Охота на разведенку

— Да ты что себе…

Довозмущаться у Марины не получилось. Сложно возмущаться с чужим языком во рту.

Но, надо отдать ей должное, какое-то время побороться она смогла. Хотя беспомощное трепыхание борьбой, конечно, сложно назвать. Да и губки, безвольно и призывно дрогнувшие ему навстречу, тоже слегка подпортили образ мученицы. И скромницы.

Олег, деловито и споро перетаскивая ошарашенную женщину с соседнего сиденья, сажая ее прямо на свой каменный стояк, распирающий джинсы, и лишь хмыкнул саркастически. Ага, скромница, блин. Наверняка вся мокрая уже. А, может, и сразу была такая, с самого начала поездки. Эта мысль завела еще больше, и дальше мозг уже особо не участвовал в процессе. Потому что нехер делать могзу там, где и без него прекрасно обходятся.

Она что-то протестующе бормотала, когда удавалось отвоевать губы, но никто уже, само собой, в это не вслушивался. Слова не имели значения, ведь тело было однозначно в своем желании.

Марина, придерживая руками разорванный ворот блузки и алея бешеным румянцем щек, отвечала на его напористые поцелуи, подставляла шею, стонала так сладко и нежно, что можно было кончить от одного этого звука.

Места в хомяке было много, и на переднем сиденье тоже, а еще если плавненько отъехать максимально назад, то вообще простор.

И можно раздевать, отрывать намертво вцепившиеся, словно в последний форт обороны, пальчики от воротника, чтоб дорвать окончательно, чтоб задохнуться от вида нежной груди в простеньком гладком белье. Можно задирать юбку, поддевая колготки, разрывая их в районе промежности, потому что мешают, нахер вообще нацепила? Тонкие трусики тоже смертники, трещат в его лапах печально и обреченно, но их хозяйке плевать в этот момент уже. Если раньше она еще пыталась образумить, уговорить прекратить варварство, а, может, и вообще отпустить, стыдясь того, что происходит прямо на парковке перед домом родителей, то теперь Красная Шапочка, окончательно потерявшаяся в темном лесу, лишь стонет сладко, трется горячим телом, заводя еще сильнее, заставляя забыть всякую осторожность, дернуть молнию на джинсах и резко усадить уже давно готовое тело на себя.

Ощущения оглушают. Так, что даже приходится застыть на какое-то время, пытаясь сделать вдох, чувствуя, как от узости и жара плавятся мозги, как колотится сердце, как каменеет напряженный живот. А эта ведьма еще и в глаза ему уставилась своим светлым, ошарашенным, испуганным взглядом. И дышать становится нечем. И не хочется даже, потому что, кажется, любой, даже самый маленький вздох нарушит эту связь, эту, бля, беспроводную настройку передачи данных! Но затем она легко и неуверенно сжимает пальчики на его груди и приподнимается, даря новые, нереально кайфовые ощущения, продирающие все тело дрожью. И Олег срывается, стискивая ее бедра, чтоб не двигалась, чтоб никуда не делась, вбивается в нее снизу жестко и грубо, до боли, до жалобных стонов. Дышит жадно и прерывисто. Ею. Ее кожей, ее волосами, ее возбуждением, слаще которого нет ничего. И кончает, не дождавшись ее ответной дрожи, наплевав на то, что дамы вперед, потому что невозможно, просто невозможно сдерживаться!

И потом минуты две буквально пытается заново научиться вдыхать воздух. Обычный воздух, который после нее кажется пресным и безвкусным. Марина, оглушенно лежа на нем, шевелится, пытаясь сползти вниз, но Олег поспешно ловит ее, не давая разъединиться. Силой откидывает гибкое тело назад, заставляя упереться спиной в руль, безошибочно находит клитор и доводит дело до логического конца, не обращая внимания на протестующие всхлипы и беспомощные дергания. Он точно знает, что она была близка, что еще чуть-чуть, и кончила бы вместе с ним, поэтому добиться от нее нужной реакции несложно. А смотреть, как она бьется в судорогах оргазма, как закусывает губы, как изгибается в талии еще больше, просто невероятно круто. Его Красная Шапочка невозможно красива, когда кончает. Так красива, что отпускать ее больно. Физически больно рукам. Пальцы колет, мышцы ноют, и нужен анестетик, чтоб снять напряжение. Нужна она.

Глядя в полутьме салона на капли пота, стекающие по шее Марины, к груди, делающие кожу словно алебастровой, Олег понимает одну простую, но пугающую вещь.

Пожалуй, свое отношение к ней он недооценил. Пожалуй, это не командировочный вариант.

Пожалуй, он попал.

15

— Мама, пошли блины кушать, бабушка напекла!

Артемка выглядел довольным жизнью, с лоснящейся от масла мордочкой и блестящими глазами. Он без остановки скакал вокруг Марины, словно и не вечер уже, и не было школы, затем продленки, а затем прогулки с бабушкой. Сколько же энергии! Можно только позавидовать.

— Нет, малыш, пошли домой.

Марина торопливо подхватила рюкзак сына, чмокнула маму в щеку и поспешила вниз, прочь с родительских глаз, чувствуя себя школьницей, прячущей первые засосы.

Взгляд у мамы наметанный, все-таки двух дочек воспитала, могла и обратить внимание на отсутствие колгот, искусанные губы и да, черт возьми!

Засосы! Везде, куда смог дотянуться этот невозможный мужчина. Шея, грудь, скула. И это только те, что она смогла углядеть в зеркало в его машине. А кто его знает, что там еще обнаружится!

Синяки на запястьях? Легко! Потому что сжимал сразу оба одной своей лапищей, не давал двинуться, изгибал, пока пальцами другой бесстыдно, грубо и умело играл с ее клитором, доводя до бешеной разрядки.

Спутанные волосы? Да запросто! О какой прическе может идти речь после того, как силой держал, зарывая пальцы в пряди на затылке, прихватывая, стискивая, чтоб не ерзала, чтоб не мешала получать кайф от своего тела, словно она игрушка безвольная, кукла резиновая.

Вообще, весь ее вид являлся яркой иллюстрацией того, как не надо позволять с собой обращаться мужчине.

Ни о чем ведь не задумался, когда рвал ее вещи! Хорошо, что хоть плащик длинный, можно прикрыть все безобразие.

— Ух ты! — восхищенно протянул Артемка, когда Марина подвела его к машине, — Хаммер!

— Нравится? — Олег хлопнул дверью, выходя, протянул руку сыну, приветствуя, как взрослого, по-мужски.

— Да, крутая! — Марина, несмотря на то, что все еще была зла на Олега, не могла не улыбнуться искреннему восхищению сына.

— Садись! — Олег открыл заднюю дверь, усадил Артемку, пристегнул.

Марина, вздрогнув от обстоятельно скользнувшей по ее заду крепкой ладони, лишь метнула на нахала злой и предупреждающий взгляд. Но Олег, сделав вид, что ничего такого, что это так, рука соскользнула, прошел к водительскому и завел двигатель.

В салоне, проветренном и свежем, все равно, как казалось Марине, еще пахло их сексом, и от этого становилось неловко и стыдно. В первую очередь за себя, потому что ну что за блядь такая! За сыном она приехала! С мужиком, малознакомым. И сексом тут же занялась, на парковке, как проститутка. Хорошо, что стекла у машины тонированные, ничего не видно, и, как надеялась Марина, не слышно, но все равно, факт остается фактом. Это ни в какие ворота.

Этот человек заставляет ее терять себя, заставляет вести себя совершенно дико и неожиданно. И глупо. Очень глупо.

Артемка с интересом вертел головой, ощупывал мягкую кожу сиденья, какие-то ручки, кнопочки, детали интерьера салона. Возбуженно пищал. Марина, радуясь, что можно отвечать сыну и не обращать внимания на водителя, занимала Артема разговором. Спрашивала о школе, о друзьях, о прогулке.

Олег понимающе ухмылялся, рулил, смотрел на дорогу. И периодически лез загребущей лапой под подол плащика, где, как он точно знал, не было ничего. Ни колгот, ни трусов. Не без его непосредственного участия пришедших в негодность!

Марина хмурилась, убирала ногу, пыталась незаметно отцепить его пальцы с коленки, но все тщетно. Рука-террористка, как заведенная, возвращалась на прежнее место и захватывала все новые территории. Господи, неугомонный какой! Ведь получил уже, что хотел и как хотел, ну неужели мало? Судя по поведению и настойчивости, явно было мало.

Марина злилась, краснела, сбивалась. Зачем она вообще разрешила ему довезти себя с Артемом до дома? Хотя, после того, как он лишил ее белья и разодрал блузу, такой вариант напрашивался. Надо с него вообще деньги стребовать за порчу имущества. И найти отброшенную неизвестно куда дорогую, подаренную клиентом брошь. Ее еще возвращать.

— А еще папа приходил, — неожиданно в потоке прочей болтовни донеслось с заднего сиденья.

Марина застыла, рука на ее бедре налилась свинцовой тяжестью. Олег повернулся и остро глянул в ее настороженное лицо.


— Когда?

Марина старалась, очень старалась, чтоб голос звучал спокойно и доброжелательно, хотя все внутри замирало от предчувствия и негодования.

Приходил. Опять. Интересно, трезвый? И зачем?

— А когда мы на продленке были, — охотно начал рассказывать Артемка, — учительница пошла в другой кабинет, а мы бегали в коридоре.

— И что он говорил? — Марина опять шевельнула ногой, чтоб убрать тяжесть руки Олега, но безуспешно.

Машина уже остановилась, он сидел, не вмешиваясь в разговор и даже не глядя на нее, но властное касание ладони становилось все жестче.

— Да так… Я не понял, — признался Артемка, — что-то про то, что мы все вместе скоро поедем в другой город жить… Мама, а мы правда поедем? А то я не хочу. У меня здесь друзья. И бабушка с дедушкой.

Марина покосилась на непроницаемое лицо Олега и вздохнула:

— Нет, малыш. Папа просто немного не так сказал. Или ты немного не так понял… Мы с тобой дома поговорим.

— Мама! Там Паша вышел гулять! Можно я чуть-чуть поиграю с ним?

Артемка, увидев приятеля, даже на месте подпрыгнул от нетерпения.

Марина только успела оценить, насколько близко детская площадка от машины, как Олег, перегнувшись, щелкнул ремнем безопасности.

— Иди, погуляй, парень! Мама скоро придет.

Дверь разблокировалась, и Артемка, радостно взвизгнув, выбежал к своему приятелю.

Марина, чувствуя, как волной поднимается ярость, повернулась к Олегу:

— Ты зачем его отпустил? Нам домой! Как я его загоню теперь? Да и вообще, какое ты…

Дальше она ничего не сказала, потому что Олег резко дернул ее за талию к себе, жестко прихватив за подбородок, так, чтоб не вырвалась.

— Муж?

Вопрос был абсолютно понятен. Интонация тоже. И ответная дрожь, то ли страха, то ли возбуждения, очень знакома.

И Марине до ужаса своя реакция не понравилась. Как и все остальное.

С чего это он вдруг спрашивает? Да еще и таким тоном? Да еще и сейчас? Раньше надо было интересоваться ее личной жизнью, до того, как под юбку полез.

Поэтому она, перебарывая невольную предательскую дрожь, лишь упрямо посмотрела в острые злые глаза и ответила с вызовом:

— Муж!

— Бывший?

— Не твое дело!

— Мое!

Марина, движимая чувством противоречия, хотела продолжить препирательство, но пальцы с подбородка переместились на затылок, сжали, притягивая еще ближе, и противостоять обрушившемуся на нее злому поцелую Марина не смогла. Только и хватило сил уцепиться за предплечья Олега, пытаясь оторвать его от себя. Или притянуть ближе.

Подчиняться ему было сладко. Невозможно с точки зрения ее сегодняшней, самостоятельной и свободной, но сладко. Потому что не спрашивал разрешения, не растанцовывался, не сомневался ни в чем. И где-то в глубине души Марина была уверена, что, даже если бы муж не был уже бывшим, то Олег сделал бы все, чтоб он таким стал.

Ни разу не нежный, не страстный, не заводящий, и, собственно, не поцелуй даже, а какой-то акт агрессии, подчинения, насилия, длился недолго, но достаточно для того, чтоб потом воздух можно было захватить с трудом. Потому что, похоже, придется заново учиться дышать.

— К тебе пошли.

И это был ни разу не вопрос. И, живи Марина одна, больше ни одного слова бы она не сказала. Но она жила не одна. И не там, куда можно было бы пригласить мужчину. Тем более, такого мужчину.

Марина, не найдя слов, чтоб отказать, все же смогла отрицательно помотать головой. Нет уж. На сегодня достаточно.

— Завтра?

— Я работаю…

Голос прозвучал хрипло и неуверенно. Боже, какая рохля…

— После работы заберу тебя.

— Нет. Артемка…

— Оставь с бабушкой.