Похищенная, или Красавица для Чудовища

Гален болезненно морщился. От близости чуждой для него силы тело неприятно ломило, ныла каждая клетка. Ладонь же противно зудела – так хотелось отшвырнуть от себя треклятый предмет для древней магии лугару.

Мишель неосознанно дернулась к Донегану, хоть и понимала, что ей не заполучить свой оберег. Его глаза недобро сверкнули. В несколько шагов преодолев расстояние от стеллажа до камина, он обернулся к пленнице, застывшей перед ним каменным изваянием.

– Ну так вот, чтобы ты больше не мучилась, не искушала себя и не рылась в моих вещах, я сделаю вот так. – Ослабив шнурок, перехватывающий горловину бесценного для Мишель сокровища, Донеган с безразличным видом вытряхнул его содержимое в огонь.

Пламя, до сих пор робко точившее почерневшие, рассыпающиеся пеплом головешки, зашипело, жадно потянулось к дымоходу, отбрасывая на потемневшую кладку камина ярко-оранжевые блики.

– Ты – чудовище, – прошептала Мишель, раздавленная и потерянная. Сглотнув застрявший в горле горький комок, повторила чуть слышно: – Чудовище.

Слезы, обжигая, одна за другой катились по щекам. Весь день она сдерживала рыдания, душила в себе эту слабость, а теперь вдруг поняла, что сдерживаться и дальше просто нет сил.

– Радость моя, несколько слезинок меня не разжалобят. – Раздраженно поморщившись, Гален швырнул в огонь клочок сафьяновой кожи, тут же сморщившейся и почерневшей. Схватив пленницу за руку, поволок за собой. – Знаешь, как поступают с непослушными девочками? Их наказывают.

Внутри Мишель все перевернулось. Словно наяву увидела она картину: задний двор и она в самом центре, будто главная скульптура на выставке в музее ужасов. Обнаженная, позорно привязанная к столбу. Беззащитная перед безжалостным палачом, коршуном кружащим вокруг нее.

Утром Мишель готова была пожертвовать собой, лишь бы не видеть, как мучаются рабыни, пострадавшие ни за что. Но сейчас – другое дело. Она не позволит к себе прикоснуться! Не допустит, чтобы он просто так ее мучил!

– Не пойду. – Мишель запнулась, как будто вросла в пол. Отчаянно тряхнула головой, а когда Гален с силой дернул ее за руку, закричала что есть сил: – Не пойду! Никуда я с тобой не пойду! Чудовище!!! Ненавижу! Гален Донеган, как же сильно я тебя ненавижу!!!

Мишель видела саму себя, будто в кривом зеркале отражавшуюся в потемневших от ярости глазах Галена. Охваченная паникой и каким-то отчаянным безумием, вырывалась, кусалась, беспомощно дергала ногами, стараясь задеть, ударить, цапнуть побольнее мучителя.

Никогда прежде Мишель Беланже не доводилось испытывать самое пугающее из всех возможных чувств – беспомощность. И чем ближе приближались они к лестнице, тем сильнее накатывало осознание: насколько опасной оказалась ловушка, в которую она сама себя загнала.

В полумраке коридора мелькали лица. Испуганные – слуг, ошеломленное – Катрины, ухмыляющееся – Бартела, услужливо предложившего хозяину посильную помощь в усмирении строптивой… Нет, уже больше не гостьи – рабыни.

– Сам разберусь, – хлестанул по сознанию злой голос.

Мишель зарыдала, уже не сдерживаясь, когда увидела маячившую впереди лестницу. В воспаленном мозгу мелькнула мысль, что она толкнет его, толкнет со всей силы. Пусть вместе покатятся по ступеням.

«Уж лучше сломаю себе шею! Все лучше, чем такое унижение!»

Каково же было ее удивление, когда Гален, миновав лестницу, потащил ее дальше по коридору. До самого конца – к окну-розе, затканному, будто ажурным кружевом, цветной мозаикой из стекла.

Мишель даже притихла, перестав вырываться, и позволила увести себя на чердак. Сквозь пелену слез, застилавшую глаза, различила грубые очертания мебели – старой, покрытой густым слоем пыли. Видавший виды линялый ковер. Широкий стол у полукружия окна, в которое пробивался свет заходящего дня, сияющим контуром очерчивая сутуло сидящую на узкой кровати фигуру.

– Выйди! – глухо прорычал наследник.

Раб-исполин, разглядеть лицо которого мешали слезы, не шелохнулся. Смотрел на них немигающим взглядом. То ли отчаянный не желал повиноваться, а может, просто не расслышал приказа.

– Я сказал вон! – в исступлении взревел Донеган, и слуга нехотя распрямился, поднимаясь.

Двинулся к выходу, тяжело ступая, заставляя скрипеть растрескавшиеся половицы, как будто они вот-вот готовы были проломиться под тяжестью его грузного тела. Мишель почудилось, словно на нее надвигается гора. Огромная и пугающая.

Как же ей надоело всего здесь бояться!

– Познакомьтесь со своей новой комнатой, миледи. – Гален пренебрежительно поклонился. Не сказал, выплюнул: – Не хотела быть моей гостьей – станешь моей рабыней!

И исчез в темном провале лестницы следом за великаном-слугой. Оставив Мишель наедине с чувством безысходного отчаяния и слезами, которые, казалось, никогда не иссякнут.





Глава 4




Проснулась Мишель внезапно, разбуженная ярким светом нового дня, струящимся по выгоревшим занавескам. Чихнув, поспешила подняться с постели, на которую и не помнила, когда прилегла. Всю ночь, будто сговорившись с кошмарами, на долгие часы завладевшими сознанием, ее преследовал запах щелочного мыла – резкий, отвратный, – от которого нестерпимо чесался нос. И пыль, сизым слоем укрывшая все вокруг, заставляла брезгливо морщиться и даже (хоть Мишель до сегодняшнего дня не замечала за собой такой чувствительности) провоцировала во всем теле неприятный зуд.

У них в Лафлере простыни приятно пахли лавандой. В хозяйских комнатах, всегда проветриваемых по утрам, витал изысканный аромат дорогих дальвинских духов. И на мебели невозможно было обнаружить ни единой пылинки. Аделис Беланже, помешанная на чистоте, строго следила за тем, чтобы дом самым тщательным образом убирался каждый день.

Кто бы мог подумать, что она окажется здесь. В этой затхлой, отвратительной клетке! Станет пленницей на чердаке. В явно проклятом высшими силами поместье. Будет спать на чужой постели, застланной несвежими простынями. А проснувшись, первое, что увидит, – огромный жирный паук на расчерченном перекрытиями потолке, обхаживающий трепыхающуюся в паутине полудохлую муху.

– Мерзость какая!

И секунды не прошло, как Мишель уже была на ногах. Опасливо оглядываясь, чувствовала, что желание помыться стремительно перерастает в навязчивую потребность. Но сколько ни искала кувшин с приготовленной для нее прохладной водой и таз для умываний, взгляд цеплялся только за старую рухлядь, снесенную сюда обитателями особняка.

Окружающая обстановка навевала тоску. На потолке, старательно оплетенный тенетами все тех же тружеников-пауков, на заржавленной цепи покачивался уродливый светильник, в котором доживал свой век огарок свечи. Керосиновая лампа с закопченным стеклом гордо возвышалась на приставленном к окну столе. К обшитым деревом стенам жались стеллажи, на полках которых темнели потрепанными корешками книги. Наверняка страницы в них изъели мыши. Пленница поежилась. Не то чтобы она боялась этих неизменных обитателей любого дома, просто они вызывали в ней глубокое отвращение.

В дальнем углу ютилось кресло-качалка с небрежно наброшенным поверх стареньким пледом. Наверное, чтобы прикрыть дыры, зиявшие в этом плетеном предмете унылого интерьера.

Книжные стеллажи мирно соседствовали с сундуками, испещренными проржавевшими металлическими полосками. Нашлось место и для хлама вроде ставших ненужными картинных рам, пары надколотых чашек (наверное, все, что осталось от некогда роскошного чайного сервиза) да фарфоровых кукол, коими были забиты верхние полки. В спальне ребенка или на кровати юной девушки те, что были целыми, смотрелись бы очаровательно. Наряженные в пышные, отороченные оборками платья да широкополые шляпки, красовавшиеся над кокетливо завитыми волосами.


Но здесь, на чердаке, куклы больше походили на экспонаты из музея ужасов. Мишель казалось, эти фарфоровые уродцы следят за ней, глядя на нее своими большими стеклянными глазами. Разумеется, удовольствие наблюдать за «гостьей» имели лишь те, у которых головы были на месте. У некоторых игрушек они попросту отсутствовали. Иным же недоставало рук или ног.

Имелось здесь также напольное зеркало, явно старинное, в мутной глади которого юной мисс Беланже с трудом удалось разглядеть свое отражение.

Вот уже несколько минут Мишель сверлила взглядом дверь, не решаясь к ней подойти. Да и зачем? Чтобы убедиться, что ее заперли, и испытать новый приступ отчаяния? Или же Гален снова проявил беспечность, решив, что никуда она отсюда все равно не денется…

– Надо проверить, – поколебавшись, сказала самой себе пленница, но так и не сдвинулась с места.

Снаружи раздались шаги. Мишель вся внутренне напряглась, готовясь к очередной схватке с Донеганом. А увидев вместо наследника Блэкстоуна молоденькую служанку, переступившую порог чердака, облегченно выдохнула.

Незнакомая рабыня, которую Мишель видела впервые, тихо проговорила:

– Я принесла вам завтрак, мисс. – Обойдя пленницу на почтительном расстоянии, поставила поднос на стол.

Поклонилась, собираясь быстро покинуть «комнату для гостей», когда Мишель ее окликнула:

– Здесь необходимо прибраться.

Девушка покорно кивнула и, все так же не поднимая головы, пролепетала чуть слышно:

– Я спрошу у хозяина. – После чего поспешила скрыться за дверью.

Как ни странно, оставив ту незапертой. Мишель удивленно хмыкнула, а обследовав добротную, крепко держащуюся на петлях створку, удивилась еще больше: дверь запиралась изнутри на щеколду.

Конечно, если мистер Чудовище пожелает заглянуть к ней в гости, эта железяка вряд ли его остановит. С другой стороны, с щеколдой все же спокойнее.

Позаботившись о своей безопасности, Мишель устроилась за столом. Аппетита не было, и даже любимые с детства вафли не вызывали в ней привычного гастрономического интереса. И тем не менее Мишель съела все до последней крошки, понимая, что незачем морить себя голодом. Силы ей еще пригодятся. Для войны с мерзавцем.

– Даже не надейся, Гален, что сдамся и упаду к твоим ногам, умоляя, чтобы забрал меня отсюда. Лучше на чердаке в пыли и грязи, зато подальше от тебя. Пока я не найду способ отсюда выбраться. А я его обязательно найду! Даже не сомневайся!

За этим страстным монологом ее и застала вернувшаяся на чердак служанка. Мишель услышала, как в дверь несмело постучались, и, только убедившись, что это рабыня пришла убираться, а не Гален пожаловал снова над ней издеваться, отодвинула щеколду.

К радости пленницы, служанка явилась не с пустыми руками. Принесла с собой ведро, метелку и тряпки.

– И еще обязательно постельное белье поменяй, – довольная пусть и крохотной победой над Донеганом (хоть что-то человеческое ему не чуждо) Мишель приступила к своему излюбленному занятию: принялась отдавать распоряжения. – И ковер нужно будет вытрясти. А потом почистить хорошенько. Гардины – выстирать. Можешь даже прокипятить… Я тебе мешать не буду. Посижу тут пока в кресле, почитаю что-нибудь. – Она скользнула рассеянным взглядом по книжным полкам, уже заранее морщась от мысли, что придется дотрагиваться до ветхих пыльных переплетов, и направилась к плетеному креслу, примеченному ранее.

– Господин сказал, – рабыня неловко кашлянула и, помешкав, все-таки продолжила: – что, если хотите жить в чистоте, вам придется… самой убираться.

От такого заявления Мишель оторопела и не сразу нашлась, что ответить. А когда к ней вернулся дар речи, служанки в комнате уже не было.

– Мерзавец! – воскликнула пленница, топнув для острастки ногой, хоть угрожать ей здесь было некому. Разве что только своим грозным видом Мишель надеялась распугать пауков. – Какой же ты все-таки мерзавец, Гален Донеган! Мало ты меня унижал. Теперь еще и это! Негодяй! – Она расстроенно поджала губы, по-детски хлюпнула носом и чуть слышно закончила: – Я ведь не умею убираться.

Огляделась растерянно, даже не представляя, с чего начать. Мелькнула мысль все-таки усесться в кресло и, спрятав лицо в ладонях, снова разреветься. Но это вряд ли решило бы проблему с уборкой. Сказав себе, что поплакать она вполне может и позже, в чистой, хорошо проветренной комнате, воинственно сжав кулаки, Мишель ринулась к окну.

Пусть очередная битва с Донеганом проиграна, но уж над всеми паразитами, что здесь развелись, она сегодня точно одержит победу! Другими словами, попросту их перебьет.

Окно ни в какую не желало поддаваться. Забравшись на стол, пыхтя и ругаясь, Мишель что было сил толкала грязную раму. От злости и напряжения скрежетала зубами, быстро покрываясь потом и пылью, из-за которой было не разобрать, какого все-таки цвета подоконник.

– Кажется, здесь не убирались с позапрошлого века. Или с самого возведения Блэкстоуна. – Она раздраженно дунула на прядь, назойливо падающую на глаза, и чуть не закричала от радости, когда растрескавшаяся рама поддалась.

В комнату ворвался теплый весенний ветер, ласковым касанием прошедшийся по разрумянившемуся лицу мятежницы. Мишель зажмурилась от удовольствия, жадно вдыхая свежий воздух, как будто глоток за глотком пила хмельной напиток свободы.

А открыв глаза, едва не свалилась со стола на пол. Сердце с силой ударилось о грудную клетку. Она постаралась укрыться за занавеской, чтобы, не дай Всевышний, Гален ее не заметил.

Окно чердака выходило на присыпанную гравием подъездную аллею, обрамленную разлапистыми кедрами. Мишель хорошо была видна площадка перед крыльцом и угрюмый раб, державший под уздцы двух лошадей. Первую – крупную вороную – оседлал Донеган. Резко дернув поводья, наследник Блэкстоуна устремился к воротам, чей кованый орнамент темнел на фоне буйной зелени перелеска, раскинувшегося за широкими створами. Вторая кобылка, серая в яблоках, досталась управляющему, верным псом потрусившему за своим господином.

– Чтоб вас аллигаторы на болотах сожрали, – от всей души пожелала обоим пленница.

Сдернув с окна занавески, не придумала ничего лучшего, чем утопить их в ведре, вода в котором тут же поменяла свой цвет.

Как ни странно, уборка помогла Мишель отвлечься и даже немного ее успокоила. Взобравшись на колченогий табурет, чихая и брезгливо морщась, она протирала подвешенный к потолку светильник, когда в распахнутое окно чердака долетели звуки отворяющихся ворот. А вскоре к ним прибавился и скрип колес, сопровождаемый мерным перестукиванием лошадиных копыт.

Экипаж огромной черной улиткой тащился к дому. Мишель вздрогнула, почувствовав, как ее захлестывает волнение напополам со смутным чувством предвкушения свободы, а сердце озаряет лучик надежды.

Табурет угрожающе покачнулся и опрокинулся на пол, когда Мишель, слетев с него радостной пташкой, кинулась к окну. Теперь юная бунтарка и не думала прятаться. Высунувшись наружу, жадно следила за приближением экипажа.

– Должно быть, мистер Донеган вернулся из своей поездки, – прошептала, готовая уже пуститься в пляс от счастья.

Мишель ни на мгновение не сомневалась, что уж он-то быстро прочистит Галену мозги, чтобы тому впредь неповадно было похищать молоденьких мисс. А заодно и этому гадкому Бартелу всыплет по первое число. Наверняка уволит, выдав ему самые отвратительные рекомендации. В их графстве он уже точно работу себе не сыщет.

А потом, горячо извинившись перед Мишель, мистер Донеган отправит ее к родителям.

Это Катрина и змеючка Аэлин слово брату сказать боятся. А уж Сагерт Донеган непременно найдет на сына управу, сумеет его вразумить.