Ночь на хуторе близ Диканьки

– А вы кто? Разве хотите, чтоб приложила по спине лопатою? Вмиг пронюхаете, когда батьки нет дома.

– Э-э… хм, здравствуйте. – Выпрямившись во весь рост, Николя улыбнулся и отвесил церемонный поклон. – А я, видите ли, некий прообраз бога любви Купидона. Пришёл, так сказать, донести до вас добрую весть о некоем благородном парубке, сражённом вашими длинными ресницами прямо в своё козачье сердце!

– Ой, та шо ж вы такое говорите? – зарделась Оксана, опустив дивный взор свой. – Неужто я могла кого-то поразить в самое сердце? Сбрехнули, поди?

– Не смею брехать пред такой красотою и даже привычки оной не держу. Приятель мой до вас всей душой влюблённый и очень уж страдает. Не ест, не пьёт, исхудал от неразделённой любви.

– Ох ты ж мне, божечки, як же интересно вы рассказываете…

Николя только открыл рот, как капризная красавица заметила прячущегося за плетнём Вакулу.

– О, та я ж вон того знаю! Ты же Вакула, кузнец! Сын вдовы Солохи, за которою мой батька, старый дурень, волочится. Так шо ж, сундук мой готов?

– Бу…будет готов, моё серденько, – постучав себя кулаком в грудь, решился заговорить могучий кузнец. – Если б знала, сколько возился около него, три ночи не спал, не выходил из кузни, всё представлял, как ты тот сундук то раскрываешь, то закрываешь, то раскрываешь, то…

– Три ночи без сна, говоришь?! Оно и видно. Иди проспись, Вакула…

– Зато ни у одной поповны не будет такого сундука, – мягко игнорируя равнодушие хорошенькой кокетки, вступился за друга Николя.

– Железо положил такое, какое не клал на сотникову тарантайку, когда ходил на заработки в Полтаву! – взмолился скромный кузнец. – А как будет расписан! По всему полю раскиданы красные и синие цветы! Гореть, гореть будут як жар!

– Романтично, – милостиво кивнула Оксана, и друзья воспрянули духом.

– Не сердись же на нас, красавица! Позволь хоть поговорить та подивиться на тебя.

– Кто ж вам запрещает, говорите та дивитесь.

– Позволь хоть стать нам под подоконником твоим? – Николя подмигнул Вакуле, и тот, единым махом перелетев через плетень, стал навытяжку рядом с другом-гимназистом.

– Да кто ж вам мешает, стойте…

– Чудесная Оксана, позволь уж и поцеловать тебя! – произнёс ободрённый кузнец, раскатывая губы.

Николя со своей стороны также ринулся вперёд в намерении отхватить чисто дружеский поцелуй с румяных щёчек.

– Эй?! Да вам, гляжу, когда мёд, так и ложка нужна? – Оксана столь ловко выпуталась, нырнув обратно в хату, что герои наши едва не чмокнули друг дружку.

– Ну не любит она меня, паныч, – повесил нос Вакула.

– Абсолютно. Я бы даже сказал, с банковской гарантией!

– Мучит меня бедного, а я за той грустью света белого не вижу.

– Да ты что?! Ох, приятель, это ж…

– Люблю её, як ни один чоловик на свете не любил и любить не будет николи!

– Слушай, кузнец, а правда ли болтают, шо твоя мать ведьма? – вдруг вспомнила прекрасная Оксана, вновь появляясь в окне и проявляя интерес к беседе.

Вакула поднял на неё печальный взгляд, и она неожиданно рассмеялась. Смех этот будто бы разом отозвался в его сердце и тихо встрепенувшихся жилах так, что душа едва ли не воспарила под облака от невозможности расцеловать так приятно смеющееся лицо её…

– Что мне до матери, моё серденько? Ты у меня всё, что есть дорогого на свете.

– Гм, вообще-то нет, – осторожно вмешался Николя. – Я имею в виду, что нет, дражайшая пани Солоха, мама моего друга, ни в одном глазу не ведьма! У неё и документ об этом есть.

– А бабы в церкви гуторили, що до вас сам господин исправник с проверкою собирается?

– Уже был, всем удовлетворился и уехал, клятвенно обещая впредь до вашей Диканьки ни ногой!

– Вишь как чудно, – изогнула дивную бровку красавица. – Да только знай, Вакула, отец мой не промах, он и сам не женится на твоей матери.

– То как, покозакует и в кусты? – нахмурился кузнец.

– Ой, та я как бы того не говорила, – чуть зарумянившись от стыда за родителя, поспешила оправдаться Оксана. – Однако ж заболталась я с вами. Чего же не идут девчата? У Параськи на хате вечёрки сегодня. Мне становится скучно.

– Да бог с ними, моя красавица!

– Как бы не так! С ними же, верно, придут и парубки. Тут-то пойдут балы с подкатами. Представляю, сколько наговорят смешных историй!

– Вау?! – передразнил неудержавшийся Николя. – Так тебе весело с ними?

– Да уж веселее, чем с вами! По-любому!

В этот момент со стороны улицы раздался девичий смех и весёлые голоса, а через минуту или же пару минут в двери хаты козака Чуба уже ломилась весёлая компания из шести девиц и четырёх парубков. Девушки быстренько скользнули в дом, а молодые люди ревниво остановились напротив Николя и Вакулы.


– Издевается она надо мною, – тихо пробормотал кузнец. – Я ей столько же дорог, як проржавевшая подкова. Но пусть только примечу, кто ей тут нравится более моего, враз отучу!

– О, Одарка! – изумлённо воскликнула весёлая красавица, оборотясь навстречу к одной из девушек. – У тебя новые черевички! Ах, якие же воны хорошенькие! Та ще з вышивкой и золотом!

– Зацени, – тихо предложил Николя другу.

Вакула сунул нос в оконный проём, уставясь на обувь легкомысленной подружки его избранницы.

– Хорошо же тебе, Одарка, у тебя есть человек, который всё тебе покупает. А от мне, несчастной, некому добыть такие славные черевички…

– Опять завела ту же нудну шарманку, – проворчал бедный кузнец, сокрушённо качая головой. – Да уймись ты вже, моя ненаглядная Оксана, я тебе достану такие черевики, якие редкая варшавская панночка носит!

– Кто, ты? – изумлённо и споро обернулась в его сторону Оксана. – Посмотрю же я, где ты достанешь черевички, кои я могла бы надеть на свою белую ножку.

– А вот те крест, достану!

– Вакула, заткнись, – шёпотом взмолился молодой гимназист. – Разоримся же к едрёне-фене, откуда у нас столько денег на все её капризы?!

– Вот те слово козацкое! – Вакулу, походу, тоже перемкнуло, и он закусил удила.

– Да разве принесёшь те самые черевички, которые носит сама царица? – неумолимо продолжала вбивать гвоздь за гвоздём в крышку кузнецова гроба неприступная красавица.

– Вишь каких захотела, – со смехом закричали девушки, но зарвавшаяся Оксана в пылу спора грозно топнула ногой.

Все на миг притихли.

– Будьте же вы все свидетельницы, ежели тока добудет мне кузнец те самые царицыны черевички, то вот вам всем моё слово, шо в тот же час выйду за него замуж! Щоб мне лопнуть поперёк сзаду, коли сбрехнула! Щоб у меня спереди усё до колен обвисло, щоб у меня волосы до Рождества дыбом стояли, щоб у меня брови выпали, а усы выросли, щоб у…

Хохочущие девушки увели с собой бушующую красавицу.

– А вы-то чего ржёте? – обратился Николя к хихикающим в кулак парубкам.

– Та тю, паныч, не суй свой длинный нос на чужой поднос, – со смехом ответил самый наглый.

И не успел опомниться, как паныч выбросил свою левую руку вперёд, одним ударом превращая нос самого насмешника в спелую синюю сливу, брызнувшую юшкой.

– Наших бьют, – неуверенно переглянулись молодые козачки, засучивая рукава и на всякий случай обратясь взглядами на задумчивого кузнеца.

Тот отреагировал не сразу, но менее чем через минуту поперевыкидывал всех храбрецов за плетень. Далее связываться с единственным сыном вдовы Солохи никто не дерзнул, ибо на данный момент – «хоть дурные и булы, но вже кончились!».

– Смеётся она над тобою.

– Та я и сам над собой смеюсь, – вздохнул Вакула, отряхая могучие кулаки свои. – Куда только задевался ум мой? Она меня не любит, ну да и бог с ней! Нешто на усём свете есть только одна Оксана?!

– Кстати, и хозяйка она так себе, только и знает, как наряжаться да вертеться перед зеркалом.

– Та и я про шо! Слава богу, много добрых дивчин и без неё на селе. Нет, полно, пора ж взрослеть та перестать дурачиться!

– Ты прав, друг мой, – задумчиво подтвердил Николя, обнимая приятеля за плечи. – Вот только…

– Шо, паныч? – обернулся кузнец.

– Да чтоб мне до старости Байстрюку копыта чистить, плюнь и достань уже эти царицыны черевички! Сунь ей их под нос, твоей ненаглядной Оксане! Докажи всему свету, что ты не хвост собачий, а сын козачий!

– А в глаз за сомнения?

– Рискни.

– Не буду, – опомнился Вакула. – Вы ж мой друг?

– Вот именно.

– И я про то ж.

– Значит, плюнем на всё и просто добудем эти чёртовы черевички, – грозя кулаком вслед ушедшей с подружками Оксане, прорычал бывший гимназист. – Чтоб их тем же вечером у неё собака погрызла, а любимый кот ещё и наложил туда тёплых подарков от обиды, что его салом обделили… Теперь это уже вопрос принципа!

– Оно так, паныч Николя. Пойдём и добудем!

– Verba non puer, sed viro![7]

– Шо?!

– Это по-латыни, не обращай внимания.