кладет ей на ладонь несколько белых горошин. Марджи засовывает их в рот и сразу же начинает яростно себя ругать: «Вот почему ты такая толстая, ты, жадная свинья! Калории очень коварны! Почему ты говоришь „да“ всякий раз, когда тебе предлагают еду? Почему ты такая слабая и жалкая? Разве не чувствуешь, как пояс юбки врезается в твою рыхлую плоть? А ведь тебе даже не нравится „Тик-так“!»

Маргарет вспоминает девиз, который выучила на последнем собрании «Взвешенных людей»: «Если тебе что-то не нравится – не ешь!»

Делая вид, что кашляет, она собирается выплюнуть «Тик-так» на ладонь, но тут мать неожиданно толкает ее руку, подавшись вперед, чтобы предложить драже Рону. Из-за этого Марджи проглатывает «Тик-так» и все содержащиеся в нем калории, даже толком не распробовав.

Ну вот, наверняка это один из коварных продуктов, напичканных калориями. Наподобие орешков кешью. Их предупреждали, чтобы они избегали кешью.

Марджи бросает на мать укоризненный взгляд, которого та не замечает.

– Рон, хочешь «Тик-так»? – шепчет она.

Боже правый, как можно на похоронах передавать по рядам «Тик-так»! Это просто неуважительно! Священник сбивается с мысли. Всего минуту назад ее мать рыдала навзрыд, прижимая к глазам старый папин носовой платок, а теперь бодро угощает всех драже! Марджи всегда втайне подозревала, что Энигма немного несерьезная.

Рон берет «Тик-так»: конечно, только ради забавы. Подняв брови и наклонив голову, он предлагает передать конфеты дальше по проходу другим родственникам. Он делает это, чтобы посмеяться над тещей, а та даже не понимает. Он считает себя выше остальных. Неужели ее муж всегда был таким? Марджи не в силах вспомнить.

– …И я знаю, что все мы будем скучать по чудесным кексам с черникой, которые пекла Конни.

Священник печально подмигивает аудитории, и по церкви прокатывается добрый смех. Марджи, которая попросила его это сказать, улыбается вместе со всеми.

«Мне отсутствие кексов уж точно пойдет на пользу, – думает она. – Во всяком случае, теперь, когда Конни умерла, на острове поубавится жирной, напичканной калориями пищи. Конни не будет больше приносить свежеиспеченный каравай с карамелью и инжиром или поднос медовых пирожных. Вечно она их нам таскала, хотя прекрасно знала, что я пытаюсь похудеть».

Какие эгоистичные мысли приходят ей в голову, толстухе этакой! На самом деле Марджи любила тетю Конни. Правда, обычно испытывала некоторое облегчение, когда та покидала комнату.

Марджи замечала, что каждый раз, как Конни уходила, она вздыхала с облегчением, как будто до этого сдерживала дыхание. Конни заставляла ее чувствовать себя медлительной и глуповатой – она резко вскидывала голову и отрывисто спрашивала о чем-то, а Марджи начинала что-то лепетать в ответ. Даже если вопрос был совершенно обычным, вроде: «Как поживаешь, Марджи?» – в ее устах он звучал как тест. Казалось, Конни всегда была разочарована ответами племянницы, словно ожидала от нее большего, хотя та не понимала, чего именно. Конни никогда не сочувствовала попыткам Марджи похудеть: «Ты слишком старая для подобной чепухи! Конечно, ты хочешь второй кусок, и слушать ничего не желаю!»

Сама Конни была очень худой.

Пояс юбки Марджи больно врезается ей в живот.

Удивительно, что тетушка не оговорила, как должен быть одет каждый на ее похоронах. Ее перечень был очень подробным, она предусмотрела буквально все. Оставила инструкции даже священнику!

Марджи в глубине души уверена, что Конни решила умереть той ночью. Она представляет себе, как тетушка думает: «Правильно, вот так. Пора уходить».

Последние три дня в голове у Марджи звучит голос Конни.

НИКАКИХ СЛАЩАВЫХ РЕЧЕЙ.

НИКАКИХ ЦВЕТОВ.

РАЗОГРЕВАТЬ ПИРОЖКИ С РИКОТТОЙ И ШПИНАТОМ В ДУХОВКЕ ПРИ 300 ГРАДУСАХ В ТЕЧЕНИЕ 15 МИНУТ. НЕ ВЗДУМАЙТЕ РАЗОГРЕВАТЬ В МИКРОВОЛНОВКЕ. ОНИ ОТСЫРЕЮТ.



Организация похорон отняла у Марджи много сил, а ведь оставалась еще и обычная работа по дому. Вот бы свернуться сейчас калачиком и поспать где-нибудь в уголке. Маргарет так надеялась, что мать или дочь предложат ей свою помощь. Разумеется, она отказалась бы, но все же. И вряд ли кто-нибудь оценит ее титанический труд. А ведь, как говорится, доброе слово и кошке приятно. Но разве от них дождешься? Рон, похоже, уверен, что жена целыми днями смотрит телевизор.

После смерти Конни у Марджи останется больше времени на себя. Так думать очень некрасиво и эгоистично, но это правда. Окружающие всегда рассуждали о том, как здорово, что Конни и Роза в их возрасте могут полностью себя обслуживать. «Крепкие старушенции!» – с восхищением говорили все. Действительно, Роза и Конни для своих лет были поразительно жизнеспособными, и Марджи так ими гордилась. И ум у них был такой острый! Однако изрядная толика «закулисной» работы была потрачена на то, чтобы они считали себя такими же умелыми, как десять лет назад. И дело не в том, что Марджи не хотела брать на себя дополнительную стирку, глажку, уборку или закупку продуктов.

«Не делай для Конни с Розой так много, – всегда говорила ей сестра Лаура, – тогда, быть может, они поймут, что их место в доме престарелых».

«В дом престарелых они попадут только через мой труп», – возражала Марджи.

«Вполне возможно, что без твоего трупа и впрямь не обойдется», – без всякого сочувствия заявила ей Лаура, перед тем как уехать в Европу и бросить беременную Грейс. Только вообразите себе – отправиться в путешествие на другой конец света, когда твоя дочь вот-вот должна родить! Ну да, как говорится, Господь ей судья.

Рядом с Маргарет слегка ерзает и вздыхает Рон. Она ощущает запах его дорогого лосьона после бритья, который муж покупает в аэропорту, улетая в командировку. Его ноги, обтянутые тщательно отглаженными брюками (костюм от «Армани», безупречные стрелки), выглядят по-мужски внушительно. Вот Рон до сих пор сохранил фигуру.

Не то что сама Марджи – мягкие расплывчатые бедра, груди и внушительный зад.

«Ничего, я вам всем еще покажу, – с неожиданной решимостью думает Марджи. – Вот возьму и похудею назло всем. Буду сбрасывать килограмм за килограммом и стану гибкой, крепкой, легкой и свободной».





* * *


Похоже, этот придурочный священник вообразил себя ведущим ток-шоу. Рон смотрит на часы. В два у него назначена в городе деловая встреча. Марджи обещала, что панихида займет не больше часа, но его женушка обычно выдает желаемое за действительное, нет бы подумать головой. Если все это затянется, он просто встанет и уйдет.

По какой-то причине его взгляд то и дело обращается к сверкающему, дорогому на вид гробу. Рон прикидывает, сколько эта штука может стоить. Может, спросить у Марджи? Он с удовольствием представляет себе ее реакцию. Рону немного известно о похоронной индустрии, но он подозревает, что цены там запредельные.