Падение Ворона

— Затем, что сынка своего ты предупредил, чтобы он не явился на вызов. А к нему у нас вопросы накопились. Важные вопросы.

— А правильные вопросы-то? По делу?

— Правильные! Прокурорша на них уже ответила.

Гангрена достал небольшой блокнот и потряс им в воздухе. На обложке блокнота Молот увидел какое-то пятно — то ли краска, то ли грязь, то ли кровь замытая.

— Ну, и дальше что?

— Дальше по тебе разбираться будем, — буднично ответил Гангрена.

— По мне сходка должна решать, — сказал Молот.

— Нет, братан! Ты же шапку не надел. Кто ты у нас? Козырный фраер! По фраеру Смотрящий решает. Крест и решил.

Гангрена полез в карман заношенной рубашки, достал карту — пиковый туз, — и с силой бросил её на стол, будто сделал выигрышный ход. Карта была пробита ножом. Толстым тупым ножом, оставившим треугольную пробоину, разделившую черную пику на две неравные части.

— Вот так значит? — спросил Молот, не выразив никаких эмоций.

— Вот так! Сам сделаешь, или помочь надо?

Такие случаи уже бывали: когда сходка приговаривала нарушителя «закона» к смерти, некоторые сами стрелялись, или даже резались. Последнее только кажется невозможным. Технически никакой сложности тут нет. Вот духовитость надо иметь — это точно, без нее своей рукой действительно не зарежешься. Сенька Рябой, например, был пацаном духовитым, он приставил финку к сердцу, установил так, чтобы в ребро не уперлась, как дал ладонью по рукоятке — и всё!

— Сам сделаю! — сказал Молот и невольно вздохнул. — Я-то пожил уже достаточно…

— Пожил достаточно, сына ссученного вырастил, вместе с ним на ментов работать стал, — сказал Гангрена.

Это была дерзость. Ещё неделю назад он бы её не позволил. Но сейчас он разговаривал со списанным человеком. Это всё равно, что с мертвецом. А мертвецов только слабонервные боятся…

Главное было сказано, когда из дома даже не вышла, а выскочила Маруся. В руках у неё был поднос, на котором еле уместились тарелка с котлетами, вазочка с солеными бочковыми помидорами и бутылка водки.

— Что ж вы так — накоротке сидите, на сухую разговариваете? — ласково пропела она. — Раз в наш дом пришли, так вас принять положено!

— Да мы не в гости пришли, — сказал Гангрена.

— В гости, не в гости, это ваши дела, мужские! Моё дело — бабское: стол накрыть!

Гости глянули на выставленное угощение и сглотнули слюну. Уж больно аппетитно выглядели и запотевшая бутылка водки, и остро пахнущие тугие помидорчики, и поджаренные котлеты.

— Да, с утра не жрамши, — кивнул Гангрена. — Ну чё, раз угощают, давай закусим!

— На дармовщинку! — хмыкнул Молот.

— Что? — не понял Гангрена.

— У Пита Лисицы такая присказка есть — когда бесплатно что-то выпадает. А у него всегда все бесплатно…

— Ещё один гость на улице остался, — неожиданно сказала Маруся.

Молот понял, что она обежала дом и осмотрела все окрестности.

— Чё вы его на улице держите? — скривился он. — Пусть тоже зайдёт, выпьет! Или вы меня вчетвером не устережете? У вас же пушки под рубашками! А я пустой, как барабан!

Гангрена немного подумал.

— Пусть зайдёт. Пить ему не надо, а пожрать можно. Пойди, позови Каштана! — сказал он Колхознику.

Тот быстро сбегал и привёл немолодого уже мужчину, с широкой вогнутой головой, которая действительно чем-то напоминала каштан.

Маруся вынесла ещё стаканчик, табуретку поставила. Все устроились как положено. И она стала, как и положено хозяйке на подхвате: чуть в стороне, за спинами гостей, чтобы не мешать разговору, руки под фартуком, смотрит — не надо ли ещё чего подать.

Молот открыл бутылку, глянул на Марусю внимательно, едва заметно усмехнулся, разлил в маленькие граненые стаканы. Каштан пить отказался. Видно нельзя ему пить — должен контролировать, сделает ли Гангрена своё дело, или нет. Хотя, уже кому доверять как не проверенному-перепроверенному Гангрене? Но воровской закон прост: вообще никому доверять нельзя.

— Ну, что? — поднял стограммовый стаканчик, наполненный почти до краёв, Гангрена. — За кого пить? За хозяев-то пить надо, а не получается!

— Я не обижусь, если за меня не выпьете, — сказал Молот.

— За тебя нельзя, — кивнул Гангрена. — И за Ворона нельзя. А вот за Марусю — можно!

— За кого хотите, за того и пейте! — сказала Маруся. — Моё дело — бабье.

— А давайте за Марусю!


Гангрена чокнулся с Мясником, чокнулся с Колхозником и потянулся было к Молоту, но Молот свой стаканчик отвел в сторону.

Три мокродела одним длинным глотком опустошили свои посудины. А Молот пить не стал, поставил стаканчик обратно на стол.

— Что, западло с нами пить? — спросил Гангрена, высасывая соленый помидор.

— Повод не тот, — сказал Молот.

— А чё ж тогда затеяли пьянку? Мы-то не просили… Не просили ведь мы, а, пацаны?

— Не-а, — с набитыми ртами замотали головами Мясник с Колхозником.

И вдруг, на лице Гангрены, вместе с накатившей вмиг бледностью, проступило ужасное понимание.

— Отравили, суки! — вскрикнул он и вскочил.

Каштан дёрнулся и сунул руку за спину. Но в это время Маруся вынула руку из-под фартука, а в ней оказался длинный и острый нож, тот самый, которым она так виртуозно умела пластать мясо. Нож описал полукруг и воткнулся Каштану сверху прямо за левую ключицу, провалившись по самую рукоятку. Как будто на лифте съехал прямо в сердце. Тот уронил взведенный «ТТ», кулем свалился с табуретки, несколько раз дернулся и, скрючившись, затих. Молот с неожиданной ловкостью выхватил свой «браунинг», повел слева направо, но он уже не понадобился. Гангрена схватился за горло и во весь рост упал на землю. Колхозник, который жадно ел котлету, подавился и ткнулся лицом в тарелку. Мясник, не понимая в чём дело, вскочил, но тут же ноги подогнулись, и он упал, присоединившись к своим товарищам.

— Хорошо сработала, Маруся! — сказал Молот, пряча непригодившийся пистолетик.

— А ты говорил — зря я эту бутылку держу, — сказала жена. — Вишь, пригодилась! Это меня Машка Скорохватка научила, у неё несколько раз бывало, когда «заряженная» бутылочка помогала…

— А с этими, что делать будем? — спросил Молот.

— Да сейчас я их брезентом накрою, вроде как мешки с картошкой, а ночью надо будет вниз, в лощину стянуть, да в люк сбросить, — сказала Маруся.

— Зачем возиться? Пусть тут и лежат, прикрой только! — махнул рукой Молот. — Соберись, надо делать ноги. В овраге отсидимся, а ночью уедем в Мурманск. Там есть пара верных корешей… Если живы еще…

— В Мурманск, так в Мурманск! — ответила Маруся. — Все равно тут ловить нечего!

— Ну, принеси тогда чего-нибудь, чтобы я выпить мог за упокой их черных душ! — сказал Молот.

Маруся скрылась в доме и через некоторое время вынесла початую бутылку водки и чистый стакан, сама наполнила его до половины, причем Молот заметил, что руки у нее не дрожат.

Молот поднял водку, подумал, пожевал губами…

— Да нет, не буду я за этих тварей пить! Давай за Константина!

— За Константина и я выпью!

Маруся сбегала ещё за одним стаканом, и, чокнувшись, они выпили за здоровье своего сына.

— Хорошо бы к нему податься, — проговорила она.

— Далеко слишком забрался. Специальные паспорта получать надо. Да и не факт, что выпустят, — мрачно ответил муж.

— Тоже правильно, — покладисто сказала Маруся. Она была хорошей женой и мужу не перечила.





* * *


Ночью на вокзале жизнь кипела, как днём. Люди шныряли туда-сюда по освещённым фонарями платформам под звуки объявлений о прибытии и убытии поездов, металлический лязг сцепок и дверей, скрип тормозов и шипение пневматики. Быстроглазые парни рыскали по залу ожидания, разглядывая вещи дремлющих на деревянных лавках пассажиров, нервно переходили с места на место бомжеватые девицы, которые в табеле жриц любви занимали самую нижнюю ступеньку «вокзальных».

Немолодая пара, не задерживаясь, прошла сквозь зал ожидания и вышла на перрон. Мужчина был в мятых рабочих штанах, военном бушлате цвета хаки, маленькой кепочке — восьмиклинке, в руке он держал небольшой допотопный чемоданчик из обшитой дерматином фанеры с металлическими уголками. На женщине — длинный лапсердак неопределенного цвета, верхняя часть туловища и голова замотаны платком, на плече матерчатая сумка. Для бановых[21] они не представляли интереса, тем не менее и востроглазые пацаны, и размалеванные биксы проводили их острыми взглядами.

Они перешли по деревянному настилу через рельсы к третьему пути. Там уже стоял поезд «Тиходонск — Мурманск». У плацкартного вагона под номером «шесть» ожидали начала посадки не больше десяти человек: курортный сезон давно закончился и отдыхающие на югах успели вернулись в свои палестины…

— Уже и не помню, когда я так ездил, — проговорил Молот, сторожко оглядываясь по сторонам. — В основном, в вагонзаках парился, с вологодским конвоем…

— Чего стремаешься? — полюбопытствовала Маруся. — Увидел кого?

— Да нет пока… Просто нас местная шушера в упор рисовала…

Проводница открыла дверь, дождавшись очереди, они поднялись по железным ступеням и заняли свои места — два нижних, в конце почти пустого вагона. Неподалеку устраивались три челночницы с огромными, туго набитыми сумками, впереди весело шумела молодежная компания, двое небритых кавказских мужчин сели на боковые места напротив, но принюхались и, наморщив носы, с возмущением ушли вперед. Надо сказать, что здесь действительно пахло туалетом, но видавшая виды семья Вороновых не обращала внимания на такие мелочи.

Поезд плавно тронулся и начал набирать ход. Проводница растопила титан, и вагон наполнился запахом сгорающих дров. Челночницы собрались ужинать и пришли просить нож — порезать цыпленка.

— Что вы, девчата, откуда у нас ножи? — лучезарно улыбаясь, спросила Маруся. Нож они все же нашли — по вагону потянуло запахом курицы-гриль и соленых огурцов.

— Там ноги не вытянешь, — развалившись, продолжил Молот всплывшую из глубин памяти мысль-воспоминание. — По восемь человек набивали, по десять… Как сельди в бочке…