Пока медведица на небе

На этих словах Карл впихнул подчинённую в старую зеленую калитку, а сам остался снаружи.

– Как можно в свои тридцать не любить ничего, а, это у вас проблемы, Карл Юрьевич, – пробубнила себе под нос Клава, но из-за калитки прозвучало:

– Я все слышу.

Двор был похож на любой другой двор Краснодара с огромными плодовыми деревьями, которые поднимались к небу и там переплетались своим ветками, не давая суровому краснодарскому солнцу пробиться сквозь них. Было видно, что уже давно все растет самостоятельно, без надзора со стороны хозяев. За захлопнутой калиткой осталась шумная дорога, люди, спешащие по делам, начальство с друзьями, а здесь во дворе стояла тишина. Деревья выросли и огородили двор со всех сторон стеной листвы и веток, от этого было прохладно и уютно, хоть и не очень ухожено.

– Здравствуйте, – нарушила тишину Клава, мелкими шагами продвигаясь вглубь двора. Она почему-то сразу решила: искать хозяина надо в саду, а не в доме. Может, интуитивно чувствовала, ведь она именно так поступила, когда не стало родителей. Находиться в опустевшем доме было просто невыносимо, поэтому все время Клава проводила в саду, обедала, даже спала, пока поздняя осень не загнала ее обратно в дом.

– Извините, пожалуйста, я Клавдия Жукова, можно с вами переговорииииии… – на последнем слове невидимая сила схватила Клаву за правую ногу и потащила вверх. Мир в одну секунду перевернулся с ног на голову, последнее, что Клава подумала, перед тем как начать громко материться: «Зря я не подстриглась коротко».





* * *


Крик Клавы прозвучал неожиданно, и вся компания, на мгновение взглянув в испуганные глаза друг друга, рванула во двор, на ходу готовясь к худшему. Там их ждало неожиданное, увидев это, все сначала встали как вкопанные, но, придя в себя, Боря с Филиппом смущенно отвели глаза, а Марина с Динкой гаденько захихикали. Клава висела на дереве ногами кверху, если быть точным, то одной, вторая же конечность болталась как попало, ее платье, согласно закону притяжения, тоже тянулось к земле, оголяя выдающуюся филейную часть, чему хозяйка, как могла, сопротивлялась, но, естественно, безуспешно.

– Едрёный комбайнёр, – счастливо улыбаясь, произнес Борис так, будто делая девушке комплимент.

– Помогите, спасите! – кричала Клава, вставляя, где возможно, между слов ругательства, ее нога, обтянутая веревкой, покраснела, волосы распались из шишки, делая ее похожей на кисточку.

– Вы зачем туда залезли? – закричал Карл, стоя внизу и не зная, что предпринять.

– Вот, решила сверху посмотреть, где хозяин дома, отсюда гораздо виднее, – зло ответила Клава.

– Слезайте сейчас же, это была глупая идея, ветка, на которой вы сейчас висите, скоро треснет, не выдержав вашего огромного веса, – предупредил Карл.

– Вам даже сейчас мой вес покоя не дает, вы действительно думаете, что я сама сюда залезла? Не разочаровывайте меня своей глупостью, – Клава уже перешла на визг.

– Но вы же сами сказали, – удивился Карл.

– Я над вами пошутила, снимите меня скорее, а то не ветка не выдержит, а нога оторвется.

– Нашли время шутить, – возмутился Карл. – Я в экстренных ситуациях впадаю в ступор.

И, повернувшись к товарищам, добавил:

– Ребята, надо что-то делать.

Но делать ничего не пришлось, потому что спокойный и даже немного грустный голос сказал:

– Вы держите ее, чтоб не убилась, я пойду отвязывать противовес, – и маленький щупленький человек с грустными глазами и прической Шурика из «Кавказской пленницы» прошел мимо них в кусты.

Борис быстро организовал мужчин, и через минуту они уже подхватили Клаву, летевшую обратно на землю, та же ее встретила радостно, как когда-то Гагарина, и заключила прямиком в объятия троих мужчин.

– Давайте знакомиться, я Борис, – после того как они поймали ее, Боря, улыбаясь во все тридцать два, приобнял Клаву за талию, двусмысленно разглядывая ее бедра.

– Клавдия, – представилась Клава, отвязывая от ноги веревку.

– Вы знаете, мы вот с вами два дня катаемся, а я вас рассмотрел, лишь когда вы парили в воздухе, прям Мадонна, – на этих словах он еще шире улыбнулся. – Да еще и веселая, я таких люблю.

– Вы знаете, Боря, а я таких, как вы, нет, – отряхивая свое платье, сказала Клава.

– Это почему? – ничуть не расстроившись, сказал Борис.

– Тупите много, девушка висела, а как снять, сообразить не могли. Видать, не только мое начальство впадает в ступор в экстренных ситуациях, – на этих словах Клава выразительно посмотрела на растерянного Карла.

– Не, я, в отличие от Карла, просто наслаждался, – заржал Боря.

– Чем? А если бы я башкой о землю грохнулась, моими мозгами на земле бы наслаждался?

– Успокойтесь, Клавдия, – сказал Карл, помогая ей подняться, – у нас всё было под контролем.

Динка с Мариной откровенно хохотали в уголке, от этого Клава решила не показывать ни своих слез от пораненной ноги, ни обиды за унижения с юбкой, которая предательски оголила самое сокровенное. Тем более невысокий грустный парень, похожий на Шурика из «Кавказской пленницы», вернулся и без интереса слушал их разговор, усевшись на маленькое бревно.

– Здравствуйте, – поздоровалась Клава, чтоб наконец отвлечь внимание от свей персоны и конкретно от своей филейной части.

– Здрасти, – равнодушно ответил парень. – Ко мне барсук ходит, – как-то печально начал парень, – ходит и смотрит в окно, надоел. Вот я ловушку и поставил, подумал, познакомлюсь с ним поближе, узнаю, что ему надо. А вы молодец, – обратился он к Клаве, – не только красивая, но и смелая, – и добавил, вздохнув: – Жаль только, что вы не барсук.

Клава покраснела, приглаживая свои волосы, которые расплелись из шишки, и, смущаясь, произнесла:


– Спасибо, – не понимая, за что благодарит: за то, что красивая, или все-таки за то, что не барсук.

– А вы к кому? – словно опомнился парень.

– Мы ищем сына Федора Осиповича Зубова, – вступила в разговор Марина, которой не очень понравилось, что Клава вдруг забрала на себя столько внимания.

Молодой человек встал, вытер руку о штаны, протянул для пожатия и представился:

– Ярополк Федорович Зубов.

Через полчаса уже все сидели за круглым столом на заднем дворе и пили чай из сомнительных чашек, да что там, чашки со своим черным чайным налетом, сам чай, на вид, был заварен раз пять. Поэтому «пили» было сильно сказано, Ярик, как он просил его называть, читал записи, что передал ему Карл, а остальные с грустными лицами созерцали кружки с подозрительной жидкостью.

– Вы знаете, – пробежав глазами оба листка, исписанных мелким почерком, сказал Ярополк, – мы с папой не были близки, он был увлечен этой своей идеей поиска сокровищ, которой его заразил дед. Мать нас бросила, когда я в первый класс пошел, встретила большую любовь и укатила с ней в Крым. Звонит мне иногда, – равнодушно добавил он. – Меня тетя воспитывала, папина двоюродная сестра, в соседнем доме она живет. Отец в свободное время мотался по архивам, потом проверял свои версии, дома его почти никогда не было. Он попытался заразить и меня этим, даже заставил на исторический идти и потом диссертацию защищать, но мне все это было неинтересно, я больше реконструкции люблю. У нас сейчас много их стало проходить, и про Гражданскую, и про Великую Отечественную, с самой школы стараюсь везде участие принимать. Мне вот даже жалко, что это время героическое закончилось, – мечтательно протянул он. Ярик вообще, видимо, был очень медлительным человеком. – Сейчас себя и показать негде, – и, протянув листки обратно Карлу, сказал: – Заберите себе, мне это не надо.

Повисла пауза, все не знали, что делать, думали осчастливить наследника несметными богатствами, подарить сыну память об отце, а оказалось, что никому это не нужно. Неожиданно паузу прервала Клава, она не села за стол, как остальные, а осталась стоять, чувствуя себя здесь просто обслуживающим персоналом.

– Слышь, ты, герой, – наклонилась она над любителем реконструкций, – а ты что так быстро сдаешься? Время у него не геройское, твой отец мертв, хороший он был или плохой, но только, в отличие от твоей мамаши, тебя не бросил, а воспитывал, наверно, подарки на день рождения дарил. Дарил ведь, да?

Клава со злым лицом, на котором воинственно ходили желваки, еще больше склонилась над Яриком, тот тут же превратился в обиженного ребенка.

– Да, дарил, – подтвердил он под ее натиском.

– Еду покупал, одевал, обувал, ведь так? Отвечай мне! – почти кричала она.

– Да, – односложно пробубнил Ярик, пригнувшись к столу, будто боясь, что она его ударит.

– Так почему же ты не хочешь довести его дело до конца? Почему в память об отце не хочешь найти эти долбаные сокровища и открытие назвать его именем, почему, скотина ты неблагодарная?

Так как это был риторический вопрос, то повисла тишина, а за столом было слышно, как шмыгает носом бедный Ярик.

– Ну, вы сегодня, конечно, в ударе, – сказал Карл и развел руками. – Я уже не знаю, что от вас ожидать, что вы выкинете в следующий раз, меня побьете? – Клава смутилась и опять отошла от стола.

Марина тем временем показала Карлу глазами на Ярика.

– Нет, – вслух сказал тот.

– Давай, у тебя уже есть опыт, едрёный комбайнёр, – толкнул его в бок Боря.

– Нет, – уже громче ответил Карл и замахал головой.

– У тебя хорошо получается, – стала уговаривать Динка.

– У вас тоже получится, вы просто не пробовали, что за глупости, один раз человек сделал, так его что, уже и в профессионалы записывают? – возмутился Карл.

– Не вредничай, иначе мы тут до утра сидеть будем, – подытожила Марина.

Еще немного для приличия посидев, набычившись, Карл пошел к Ярику и, пристроившись рядом на скамейку, сказал:

– Не плачь, я честно не знал, что она такая бешеная, вот честное слово, она даже не ехала с нами в том вагоне, подчинённая моя, я ее увольнять собрался, да вот пока думаю, хочешь, прям сейчас уволю?

– Она права, – сквозь слезы сказал Ярик.

– Что? – не понял Карл.

– Она права, я должен, но что я могу, отец такой умный был, и то годы информацию собирал, а я ему и в подметки не гожусь. Я не приспособленный, – последнее слово Ярик произнес уже в истерике.

– Ну, хочешь, я тебе помогу? – сказал Карл в порыве благородных чувств.

Слезы на лице Ярика тут же высохли.

– Правда? – спросил он у Карла, и тот уже не так уверенно, но все же махнул головой. – И вы тоже поедете с нами? – этот вопрос он адресовал другим членам молчаливого чаепития, которые с выпученными глазами сейчас смотрели на Карла как на предателя.

– Куда? – только и смог вымолвить ничего не понимающий Филипп, который хоть и знал хорошо русский, но не успевал за ходом событий.

– Так в Зареченскую, судя по записям, – радостно ответил Ярик и начал рассказывать.





10 февраля 1943 года


Матвей Козарь вел свой дезинфекционный автомобиль, так его называли немцы, русские же, что работали на немцев, меж собой прозвали этот автомобиль «автобус смерти», ну а простой народ – «душегубками», уже третий раз на этой неделе. Сначала выезды были запланированы раз в неделю, по пятницам. Люди думали, что их везут насильно мыться в баню, и спокойно садились в машину к Матвею, позже приказом бургомистра Воронкова выезды стали два, а вот сейчас и три дня в неделю. Разошлись что-то фрицы, чувствуют, видимо, слышат, как громыхает рядом, боятся. Слышал гром боев и боялся и Матвей Елизарович, но ничего уже поделать не мог. Как только немцы пришли в Краснодар, он добровольно пришел в комендатуру с искренним намерением сотрудничать, ненавидел он коммуняк, которые отняли у него и его семьи все: дворы, хозяйства, поля и, как следствие, благополучие. Конечно, семья Козарь никогда не была знатью, однако же имелись и хозяйства, и полный двор, и поля, и скотина. Нет этого ничего, хорошо хоть сам жив остался, пришлось в город податься и там смешаться с толпой. На заводе работал, женился, даже дитя родилось, вот только не проходила злость на тех, кто отнял у него все это, да и сны мучали ночами о том, как мог жить сейчас Матвей Козарь. Уснет, бывало, и просыпаться не хочет, снится ему, что он, как батя его, царствие ему небесное, всех девок в деревне перепортил, мужика забил до смерти на конюшне за то, что тот смел дочь свою красавицу от него прятать, а потом пил да в бане парился. И так от этого хорошо становилось, аж слюни текли. После таких снов особо тошно было на жену свою проклятущую смотреть. Поначалу очень радовался Матвей, что уехала она с дитём в эвакуацию, потому как планировал он с немцами новую жизнь начать, зарабатывать много и жену-красавицу иметь, да вот как-то не сложилось. Фашисты, начав так хорошо, уже паковали вещи, и понимал умный Матвей Козарь, что не нужен он им больше. Но не на того напали, он не дурак, при коммуняках выжил и сейчас не оплошает, решил он схитрить: сегодня проедет последний раз по городу, покатает бедолаг, потом вывезет трупы их в ров и рванет сразу в свою родную станицу. Там спрячет он эту чудо-машину и сам схоронится, а когда вернутся фрицы, он тут как тут, вот, пожалуйста, ваша техника, схоронил, вас ждал, и будет после этого ему еще больший почет и уважение, возможно, даже повысят. Хотя не нужно ему повышение, ему его должность очень нравилась, сиди, баранку крути, зарплата хорошая, перенапрягаться не надо, машина сама все делает. Через решетку на полу газ поступает, и люди умирают. Хорошая машина, вместительная, за один раз до пятидесяти человек можно покатать. Также и одежда, что люди снимают, частично ему остаётся, нет, конечно, самое дорогое фрицы забирают, но Матвею хватает, к тому же даже трупы выгружать не надо. Не работа, а курорт. В последнее время еще один приработок появился, как люди поняли, что не в баню машина-то возит народ, а прямо на тот свет, стали с Матвеем торговаться, выкупать своих, так сказать. Немцы из-за большого количества людей все проконтролировать не могут, вот Козарь этим и пользуется. На этих мыслях в окно машины постучали.