Ночь на хуторе близ Диканьки

– Паныч, можно я им ту Европу неприлично зарифмую?

– Не стоит, было бы перед кем оправдываться. Пусть хоть слюной захлебнутся, а мы из круга ни ногой.

– Зовите Солоху! – прокричал кто-то свинячьим голосом с подхрипывающими гласными.

– А що мене звать, так вот она я. – Из смешанной толпы вышла дражайшая пани Солоха с помелом наперевес. – Дайте подивиться, що тут у вас деется? Так, що Оксанку споймали, то добре. Будет знать, як мешать моим полюбовностям з её батькою. О, и тощего паныча Николя зловили?! Яка негаданна радость! От будет знать, учёна крыса, як мого сыноньку з пути сбивать…

– Мамо-о, – тихо выдохнул побледневший кузнец.

– Вакула-а, – в той же тональности всплеснула полными руками Солоха, со стуком роняя на пол помело. – А ты що тут робишь? А ну, марш до хаты, неслух эдакий!

– Ни, мамо. Я тут буду. С Николя та Оксаною.

– Забить их, забить всех! Крови христианской хотим, крови-и-и! – загомонила толпа.

Солоха наклонилась, медленно подняла помело и встала одна против всех.

– Оксану ешьте, паныча длинноносого – ешьте, но коли хто моему единому сыноньке тока зуб покажет – своей рукой усю челюсть выбью!

– Да что же за безобразие тут творится?! – в голос взвыл кто-то из вурдалаков. – Получается, мы из-за одной дуры-ведьмы такого блюда лишимся? Уберите её уже отсюда, ужинать пора!

– Якая сволота там ще чирикает? – спросила мать кузнеца, с необыкновенной скоростью вращая помелом над головой. – От я ж те башку дурную в твою дупу засуну и всим скажу, що воно так и було!

Толпа старых ведьм бросилась на неё со всех сторон с сетью и верёвками. Пары минут не прошло, а мятежную Солоху выдворили из церкви. Вакула дёрнулся было на защиту матери своей, но рука Николя оказалась быстрее и твёрже – один взмах косы над цепью, и добрых полдюжины ведьм лишились любимых бородавок на носу, а кто и самих носов! Вой поднялся-а-а преоглушительный…

– Щиро дякую, паныч!

– Да ради бога, для тебя не жалко.

– Ох, хлопцы, а що тут вообще творится? – вдруг проявила свойственное женскому полу любопытство красавица Оксана. – Може, то мне снится?

– Може, и снится, мое серденько, – поспешил кузнец с ответом, успокаивающе гладя чело и щёки своей возлюбленной.

– А, так ежели оно снится, то я могу сказать, що…

Что именно хотела сказать красавица Оксана, друзья так и не услышали, поскольку в тот же миг аж три чёрных гроба с мертвецами атаковали их «цитадель»!

Кружа у самого потолка, под укоризненными взорами полустёртых святых со старых фресок, полуразвалившиеся мертвецы, сидя в гробах, ухмылялись им щербатыми ртами.

– Эх, раз! Ещё раз! Ещё много, много раз! – в ритме цыганочки приплясывала нечисть, покуда Вакула, сдвинув к переносице грозные брови свои, без предупреждения не шарахнул по ближайшему гробу тяжёлым кузнецким молотом. Щепки так и брызнули во все стороны!

Перепуганный мертвец всеми костями выбросился в соседний гроб, который, не выдержав перегруза, нырнул в сторону, ударяя носом в бочину гроба третьего и всей мебелью врезаясь в обалдевшую толпу нечистой силы. Добрую четверть выкосило на месте…

Вот Господом Богом клянусь, что как минимум у половины оставшихся на ногах резко отбило желание впредь чего-то хотеть от страшной пары кузнеца и гимназиста. Уж больно непослушная жертва встала им поперёк зубов. Хоть вроде бы и в засаду заманили по всем турецким правилам.

– Эй, козаки! – в наступившей тишине взвыл кто-то из придавленных гробом. – Давайте уже по-хорошему. Мы вас уважаем, вы нас, мы вас без боя выпустим, а вы нам ужин оставите! По рукам?

– По мозгам!

Тяжёлый кузнецкий молот вылетел из круга на голос и, судя по малоприятному «бумс!», попал куда надо. Вакула поднял к груди могучие кулаки свои, и Николя, секунду назад пожалевший об утере боевого оружия викингов, решил, что кузнец и так может за себя постоять.

– Паныч, а паныч, – вежливо потеребила его за рукав красавица Оксана, – а як вы думаете, мой Вакула и впрямь меня так любит?

– О, я бы даже сказал, что…

Николя не сразу понял, что его не слушают и в ответе не нуждаются. Увы, с нашими милыми украинскими девушками и не такое бывает…

– Да ведь вряд ли где найдётся в другом месте, хоть бы и в самом Киеве или, скажем, даже в Полтаве, такой молодец, как кузнец! – малым ручейком начала щебетать дивная Оксана, и речь её всё более и более напоминала набирающий силу речной поток. – Он же ж всегда любил меня! Он дольше всех выносил все мои капризы! Я ще в прошлую ночь ворочалась з боку на бок, а не могла заснуть, сама себя бранила за то, що так строга с ним! Та могла бы разок позволить поцеловать себя в щёчку! Мне бы ни о чём не думать, а я, дура, всё думала о нём. И знаете шо, паныч Николя…

– По-моему, вы влюблены в него по уши.

– Хто?! Я?! Ах-ха-ха! – звонко рассмеялась красная, как спелая свёколка, прелестница. – Не-е, ну да, може, трохи, а так не… нельзя разве?!

Ох, Матерь Ты Божия, Пресвятая наша Богородица, да разве ж кто на целом белом свете поймёт хоть когда дивную женскую душу? Николя только покачал головой, а под своды старой церкви взлетел новый клич со свежей идеей:

– Вия! Позовите Вия!

– Да, да, Вия сюда! Только он может разомкнуть круг! Он сильнее всех, он могучий, древнего Вия зовите! – загомонила нечистая толпа в предчувствии кровавой расправы над христианскими душами. – Ступайте же за Вием!!!

– А Вий – это кто? – шёпотом спросил молодой гимназист.

– Так про то разве лысый дидько ведает, – пожал широкими плечами своими чуть побледневший Вакула, как всегда к месту и не к месту всё сваливающий на чёрта. Хотя, конечно, «лысый дидько» порою значило и нечто иное, но мы о том приличия ради писать не станем.

Но тут настала странная тишина в церкви. Угомонились на время бесы и ведьмы, а вдали послышалось волчье завывание, заухали совы, запищали малярийные комары, а вскорости в густой ночи раздались страшные тяжёлые шаги, словно бы и сама земля вздрагивала от страха…


Нечисть почтительно расступилась, давая дорогу кряжистому великану, ростом в две сажени и себя поперёк шире, весь в чёрной земле, а лицо его страшное и безмолвное казалось французской железной маской. С великим трудом разомкнул он безгубый рот, полный жутких в желтизне и запахе зубов своих, более похожих на кривые пеньки плохо забитых гвоздей.

– Поднимите мне веки, не вижу! – утробным голосом произнёс Вий.

Оксана в ужасе кинулась на шею кузнецу. Тот понял, что смерть разлучит их уже в эту минуту, и быстренько достал из-за пазухи царские туфельки.

– Вот, любимая моя Оксана, я принёс тебе те самые черевички, которые… – хотел добавить он «носит сама царица», как прекрасная дивчина, опустив перед ним смущённый взор свой, тихо пролепетала:

– Нет, не нужно мне черевичков. Я и без черевичков на всё…

– Простите, что вмешиваюсь в вашу идиллию, – чуть нервно напомнил о себе паныч Николя. – Но нас тут вроде как убивать собираются, нет?

Четверо чертенят подбежали к Вию, железными вилами поднимая ему веки. Огненный взгляд уставился на героев наших.

– Вот они! – Вий вытянул вперёд грязную руку свою. – Хватайте их!

Оксана, взвизгнув, бросила царскую туфлю прямо в разинутый рот чудовищного великана. Тот захлопнул пасть, проглотил и продолжил:

– Рвите их! Убивайте и… их… ик? Ой… шо це за хрень?!

В то же мгновение живот его страшно раздулся, внутри всё утробно заурчало, черти и ведьмы прислушались, а самые догадливые уже развернули лыжи свои на выход, но тут грянул взрыв!

Грохот был такой, что заложило уши. С церкви сорвало крышу, всю нечисть раскидало в стороны по округе на три версты вверх и на четыре в стороны, словно бы рванул сам пороховой погреб Петропавловской крепости! Лишь только тройка храбрецов за железным кругом осталась полностью невредимой, а взвившийся в небеса петушиный крик возвестил начало нового дня.

– Это ваше. – Николя задумчиво приподнял с полу перемазанную зелёной слизью царскую туфельку, шитую золотом, с серебряной пуговкой с изображением царского герба. – Думаю, вот с этого серебра его так и разорвало. Да, не стоило разевать пасть на Российскую империю. Берите же, хоть на память!

– В хате всё до дела сгодится, – оттирая чудесную обувь фартуком, объявила хозяйственная Оксана. – Но чтоб ты знал, Вакула, я и без черевичков твоя на веки вечные!

– Серденько ж моё, – едва не всплакнул счастливый кузнец, обнимая свою избранницу.



…Когда все герои наши возвращались в Диканьку, на полпути перехватила их толпа селян во главе с козаком Чубом, паном головою, трезвым как стекло Свербыгузом, похмелившимся кумом, сонным дьяком и прочими. Встревоженные жители Диканьки вооружились кто чем мог и спешили на грохот страшного взрыва.

– Доченька моя?

– Отец! – Счастливая дочь кинулась в заботливые объятия родителя своего.

Вакула вздохнул и выразительно посмотрел на друга. Тот лишь на миг задумался, а потом решительно снял с головы новенькую запорожскую шапку из чёрных смушек с малиновым верхом, а подумав, добавил ещё свой пояс, шитый золотом и мелкими жемчужинами. Для счастья друга ничего не жалко…

– Батьку, не гневись! – Кузнец протянул подарки старому козаку Чубу и опустился перед ним на колени. – Помилуй, батько! Возьми нагайку, бей, сколько душа твоя пожелает! Во всём каюсь, дурак был, бей, тока не гневись!

– Э-э…

– Ты ж когда-то братался с моим покойным отцом. Вместе хлеб-соль ели, турок били, магарыч пили! За-ради его памяти и товарищества святого помилуй, батько!

– А шо? Це добре! – вмешался бравый козак Свербыгуз, передавая Чубу тяжёлую нагайку свою на двенадцать узлов. – Подивитесь, люди добри, який важный пан нам поклоны бьёт?

Старина Чуб тоже не без тайного удовольствия видел, что кузнец, который ни перед кем на селе и в ус не дул, сгибал в руках царские пятаки, как пшеничные блины, стоял теперь на коленях у ног его. К тому же шапка была очень красива, и пояс не уступал ей…

– Да не тяните уже, – поднял голос Николя, и сельчане поддержали его согласным гулом.

Чтобы не уронить себя перед обществом, а пуще всего перед паном головою и кумом, Чуб принял нагайку и три раза, от всей души, ударил Вакулу по спине. Кум удовлетворённо икнул три раза и поднял вверх большой палец.

– Ну, будет с тебя, вставай. Старых людей завсегда слушай! Забудем же всё, что было промежду нами. Теперь говори, чего тебе хочется?

– Батька, – не вставая колен, попросил кузнец, – отдай за меня Оксану!

– Ну… ежели она сама не против. – Старина Чуб припомнил своё сидение в мешке у коварной Солохи, последующую пьянку и посмотрел в сторону единственной дочери своей. Та лишь стыдливо кивнула. – Добро же, засылай сватов!

Оксана, более никого и ничего не стесняясь, бросилась на шею вставшего Вакулы, одаряя его щедрыми поцелуями. Украина-а, есть ли где дивчины прекраснее твоих? Есть ли где губы слаще, очи бездоннее, любовь искреннее и чище, чем на окраине великой нашей Родины России?

Понятно, что кому-то милее пухлые немки, кому-то тощие француженки, а кому-то и англичанки рыжие с лошадиным лицом – невесты! Ну а уж мы с вами просто порадуемся тихому семейному счастью скромного кузнеца, что малюет важно, и, как говорится, дай им Бог…

Втримай, не видпускай, мои руки у тебе в руках,

Ти один мене згрев, мий улюблений Вакула.

Все пройде, а ти свити, ясний мисяц на моих шляхах,

Ти у мене красунчик-ЛМЛ, я до тебе шепнула…