Пленник

Единственное предположение – это как-то связано с нашим проектом. Это не входило в мои планы, но придется посвятить вас в нашу задумку. Итак, первоначально ко мне обратился его помощник Хасан. Хасан был худым, бородатым и ошеломляюще умным. У меня закралось подозрение, что книжки вместо гранда пишет он. Но тогда не было бы смысла обращаться ко мне. Хасан изъяснялся примерно в таком ключе:

– Если вы не сочтете предложение моего нанимателя излишне рисковым, а также в случае, если вы готовы поступиться персональной славой ради читательского блага, то мы рассмотрим вашу кандидатуру на должность, скажем так, творческого заместителя или советника, это как вам будет угодно.

Я не планировал соревноваться с ним в красноречии, поэтому спросил напрямую:

– Почему я?

– А почему нет? – спросил Хасан.

Мы вышагивали вдоль гладкой, как лезвие ножа, реки. Хасан кутался в дорогое пальто.

– У меня не самое выдающееся портфолио.

– Полагаю, что если бы у вас было, как вы изволили выразиться, выдающееся портфолио, то соглашаться на наше предложение для вас не имело бы смысла.

– Получается, вы выбрали лучшего из худших?

– Не прибедняйтесь, – попросил Хасан. – Я читал “Антитезу” и должен признаться, что книга производит впечатление тщательной и продуманной вещи. Такие, знаете ли, писали в классическую эпоху. Проблема в том, что эта эпоха минула, вот и все. Ваш подход к делу нас устраивает…

В общем, меня наняли. Точнее, наняли бы, если бы не Горазд. Когда все пошло наперекосяк, мы с грандом разбежались. На тот момент между нами имелись только устные договоренности и моя подпись о неразглашении конфиденциальной информации. Это о книге, которую мне предстояло написать. Но я о ней так ничего не узнал. Я был даже не в курсе, в каком жанре мне предстоит работать. Знал только рабочее название – “Доносчик”. Поэтому всплытие гранда – событие, мягко говоря, неожиданное.

И тут меня ошпарило. Что если гранд и Горазд заодно? Не представляю, откуда взялась эта версия, но допустить такое легко. Два сапога пара. Первый – наглый, цепкий, жестокий. Второй – хмурый, всемогущий, жесткий. Другое дело, зачем в этой мутной схеме еще одно неопознанное звено? Чтобы дразнить меня ложной надеждой? Что-то не то.

Горазд хочет, чтобы мной овладела паранойя. Чтобы я сбился с курса. Но какая мне разница до его шестерок. Свести счеты я должен только с ним. И на это есть веские причины.





Глава десятая




Три дня кряду я стараюсь забыть происшествие в кафе. Ну как происшествие. Скорее недоразумение. Два человека друг друга не поняли. По крайней мере, я не понял, чего от меня хотел Горазд, а он, в свою очередь, зря рассчитывал на мое понимание. Как-то так.

Но у меня отвратительное чувство, что что-то изменилось. И даже не так. Изменилось вообще все. Привычное утратило смысл, а бессмысленное обрело очертания. Не могу выразить иначе. И хоть я делаю вид, что все по-прежнему, я лишь строю хорошую мину при плохой игре.

Не идет из головы вопрос Горазда: “Что вы готовы отдать взамен?” Этот вопрос не ставит меня в тупик, потому что у меня есть на него ответ: всё. Я не смогу продешевить, потому что для меня не существует вещей, наличие которых компенсирует недостаток писательского успеха. Я видел тех, кто совершенно не заслужил его, а при этом каждый день давал интервью. “Живые классики” – престарелые дельцы с полным собранием занудных сочинений наперевес. Или 25-летние юные дарования, которым вручают денежные премии, а на следующий день арестовывают в наркопритоне. Я, слава богу, не из их числа. И что-то мне подсказывает, что это проблема.

Но важнее не то, что я готов отдать, а то, что я хочу получить взамен. Я грежу наяву. О новых книгах, интервью, хвалебных рецензиях, литературных премиях, экранизациях, автограф-сессиях. Хочу всего и сразу: денег, славы, счастья. Хочу не зависеть от грандов и грантов, не жалеть средств, распоряжаться свободным временем. Хочу чтобы моим мнением интересовались. И не кто попало, а, допустим, Ургант. Почему нет. Хочу жить как и где хочу. Хочу хотеть. Хочу чистосердечно ненавидеть – тех, кто когда-то был выше и сильнее меня, и за это я “уважал” их и пресмыкался перед ними. Хочу иметь на это право.

– Извините, но мы закрываемся, – ко мне причаливает официант. Он весь в прыщах, будто ему в лицо выстрелили картечью. Зачем его взяли сюда работать? Вид его рожи портит аппетит.

Я поднимаю на него глаза, но он продолжает выжидающе улыбаться. Другой официант хватает его под локоть и оттаскивает в сторону. Хоть один вменяемый субъект в этом гадюшнике. Я слышу, как он шепчет незадачливому коллеге: “Ты что, ты что, это же Стеблин!”

Затем рядом со столиком возникает администратор заведения и сообщает, что они, разумеется, работают до последнего клиента.

– Тем более, это касается таких клиентов, как вы, господин Стеблин, – прибавляет он.

Или вот еще что.

– В этом году, – говорит ведущий, – премия за выдающиеся заслуги перед литературой не соответствует своему названию.

Зал ахает, но оратор делает успокаивающий жест.

– Дело в том, что заслуги нашего лауреата выходят далеко за пределы литературы. Его влияние распространяется не только на искусство, но и на всю человеческую историю. Ведь нельзя сказать, допустим, что изобретение железной дороги – это исключительно прорыв в области транспорта. Это товарообмен, коммуникация, чай в фирменных подстаканниках, в конце концов.

Зал хихикает.

– Я приглашаю на эту сцену человека, который прокладывает рельсы из литературы прямиком в будущее. Человека, знакомством с которым мы будем хвастаться перед нашими детьми и внуками. Я даже не буду вскрывать конверт с именем лауреата, потому как уверен, что в нем написано. Премию за выдающиеся заслуги в области литературы получает…

И дальше я не слышу ничего, потому что меня оглушают аплодисменты.

И последнее.

– Какой бы совет вы дали начинающим писателям? – спрашивает журналистка.

Мы в стильно оформленной студии под прицелами телекамер. Я сижу, закинув ногу на ногу. Журналистка отсвечивает улыбкой.

– Я бы посоветовал начинающим писателям… не начинать.

– Неужели?


– Шучу, но в каждой шутке только доля шутки. Я поясню. Если бы вы, – я резко наклоняюсь в ее сторону, она слегка краснеет, – если бы вы знали, что на протяжении двух недель вам придется взбираться отвесно вверх, преодолевая перепады высот, поскальзываясь на уступах, обдирая колени, рискуя умереть от обморожения и любого неосторожного шага, а все ради того, чтобы на пике безымянной горы сделать селфи – вы бы пошли на такое?

– Очень сомневаюсь.

– И правильно делаете. Потому что есть много гораздо менее экстремальных поводов прославиться. Писательство – это тот же альпинизм. Если бы вы знали, сколько восхождений закончилось неудачей, разочарованием и глупой гибелью – вы бы с места не сдвинулись.

– Звучит не слишком оптимистично.

– Ну уж как есть.

– Тогда у меня еще один вопрос.

– Я слушаю.

– Я, если честно, не успела прочитать вашу книгу. Не могли бы вкратце рассказать, о чем она?

– Она о… э-э… ну, в общем…

В этот момент я очнулся от грез и спросил себя, а что бы я такого мог написать, чтобы получить премию “за заслуги” и по такому поводу попасть на рандеву с белозубой журналисткой. Вот этого я не знаю. Но это неважно. Мечты важнее. Они – отправная точка для самой безнадежной реальности. Если я могу мечтать, я могу все остальное. И вот эта странная, необоснованная надежда появилась во мне сразу после нашей встречи с Гораздом. И это было жутко. Ведь я реалист. Или даже пессимист. Вера в чудо – пустая трата времени. Но некая инородная мысль твердила, что миражи не морок, а лишь предвестие будущего.

Ну а что, подумал я. Ведь мечтать не вредно.





Глава одиннадцатая




Думал ли я когда-нибудь о самоубийстве? Конечно. В последние месяцы я думал о нем в разы чаще. Понимал, что я надоел не только самому себе, но и окружающим. Почему бы не оказать нам всем такую услугу? Сложно сказать, что меня остановило. Хотя нет, просто. Как ни странно – Горазд. Ведь я понимал, что это будет ему на руку. Что он только порадуется. А радовать этого ублюдка не входило в мои планы.

В этом смысле мое заточение и неизбежная гибель – прекрасный компромисс. Вроде как я делаю все возможное, чтобы избежать поражения и смерти, с другой стороны, кто на моем месте сумел бы победить? Но мне все равно мучительно страшно представить, как все произойдет. Это изматывает. Я бы предпочел знать точную причину предначертанной смерти. В этом случае мне было бы проще ее вообразить. Кажется, это называется негативная визуализация. Отличное упражнение, кстати, помогает смириться с грядущими утратами и жизненными сложностями.

“Идиллия” – это пять небоскребов разной высотности. Они напоминают пятерню утопленника, что бесполезно хватает воздух над водной гладью. Корпус, в котором я нахожусь, носит порядковый номер пять, но вообще-то, у каждого из корпусов есть свое название. Sator, Arepo, Tenet, Opera, Rotas. (Положа руку на сердце, я не удивлен, что проект провалился – хуже было бы только использовать в качестве названий ведьмовские заклинания.) Так вот я нахожусь в Opera. Не знаю, почему Горазд выбрал именно этот вариант, но полагаю, что скрытый смысл в этом есть. Считаю, что такими методами Горазд компенсирует собственную бессмысленность.

Если зашел разговор о метафорах, то происходящее со мной – одна большая метафора. Но как ее истолковать? И следует ли сделать это сейчас, когда большая часть колоды лежит рубашкой кверху? В моем случае лучше рано, чем никогда. Что ж, первое, что приходит в голову – это избитая фаустовская аналогия. Я, (правда, сам того не желая) заключил контракт с дьявольской сущностью. Сущности иногда не мешает принимать душ и в целом быть более современным, но это детали. Согласно контракту, я становлюсь мировой знаменитостью – успех, богатство, все дела. В обмен на это я обязуюсь написать книгу. Нет, не так – Книгу. Книгу о чем? Об этом в контракте не сказано. Видимо, любую книгу. Видимо, эту книгу. Сразу вопрос: на кой она сдалась дьявольской сущности? Типа, пиар? Ну, во-первых, пиар-то черный, а во-вторых, откуда было знать, что я стану писать именно на эту тему, а не про глобальное потепление.

Ладно, едем дальше. Неисполнение контракта приводит к штрафным санкциям, самая неприятная из которых – смерть. Всего-то? Никакой это не Гете, а в лучшем случае Маринина. Не знаю, как вам, а по мне, вся эта мефистофельская тягомотина отдает отрыжкой. И смерть в таких условиях – дичайший шарж и китч, я не хочу быть к этому причастен. Но приходится, ничего не поделаешь.

Как бы то ни было, все, что выше – вступление. Цветочки, так сказать. А вот и ягодки подъехали. И если угодно, то была барабанная дробь. Недаром ведь глава-то одиннадцатая.





Глава двенадцатая




Связь паршивая, я слышу Хасана через слово.

– Он… смею уверить… конце недели?

– Нет-нет, Хасан, мне нужно встретиться с тобой.

– …мной? Я не… если… будет… да?

Ни черта непонятно.

– Слушай, дело срочное. От этого многое зависит. Я могу приехать к тебе в офис?

– Лучше… обстановка… давай… буду… полтора часа.

– Где будешь?

– У тебя.

Терпеливо жду. Я больше не в состоянии носить в себе этот груз. Груз под названием Горазд Знатный. Прямо сейчас я собираюсь поделиться своей ношей с человеком, который этого не заслужил. И оно ему, строго говоря, не надо. Ведь я мог ничего не сообщать о своих подозрениях. Мало ли что мне там почудилось в словах Горазда. И потом, это не моя обязанность – следить за тем, чтобы никто не узнал о “Доносчике”. Я исполнитель. Разве сторож я заказчику моему? Но все-таки надо, надо рассказать хоть кому-то о проделках Горазда.

Хасан вызывает меня на выход ровно полтора часа спустя. Дьявольски пунктуальный тип. У него скромный, но надежный универсал. Я влезаю внутрь.

– Прошу прощения, – чинно раскланивается он, – что не могу принять тебя в офисе, причина банальна: у меня нет офиса. Точнее, это мой офис. – Он хлопает рукой в кожаной перчатке по рулю. – А заодно и столовая, должен признаться. Кстати, хочешь кофе?