Обрыв

Вот и все. Спектакль окончен. Гаснет свет. Для меня настал полный мрак.

Он отпустил меня, и оказалось, что я очутилась в полной темноте без него.

Разве я не этого хотела? Или он бросил. Вышвырнул, как дранную суку. Надоедливую, проблемную, изменчивую и лживую. Не простил. И ни черта я его не знала. Вообразила, что любит… вообразила, что владею его сердцем. Начала радоваться, строить планы… А оказывается, он уже вчера знал, что выбросит…

Фая ответила мне сразу же.

— Фаина, это Даша. Привет. Прости… прости, что мешаю. Максим… он уехал. Куда-то… не сказал куда. Фаина… он… он хочет развестись со мной, — сказала, и слезы потекли по щекам. Горло перехватило тисками. О Господи. Если мне сейчас так больно, что будет завтра? Как я это смогу выдержать?

— Да… Он сказал мне. Ты теперь свободна, как и хотела. Он исполнил твое желание.

Я судорожно выдохнула в трубку.

— Нееет. Я не хотела… я не то хотела. Я… о Боже, я запуталась. Я не хочу его терять. Я люблю его.

— Максим больше не хочет продолжать ваши отношения, и это самое лучшее, что он мог для тебя сделать. Поверь, я знаю, что говорю.

— Конечно… вы все и всегда знаете, а я ничего не знаю. Мне никто не сказал, какой он. Никто не предупредил, чего мне ждать. Никто не поговорил со мной. Я…

— Прости, Даш. Может, и не поговорили. Да ты и сама особо не стремилась к разговорам. А у меня работа и дочка твоя. Ей мама была нужна. Мне пришлось ею стать… вместо тебя.

Внутри меня расползалась пустота. Черная, липкая, засасывающая воронка отчаянья.

— Да… прости. Прости, я знаю.

— Возвращайся домой… Она ждет тебя. Максим сказал, что ты можешь ее забрать. Что ты имеешь на это полное право. Все хорошо будет… Как-нибудь. Со временем.

Она отключилась, а я так и осталась стоять на улице, под пронизывающим ветром, под завывание сквозняков в пустующем доме. Фая только что дала мне понять, что я плохая мать. Это было упреком или ее попыткой переключить меня, заставить думать о другом. Да, я плохая. Хуже, я не мать, потому что не помню мою девочку. Потому что даже если и люблю ее, то недостаточно. Снова набрала номер Максима и, услышав автоответчик, в ярости швырнула его на землю.

Я… я постараюсь все изменить. Постараюсь исправить. Я найду его. Поеду домой, заберу нашу дочь. Я узнаю о том, какой была. Узнаю каждую мелочь. Я стану для него ею. Я стану для него кем угодно. Кем он захочет. Я верну его… Сделаю все, чтоб вернуть.

И в очередной раз горько ошиблась… Никогда мне ею не стать… Ведь она бы точно знала, что если он принял решение, изменить это НЕВОЗМОЖНО. Это конец.





ГЛАВА 12. Макс




Чем больше ты стараешься добиться человека, который тебя не ценит, тем больнее для тебя будут удары его равнодушия.

(с) Ремарк



Я уже все решил, и менять что-то слишком поздно, да и не нужно. Пожалуй, это самое правильное решение за всю мою жизнь, и оно ослепило меня в тот момент, когда я сдавил ее горло и понял, что еще секунда и я не смогу остановиться. Я жажду сдавить сильнее, жажду сдавить настолько сильно, что у меня свело скулы. Я просто дико устал вариться в своих иллюзиях, плавиться в них живьем. Другая ОНА. Нет больше той Даши, нет и все. Она умерла, погибла в той автокатастрофе. Надо похоронить и идти дальше. Сердце она мне уже выдрала и раздавила своими ножками. Хладнокровно так, играючи. И совершенно не понимая, что убивает меня. А я готов утянуть ее за собой… но я бы себе этого не простил. Я дал нам предостаточно шансов, и все они ни черта не стоили. Она не любит меня… А если и любит, то это суррогат, и мне ничтожно мало иметь пыль от счастья, когда я имел весь космос и звезды. Мало даже ее тела, мало секса.

Ночью, пока она спала в моих объятиях, я смотрел в темноту и больше не видел света в конце тоннеля. Видел только тьму. И себя в этой тьме. И самое смешное — я знал, куда идти дальше и в каком болоте себя утопить. Я гладил ее по волосам и прощался с ней. Знал, что будет больно, не просто больно, а я начну подыхать без нее, но это конец. Ничего не вернуть. Я должен ее отпустить. Бессмысленно принуждать, держать взаперти и трахать каждый раз, когда хочется выть без ее ласки. Ненавидя себя, унижая ее и при этом растаптывая те крупицы нежности, которые давали мне свет и надежду.

Не удержался, долго вдыхал ее запах перед тем, как уйти, целовал ее пальцы, плечи, ее веки и чувствовал, как печет глаза и расплывается мгла, как будто размазывает ее нежное плечо, сверкающее белизной поверх моей груди. Да, я плакал. Жалкий слабак. Потому что назад дороги нет, и мы окончательно потеряли друг друга, и самое страшное — в этом некого винить. Ни ее, ни себя.

Было бы проще иметь виноватых, казнить их. Разорвать на куски, мстить. Но их не было. Были только мы вдвоем и между нами обрыв. Бездна и пустота внизу. Глухая и настолько глубокая, что не видно дна. Меня еще долго будет ломать без нее. Возможно, я буду искать встречи, пытаться увидеть хотя бы издалека. Дохнуть от тоски по ее голосу, по ее улыбке. Я уже тоскую. Еще не переступил порог этого дома, а меня корежит от понимания, что я уже мертвец.

Поцеловать ее лоб. Как же чудовищно она похожа на саму себя и в то же время совершенно другая. Я должен это сделать ради нее. Жестоко, хладнокровно разорвать порочный круг и отпустить. Навсегда. Когда выходил из ее спальни, обернулся и чуть не завыл от отчаянья, и с каждым днем будет больнее. Но ведь и этому придет конец. Рано или поздно.

Я уехал перед рассветом. В гостиницу. По привычке приказал Антону докладывать мне о каждом ее шаге. Точно знать — кому звонит, с кем говорит, когда собирается уехать. А еще я… я буквально допрашивал Антона о ее реакции на известие о разводе. Заставлял повторять снова и снова о ее бледности, о слезах на глазах. О том, что не верила… Мне это приносило короткое облегчение, какое-то дьявольское торжество. А когда уехала, я физически ощутил ее отсутствие. Ощутил, как от меня оторвали кусок мяса. И чем больше времени проходило, тем херовей мне становилось. До боли в костях хотел ей позвонить, хватал гребаный сотовый, по памяти набирал несколько цифр и отшвыривал проклятый аппарат подальше.

Сорвался ближе к вечеру. Напился до чертей и поехал в ночной клуб. Все по наезженной дорожке, все, как когда-то, когда ее не было в моей жизни.

Бляди без конца и края, виски, курево. Оставалось только нюхнуть… но я еще туда не скатился. Пока.





* * *


Она отвратительно сосала. Как-то бездарно. Раздражая меня тем, что член вяло висит между ног и не реагирует на причмокивание силиконовых губ красного цвета. Только рвотный рефлекс и желание отпихнуть ее на хрен подальше от себя. То ли я мертвецки пьян, то ли шлюха никакая.


— Ооо, кого я вижу. Разве ты не покинул это местечко несколько лет назад. Звеееерь.

Я поднял голову и увидел силуэт женщины с короткой стрижкой в длинном серебристом платье с разрезами по бокам.

— Хочешь помочь этой соске, становись на колени, детка, и открывай ротик.

Но гостья схватила за волосы девку и отшвырнула в сторону. Я ухмыльнулся, мой пьяный мозг, затуманенный виски, плохо соображал. Женщина уселась ко мне на колени и обняла меня за шею.

— Так весело, что не узнал меня? Или так грустно?

Я посмотрел на нее, все слегка расплылось перед глазами.

— По хрен. Так ты отсосешь? Если нет — пошла вон.

Женщина тихо засмеялась, и смех показался мне знакомым.

— Какой же ты неисправимый, похотливый кобель, Зверь. Те времена, когда я у тебя отсасывала просто, чтоб угодить, давно прошли. Я уже не та, и ты давно не тот. Меня прислали к тебе… поговорить. Ты в состоянии связать пару слов или мне прийти в другой раз? Серьезные люди хотят предложить тебе серьезное дело… Но, если ты не в форме, найдем кого-то другого… а твоя семейка может заказывать себе места на кладбище.

Схватил ее за горло молниеносно. Так, что услышал хрип и приблизил к себе. Узнал. Алекс. Можно было бы свернуть шею… но ее последние слова въелись в мой пьяный мозг.

— Проблески сознания — это уже хорошо.

— Мать твою, какие люди. Разве ты пару дней назад не имела возможности поговорить?

— Все меняется… Несколько дней назад ты был слишком занят своей женой и проблемами с ней.

Я стряхнул ее с колен и, встав с кушетки, пошел в туалет, со спущенными штанами. Подошел к раковине, открутил воду и сунул голову под холодную струю. Несколько минут ледяного душа, и я уже почти в форме. Натянул штаны, тряхнул мокрыми волосами и вернулся в гостиную.

Она развалилась на кушетке, закинув ногу на ногу, и, прикурив длинную сигарету, посматривала на меня кокаиновыми зрачками. Опасная сучка. И я пока не знал, кто ее хозяин. Но кажется, она пришла рассказать мне об этом.

— Что тебе надо? Давай говори и вали отсюда. У меня иные планы на вечер.

— Мммм, всего минуту назад ты хотел, чтоб я тебе отсосала.

Она встала с дивана и подошла ко мне, обвила мою шею руками.

— Мы можем совместить приятное с полезным.

— У меня не стоит на тебя. Так что давай о полезном. Не то я сверну тебе шею за назойливость.

— Не свернешь. Тебе любопытно, зачем я пришла. Не забывай, у нас были общие дела, и мне не плевать на тебя. Когда-то я даже тебя любила. И простила за то, что вышвыривал и пинал, как драную собачонку.

Я в упор не помнил, что она когда-то была моей любовницей.

— Ты само благородство… Так кто там и о чем хотел со мной поговорить?

— Зарецкий Анатолий Владимирович… Это имя тебе о чем-то говорит?

И в эту секунду я протрезвел окончательно.





* * *


Когда я вышел от Зарецкого, а точнее, когда меня вывезли со старого склада с завязанными глазами и высадили посередине города, я уже знал, что соглашусь. Знал, что этот подонок получит от меня то, что хочет. В кармане уже несколько дней лежат бумаги о разводе. Шустрый адвокат подготовил их в считанные секунды, составил договор. Я даже не читал, распорядился насчет имущества и дочки.

Я буду не просто тосковать, я с ума сойду без моей принцессы. Да, я говорил, что не позволю ЕЙ тронуть моего ребенка… говорил и в тоже время понимал, что никто кроме нее не позаботится о Тае.

Да, Даша не стала мне женой, но она все же искренне любит нашу дочь. А там, куда я собирался отправиться, мне уже никогда не встретиться ни с ней, ни с моим ребенком.





* * *


Я крутил между пальцев лезвие. Такие уже не продают почти. Времена бритв, куда вставлялась опасная штукенция, которой суицидники вскрывали себе глотки и запястья, канули в далекое прошлое. Крутил, ударяя подушкой пальца по самому краешку, слегка разрезая кожу. А хочется не слегка. Хочется так, чтоб до мяса и кровью этот столик залить. Но я держу себя в руках. Не могу ни черта сделать. Даже психовать не могу. Пулю в висок и то не могу. Прижали меня, как гребаного мотылька к дощечке, и булавками пристегнули. На каждой ноге по несколько гирь. У каждой имеется свое имя, каждая мне дороже жизни. И я ни черта не могу сделать.

И почему-то именно сейчас все мысли только о ней. Хотя зачем "почему-то", все мысли о ней, потому что я знаю — это наш конец. И воспоминания взрывают мне вены, рвут в лохмотья нервы. Все с самого начала. С самой первой встречи. Помню, увидел ее мелкую совсем, спряталась от меня, готова была сражаться или удрать. Глазищи в пол-лица. Смешная, забавная и маленькая такая. Вором меня назвала. Нет, малыш, это ты была воровкой. Ты у меня все украла. Нагло из-под носа выдрала вместе с сердцем, душой, мозгами. Вместе со всем, что было моей сущностью. Изменила меня до неузнаваемости и всего как через мясорубку пропустила. Я-то простил уже, а ты… предпочел бы, чтоб никогда не узнала, на что я согласился. Лучше твоя ненависть.

"— Даша, значит? — спросил я и снова музыку включил.