Полигон

– В таком случае, чтобы успеть в указанное Талдомом время, поезд нужно отправлять самое крайнее через час. Мы как раз успеем прицепить тепловоз и вагоны.





* * *


С автоматом на коленях я сидел на небольшой железной площадке между вагонами. Шёл сильный холодный дождь. Вся одежда уже промокла насквозь – отправляясь на переговоры в Дубну на комфортной автомашине, я оделся нарядно и празднично, но не по погоде легко. Я не предполагал двухчасового сидения наверху многоэтажки под пронизывающим ветром и, тем более, поездки под дождём на холодном железнодорожном вагоне. Правой рукой я придерживал оружие, левой же держался за металлическую скобу, чтобы удерживать равновесие. Меня сильно знобило и мутило. Временами казалось, что я вот-вот потеряю сознание и свалюсь прямо под колёса поезда.

Оторвав руку от холодной скобы вагона, я провёл по мокрым волосам и лицу, чтобы стряхнуть дождевые капли. Лоб оказался очень горячим. В каком-то отупении я подумал, что температура подскочила уже до сорока градусов. Перед глазами плавали какие-то чёрные круги, я с трудом фокусировал взгляд на проплывающих мимо деревьях. И если Запрудню ещё хорошо рассмотрел и даже пообщался с обитавшими там жителями, то уже по дороге к Вербилкам мне стало хуже. Я запомнил лишь переругивание с местными, которые долго не переключали железнодорожную стрелку.

Потом к поезду подходили какие-то незнакомые люди и советовали приготовить оружие, так как дальше путь пролегал по территориям бандитов-беспредельщиков. Как и все, я приготовил к бою автомат, хотя уже вряд ли смог бы нормально стрелять – всё плыло перед глазами, руки дрожали, меня сильно тошнило. Лишь ненадолго я вынырнул из мути, когда поезд снизил скорость возле стоящего на соседнем пути сгоревшего грузового состава. Вагоны оказались разграблены подчистую, даже доски во многих местах были оторваны кем-то неизвестным. Всю дальнейшую часть пути до Талдома я не выпускал автомата из рук, но нападения не случилось. То ли бандиты ушли куда-то, то ли их испугала охрана – полтора десятка автоматчиков, по одному на каждый вагон с зерном.

Талдом я практически и не разглядел – не до того было, да и стемнело уже. Заметил лишь обгорелые коробки домов на въезде и молчаливых мрачных часовых, расставленных вдоль путей и пристально наблюдавших за проезжающим поездом. Единственная мысль билась у меня в горячечной голове – не свалиться с вагона! Если упасть, то часовые уничтожат не только меня самого, но и всех моих друзей. Эта мысль поддерживала концентрацию внимания и заставляла не раскисать. Но когда состав миновал городские окраины и выехал в лес, силы полностью оставили меня. Пришлось опять ухватиться рукой за скобу, чтобы иметь хоть какую-то опору в мутном тёмном пространстве. Металл холодил пальцы и нещадно отбирал тепло тела, но этот холод позволял не уплыть сознанию окончательно.

Я мотнул головой, чтобы стряхнуть с себя оцепенение. Не спать! Поезд снова останавливался. Похоже, приехали. Да, знакомые места. Вот платформа Великий Двор, где девушки Кристины нашли когда-то израненную Яромиру. Вот дорога к Воргашу на Полигон. Поезд окончательно остановился.

Нас встречали – несколько машин с включенными фарами стояли возле самых путей. Возле одной из машин стояла Лиза. Она пристально всматривалась в вагоны с зерном, пока на одном из них не обнаружила меня. Быстрой подпрыгивающей походкой девушка подошла ближе.

– Как доехали? – поинтересовалась она.

В ответ я лишь молча махнул рукой – мол, всё нормально. Говорить сейчас я не мог – словно комок стоял в горле. Девушка протянула ладонь, чтобы помочь мне спрыгнуть на землю. Но едва пальцы девушки коснулись моих, как моя подруга тут же отдёрнула свою ладонь.

– Да ты же совсем горячий! – ужаснулась Лиза. – Ты часом не заболел?

– Не знаю, – с трудом разжимая растрескавшиеся губы, ответил я.

– Ты весь мокрый от пота! С тебя пот ручьями стекает! Я сперва подумала, что ты мокрый от дождя, но сейчас с неба не капает. Срочно в машину и к Татьяне в медчасть!

Я спрыгнул на землю, скривившись от внезапной боли во всех суставах. Шатаясь, поплёлся следом за Лизой к стоящему поблизости «УАЗ-Патриоту». Но на полпути к машине через всё сильнее застилающую сознание пелену всё же пробились какие-то посторонние крики и ругань. Я обернулся.

Незнакомый мужчина бежал от поезда, за ним с оружием в руках гнались девчонки группы Кристи. Да разве от них убежишь… Несмотря на головокружение, я нашёл в себе силы улыбнуться – молодцы девчонки, не зря столько тренировались. Кристина первой настигла беглеца и повалила на землю, кубарем вместе с ним покатившись по грязи. Следом подбежали другие девчонки и быстро заломили сопротивляющемуся мужику руки за спину.

– Под вагоном прятался! – заявила подбежавшая вскоре Кристина, ожидая дальнейших распоряжений насчёт задержанного.

Я молчал, не зная, что и ответить. Мысли ворочались в голове с большим трудом.

– Связать и доставить под охраной на Полигон. Поместить в один из закрытых боксов за четвертом подземном этаже и приставить охрану, – скомандовала Лиза.

Кристина согласно кивнула и ушла к своим подругам. Я же с трудом забрался в машину и откинулся на спинку кресла. Как же жарко! Хотел распахнуть куртку и начал уже расстёгивать пуговицы, но Лиза меня остановила:

– Терпи. Иначе совсем простудишься.

– Жарко очень. Дышать нечем, – с трудом выдавил я.

Но Лиза отрицательно покачала головой:

– На улице очень холодно и ветер сильный. В машине тоже прохладно. Потерпи совсем немного, мы быстро доедем.

За рулём находился незнакомый мне парень – наверное, один из новых поселенцев Воргаша. Вёл машину он быстро и умело, мигом доставив меня прямо ко входу в бункер. Последнее, что я запомнил перед тем, как отключиться – Лиза придерживала меня, помогая спускаться по очень крутой железной лестнице. Затем сознание уплыло куда-то далеко-далеко…





Полигон. Две неприятности




Мне было плохо, мучил сильнейший жар и непрекращающийся мокрый кашель. Временами казалось, что грудь выворачивает наизнанку и рвёт на куски, что вскоре я начну отплёвываться кусками своих собственных лёгких. Сил хватало лишь на то, чтобы самостоятельно добираться до туалета в конце коридора и сразу возвращаться в кровать. К счастью, предположение о воспалении лёгких не подтвердилось. Это был «всего лишь» острый бронхит, на фоне накопившейся усталости и недосыпа сопровождающийся целым букетом сопутствующих неприятностей – насморк, температура, головокружение, слабость…

Лекарства на Полигоне имелись – и антибиотики, и отхаркивающие, и жаропонижающие. Имелась и опытный врач Татьяна Хмельницкая, которая трижды в день навещала меня – ставила уколы, мерила температуру, слушала лёгкие. В остальное время Лиза Святова молчаливой наблюдательницей сидела в углу комнаты. Она же приносила воду и горячую еду, рассказывала местные новости и зачитывала распечатки перехваченных центром связи радиограмм, из которых получалось составить хоть какое-то представление о жизни в других уголках некогда огромной страны.

– Восемнадцать двадцать три. Сигнал слабый. Источник примерно в трёхстах километрах к северу от нас. Сообщают о вспышке заболевания, по симптомам весьма похожего на бубонную чуму. У них нет квалифицированных врачей, чтобы определить точнее. В подземных убежищах укрываются четыре тысячи человек. Заболело около полусотни, шестеро умерли. Справиться с распространением заразы никак не получается. Они просят помощи у всех выживших, кто их слышит. Готовую вакцину или группу врачей они не ждут – понимают, что это нереально. Но им нужна хоть какая-то консультация на тему методов лечения.

На этой фразе Лиза прекратила чтение, видимо решив, что я уснул. Но я лишь лежал с закрытыми глазами, так как опять разболелась голова, и яркий свет сильно раздражал.

– Мы им можем помочь с консультациями? – поинтересовался я у своей подруги.

– Можем, – утвердительно ответила девушка. – Ответить им?


– Да. Пошлите им ответ. Пусть Татьяна возьмёт всю нужную литературу и сама лично съездит к капитану Егорову. Пусть скажет радистам, что именно говорить или что уточнить. Ещё есть что-нибудь интересное?

Лиза бегло пролистала пачку чёрно-белых распечаток и выбрала пару листов.

– Вот это должно быть интересно. Сегодня в семь десять. Сигнал чёткий. Источник в шестидесяти километрах к юго-востоку. Сообщение всего из двух слов: «Александров захвачен». Пеленг подтверждает, что источник находился в районе города Александрова.

– Совсем рядом. Интересно, кто там кого захватил? Ух, как голова болит…

Девушка отложила бумаги, молча принесла стакан воды и таблетку цитрамона. Затем продолжила чтение:

– Последнее интересное из сегодняшних. Сигнал очень слабый, повторяющийся. Похоже на циклическую запись. Источник на юге, расположен очень далеко, примерно в полутора тысячах километров от нас, плюс-минус двести километров. Сообщение с помехами, но в целом разобрать можно: «…слышит, передайте всем, кому…..ажно. Они…ают посевы. Зелёный тяж…й газ… Для животных и людей… ядовит. Растения погибают. Сохраните….. герметич…… запасы… хоть для потомков».

Лиза замолчала, ожидая моей реакции. Я попросил дать мне распечатку в руки. Пробежался глазами по спотыкающимся строчкам, пытаясь восполнить пробелы. В целом текст составить получилось, хотя и выходило в итоге что-то странное – где-то применили ядовитый газ? Ничего себе разборки идут на юге с применением оружия массового поражения! Война между Дубной и Кимрами казалась детской ссорой в песочнице на фоне применения химического оружия. Ладно, полторы тысячи километров – это всё-таки очень далеко и непосредственно Полигону не угрожает. Я отложил бумажку и присел на кровати.

– Вроде легче стало, – улыбнулся я встревожившейся подруге. – Голова почти прошла, да и кашель вроде унялся.

Словно в опровержение только что сказанных слов кашель накатил с новой силой. Почти минуту я не мог остановиться, даже межрёберные мышцы заболели от перенапряжения. Когда я всё-таки пришёл в себя и смог отдышаться, то поинтересовался:

– Лиза, я тут вдруг вспомнил, что случилось с тем мужиком, которого девчонки поймали у поезда?

– Ничего. Сидит четвёртый день взаперти под охраной. Ест и пьёт нормально, но говорить отказывается. Ни слова за всё время ещё не сказал.

– Может, он немой?

– Немой бы так не ругался, когда его ловили и связывали, – напомнила Лиза. – Он же орал на весь перрон, и слова сплошь нецензурные были.

– Да? Не помню. Мне тогда было хреново, не обратил внимания на его слова. Ну ладно, не хочет говорить – пусть пока посидит. Если заговорит, сообщите мне.

– Кстати. Там в соседней камере с сегодняшнего утра тоже сидит пленник. Люди Егорова нам его передали для разбирательств. Говорят, пытался ночью Волгу переплыть на лодке. Бестия сказала, что ты этого пацана знаешь и захочешь с ним пообщаться. Мелкий такой мальчишка, которого она лично когда-то поймала.

Конечно же, я сразу припомнил того маленького разведчика. Как же его звали? Максим вроде. Да, точно Максим. Помнится, этот мелкий пацан бахвалился своей должностью и очень гордился своей преданностью военному правительству Кимр. Что же его привлекло на восточном берегу?

Я опять закашлялся. Лиза налила чайную ложечку какого-то лекарства в виде сладкого сиропа и дала выпить. Помогло. Запив приторный сироп глотком чистой воды, я откинулся на подушки и закрыл глаза от яркого света.

– Будешь отдыхать? Выключить свет? – забеспокоилась лидер девушек.

Но тут включилась стоящая на столе рация. Константин Иванович радостным голосом произнёс:

– Сообщаю всем обитателям нашего Полигона о радостном событии в семье Вороновых. Сегодня утром у них родилась дочка. Вес три триста, рост сорок девять сантиметров. Мама и ребёнок чувствуют себя хорошо. Как назовут новорожденную, родители пока не признались.

– Они давно уже решили назвать её Надежда, – раскрыла секрет Лиза.

– Хорошее имя. Символичное в нашей ситуации.

Меня вдруг охватила нестерпимая жажда деятельности. Сколько можно болеть и отсыпаться? Четыре дня уже тут прохлаждаюсь в то время, когда на Полигоне кипит жизнь. Мои товарищи готовятся к зиме, заготавливают топливо, проводят трубы с горячей водой от котельной, перегружают зерно из вагонов в ангары и подземные хранилища, ремонтируют технику, строят ветрогенераторы на аэродроме. Я спустил ноги на холодный пол и нащупал обувь. Накинул куртку и встал.

– Пойду, пройдусь немного. Свежим воздухом подышу, – объяснил я свои действия встревожившейся подруге.

Лишь тусклый свет редких аварийных лампочек освещал тёмные длиннющие переходы. Коридоры были пустынными – в светлое время суток практически все сотрудники Полигона работали на поверхности. Я добрался до лестницы и спустился на четвёртый подземный этаж. Тут по-прежнему было сыро, но хотя бы не по колено воды, как ещё месяц назад. Скопившуюся воду откачали помпой, а всевозможные щели и дыры в стенах, через которые просачивалась влага, находили и замазывали раствором или заливали герметиком. Работы на четвёртом уровне шли круглосуточно, вот и сейчас бригада электриков из людей Константы с фонариками на строительных касках возилась у большого вентилятора, который должен был нагонять воздух с поверхности через целую систему очищающих фильтров и сорбентов.

Саму систему фильтрации уже удалось починить. Старые наполнители для сорбирующих колонн, как и сами фильтры, давно выработали свой ресурс и пришли в негодность. Но запасливые военные хранили в наземных ангарах большой запас как многослойных бумажных фильтров, пропитанных какой-то липкой дрянью, так и гранул активированного угля, используемого в качестве сорбента. Хуже обстояло дело с самими вентиляторами, которые должны были гнать воздух в подземные помещения – в рабочем состоянии ещё недавно находились лишь одиннадцать из семидесяти шести, и запчастей к ним не имелось. Но в результате торговых переговоров с Дубной кое-что удалось достать, и работы по починке вентиляции возобновились.

Электрики поздоровались с руководителем Полигона, их начальник с рукой на перевязи спустился со стремянки и подошёл ко мне. Это был тот самый парень, который неделю назад получил пулю в плечо в бою за восточную часть города Кимры.

– Как успехи, Суриков? – поинтересовался я у электрика.

– Нормально, командир, работаем помаленьку. Мы проводку пока временную кинули по потолку, так как стены влажные, а пол совсем мокрый и даже вода ещё кое-где стоит. Вот этот пропеллер к вечеру должен заработать, как и работающий на вытяжку у поворота коридора, так что подсушат стены и пол. Ещё четыре больших вентилятора мы заменим, а потом уже проштробим стену и нормально проводку сделаем. Ну и компьютеры мы уже в командный центр поставили, сейчас Владик на них программное обеспечение накатывает. Мебель в переговорную сборщики уже спустили, но пока не собирали, так и лежит в упаковке – там в переговорной на полу слой грязи сантиметров десять толщиной, нужно сперва убраться. Как бригада Карася уборку закончит, мы сделаем там свет, проектор подключим и микрофон выведем. Должно получиться классно – будет проецируемая на стену интерактивная карта всей местности с положением наших отрядов и отрядов противника. Две недели, и будет всё сделано!

Я прошёл в указанную большую длинную комнату. Пока о будущем великолепии переговорной ничего не говорило – голые каменные стены, тусклая лампочка на потолке, на полу обувь едва не до верха утопала в жидкой чёрной грязи, очень пахло болотом и тиной. Я повернулся к старшему электрику:

– Суриков, если сделаешь за две недели всё, что только что мне заливал соловьём, сделаю тебя заместителем Константы по всем ремонтным работам. Вдобавок получишь свою собственную отдельную группу бойцов под командование, как ты у меня просил. Ну и ребятам твоим будет от меня премия. Если же все твои слова лишь пустой трёп, сам понимаешь, про повышение можешь забыть.

Электрик лицом не изменился, лишь непроизвольно нервно сглотнул. Когда я двинулся дальше и ушёл за поворот коридора, то услышал за спиной крики главного электрика: «Чего расселись, тунеядцы? Устроили мне тут перекур на рабочем месте! Чтоб через пять минут перепаял мне все клеммы, возишься с ними уже второй час!»

Я улыбнулся про себя – можно было не сомневаться, что все работы будут закончены в срок. В конце длинного дугообразного коридора неровный пол чуть поднимался, и тут было сухо. Возле запертых металлических дверей на табуретке сидела Иванова Лена с укороченным автоматом за спиной. При свете неяркой лампочки девушка что-то рисовала карандашом в разложенном у неё на коленях альбоме. Однако бдительности юная тюремщица не теряла и ещё издалека заметила моё появление. Девушка закрыла альбом, положила его на табуретку и встала рядом по стойке «смирно».

– Разрешишь посмотреть свои рисунки? – попросил я после приветствия.

– Не разрешу, – неожиданно отказала Елена и объяснила: – Это лишь наброски. Многие из них неудачные, другие слишком личные. Есть интересные идеи будущих картин, но их я тем более не хочу пока никому демонстрировать. Если я нахожу что-то действительно стоящее, то потом перерисовываю уже со всем старанием красками на холсте. Как получилось с портретом Гали Громовой.

Да, портрет моей погибшей подруги вышел просто изумительный. В груди как обычно защемило при упоминании любимого имени. Я взял себя в руки и сказал художнице:

– Я ведь так и не отблагодарил тебя за столь ценную для меня работу. Ты сделала мне очень щедрый подарок, и я считаю себя просто обязанным ответить взамен чем-то не менее важным и щедрым. Пусть это прозвучит как-то излишне пафосно, но проси чего хочешь. Обещаю, любое твое желание, которое возможно исполнить, будет выполнено.

Девушка подняла на меня глаза. Куча эмоций читалась сейчас на её лице – удивление, сомнение, теплота, благодарность, тревога. Лена Иванова ответила, что всё случилось слишком неожиданно, и ей нужно время.