Ничья его девочка

Я понимаю, что мне надо искать другого репетитора по английскому. Когда преподавательница выскочила из комнаты, исчадие ада вздернуло физиономию и показало камерам средний палец. Вот жеж сучка малолетняя. Пора нам пообщаться еще раз и лишить тебя некоторых привилегий, которые ты все это время получала.

Раздался звонок сотового, и я увидел номер жены. Поборол чувство раздражения и спокойно ответил:

— Да, дорогая.

— Любимый, ты помнишь, что у нас сегодня семейный обед?

Чееерт. А какое число?

— Конечно, я помню. Просто немного задержусь по работе. Садитесь за стол без меня. Ко второму блюду я непременно буду.

— Не задерживайся. Я приготовила твое любимое мясо по-мексикански.

На секунду стало не по себе.

— Почему ты решила, что оно мое любимое?

— Вспомнила как ты рассказывал о том, что вы с твоим другом…

— А чего ты вдруг вспомнила моего друга?

— Не знаю… просто вспомнила. Ты недавно рассматривал все его фотографии вот я и решила… Ты злишься?

Нет, я не злился, но меня это почему-то вывело из равновесия.

— Не злюсь, просто… Ладно, забудь. Ты умница. Я ужасно голоден и съем даже мясо по-неардельтальски.

Едва положил трубку раздался звонок охранника.

— Да! Я знаю. Я скоро буду на месте.

Она демонстративно заперлась в комнате, пододвинув к ней комод. Из чего я сделал вывод — боится меня. Это хорошо пусть боится. Начнем со страха, которого у нее раньше не было и мелила языком всякую ерунду. Но пару раз я ее осадил как зарвавшуюся собачонку, и она оказалась на удивление умным зверьком — урок усвоила сразу же и больше не скалилась при мне, но пакостила, когда меня нет. Но я бы разочаровался поступай она иначе. Все-таки ее лишили свободы и ломали насильно все ее жизненные принципы, с которыми она выросла. Я был для нее самым настоящим врагом. Она и смотрела на меня всегда как на врага. А меня это веселило. Реально я уже давно не был чем-то так увлечен, не ощущал такого азарта и вкуса к жизни, как сейчас, перевоспитывая эту мелкую дрянь. В меня вселился чертов тПигмалион и я стал одержим идеей изменить ее. Зачем? Не знаю. Давайте назовем это квестом или игрой. Когда все прескучило, когда все доступно, когда ни черта в жизни не радует и все можно купить и продать, все до зубовного скрежета предсказуемо, очень мало случается искренних радостей и настоящих эмоций. С этой чертовкой я впервые испытал настоящую встряску. Она ведь объявила мне войну, мелочь эта, которую я мог прихлопнуть в два счета. Настоящую бойню кто кого. А я привык, что никто и никогда слова поперек не скажет, а эта даже не задумывается рубит правду-матку и от нее и весело, и иногда даже до печенок достает. Желание пробуждает едкое схватить и трепать до тех пор, пока душу ее грязную, уличную не вытрясу. Первые дни мне вообще казалось, что она больная чем-то и у нее под кожей рассадник паразитов. Но когда отмыли, к врачам сводили и переодели вроде ничего стала, даже милая. Особенно веснушки ее многочисленные. Читал заключения врачей и от чего-то порадовался. Что все же чистенькая. Притом везде. Мужиков у нее не было. От курева отучилась очень быстро я даже не ожидал, что это будет так легко. Но в ней хватало и другой дряни. Из нее просто сочились все эти уличные словечки, мат, сленг. Несколько раз таскал ее в ванну и рот ей с мылом мыл. Брыкается, орет, кусается. А я мою все равно, держу за шевелюру под водой. С матами было покончено.

Но я все же сдерживался, потому что иногда придушить хотелось за язык ее ядовитый и выходки. В этом и заключалась наша война. Мне было интересно кто из нас победит. И сейчас, приехав в дом, я хотел преподать ей парочку новых уроков, но меня ожидала запертая дверь. Я рассмеялся. Хитрая чертовка.

— Здравствуй, Есения. Тебе там не душно? Может откроешь?

— Не душно. Пар костей не ломит.

— Серьезно? Ладно. Не ломит так не ломит.

Я спустился вниз и врубил отопление на полную катушку. Не ломит значит пар костей. А так? Усмехнулся и поднялся обратно наверх, запер ее дверь снаружи, заблокировал окна в ее комнате, положил ключ к себе в карман и ушел в кабинет. Открыл у себя форточку, чтоб самому не задохнуться от быстро поднимающейся температуры в доме. Достал ноутбук и принялся изучать резюме двух новых механиков на своем авиазаводе. Я всегда сам лично занимался персоналом. Я знал их поименно, помнил их биографию. Мой отец всегда говорил, что люди, которые работают на вас, они и есть тот самый механизм, благодаря которому вы или взлетите, или прогорите к такой-то матери. Никакой отдел кадров не выучит человека настолько чтоб точно знать способен ли он сливать информацию, фотографировать запчасти и чертежи. Детектор лжи тоже не давал стопроцентной гарантии. Но я почти всегда безошибочно мог определить, что передо мной за тип. И если хоть что-то мне не нравилось я не принимал на работу. В своей жизни я ошибся только один раз и эта ошибка стоила мне слишком дорого. Настолько дорого, что я до сих пор прекрасно помню, как выносил за нее приговор и приводил в исполнение, а потом презирал себя с дикой силой… но прекрасно понимал, что поступил бы так еще сотни раз. Предательство прощать нельзя. Никаких вторых шансов. Достаточно одного единственного. Тот, что подарила судьба при знакомстве. Другого не дано. Люди не меняются и их поступки всегда будут одинаковыми. Убивший однажды убьет еще раз, если совершил свое преступление безнаказанно. Но я бы многое отдал, чтобы отмотать жизнь назад и предотвратить это предательство… Но, к сожалению или к счастью, жизнь назад не перематывается. А вот кое-что изменить все же можно… вернуть кое-какие долги. Не предателю, нет. Себе самому. Эдакая отмашка для совести.

Издалека раздались удары в дверь, я расслабленно откинулся на мягкую спинку кресла, достал портсигар, покрутил сигару в пальцах. Что-то быстро ты начала сдаваться, Лиса. Или уже поджарилась твоя рыжая шерстка? Сделал музыку погромче и закрыл резюме одного из сотрудников, отправил ответ в отдел кадров с отказом. Мне не понравилось несоответствие в двух пунктах. Может это ошибка, а может заврался. Ошибок я не люблю. Авиамеханик, как и сапер ошибаться не должен ни разу. Теперь она стучала и в двери, и в стены, даже что-то кричала. Я посмотрел на часы. Всего-то полчасика сауны и уже все?

Я лениво встал с кресла и медленно пошел по коридору к ее комнате. Она стучала в дверь во всю.

— Открывайте немедленно! Здесь жарко! С ума все посходили! Я задохнусь тут! У вас что-то неисправно в доме и окна не открываются!

— Да ты что, Лисичка? Тебе душно? А как же пар костей не ломит? Или уже начал ломить?

— Здесь что-то с отоплением и окна не открываются!

— Неужели? А ты не знаешь почему в твоей комнате закрыты окна? А кто недавно разбил стекло? И нарочно водил руками перед датчиками, чтоб свести с ума охрану?

— Эй! Хватит болтать! Я сейчас тут на хрен поджарюсь?

— На какой хрен, малышка? Не понял? У нас хрены опять вернулись?

— Ну перестаньте! Мне же жарко здесь! Вы нарочно это сделали!

— Нет, конечно же случайно. Это ты, наверное, опять что-то сломала. Придется ждать мастера!

— Откройте дверь! А потом вызывайте ваших мастеров!

— Не могу, я ключ потерял!

— Ну вы и… урод! Откроооойтеее! Ненавижу! Сволочь! Убить меня решили?!

— А ты дура! Промашка! Все не так работает. Включай мозги. Если они у тебя, конечно, есть. Говорят, если идиотам вскрыть черепную коробку там будет протянута одна веревка, если ее перерезать — уши отвалятся. Эй, Лиса, у тебя мозг или веревка?

Прислонился спиной к двери и сам почувствовал, как от жары пот на лбу выступает. Какое-то время за дверью было тихо.


— Захар… Аркадьевич… выпустите меня, пожалуйста. Я больше не буду. Я все поняла.

— Что не будешь? Можешь не быть, — и скрестил руки на груди, улыбаясь. Вот так, Патрикеевна. По-моему будет, а не по-твоему.

— Я не буду больше говорить гадости и запираться в комнате. Обещаю. Ну, пожалуйста, откройте. Мне очень жарко.

Я щелкнул замком, и она тут же выскочила в коридор. Вся красная, волосы влажные, пот по вискам течет и глазами ведьминскими молнии мечет. А она симпатичная стервочка эта. Взгляд случайно вниз опустил, а к ней влажная футболка прилипла и у меня тут же комок в горле встал. И не только комок… тут же потом прошибло.

Тут же голову вскинул и прорычал, зверея от злости на себя и на нее.

— Еще раз дверь закроешь или что-то выкинешь — я тебя начну жестоко наказывать. За репетитора ты лишаешься телевизора и интернета на две недели. Есть будешь овсянку на завтрак, обед и ужин.

Развернулся и пошел к себе в кабинет. Забыл, что сказать ей хотел, вообще забыл о воспитательной речи, которую готовил заранее. У меня в висках кровь стучит и на лбу пот выступил далеко не от жары в доме. Спустился, чтобы сменить режим отопления и прислонился к стене. Твою ж! Что за! Ей же пятнадцать! Это что только что было? Что за дрянь произошла со мной? Эй, Барский. Ты конечно то еще дерьмо по жизни и извращенец, но не педофил. У тебя дочка старше! Охренел совсем? Мозги сплавились? Ты куда смотрел? Как ты вообще туда мог смотреть? А подсознание выдает белую футболку с рожами непонятными и девичью грудь под ней.

Я так наверх и не поднялся. Домой тоже не поехал. Телефон отключил и по знакомому маршруту отправился. Правда без звонка, обычно всегда ей звонил… но сегодня не стал. Говорить вообще ни о чем не хотелось. Только трахаться. Убедиться, что меня все спелое заводит, а не зелёное, что стоит на женщин и что грудь большая нравится. Диана открыла мне с удивленным выражением на лице, а я тут же ее за затылок схватил и на колени опустил, расстегивая ширинку и доставая, стоящий колом член, направляя ей в рот и делая первый толчок в самую глотку с блаженством, закатывая глаза. Да, вот так. Просто давно не было секса. Потом я трахал ее прямо там в прихожей, придавив голой грудью к зеркалу и вбиваясь сзади между округлых ягодиц прямо в сочную глубину мокрую и горячую, сминая ладонями большие груди, теребя выпирающие большие соски и чувствуя, как член напрягается еще сильнее. Да! Вот это мое! Это в моем вкусе. Брюнеточки с матовой кожей, округлыми формами и в самом соку. Впился пальцами в длинные волосы любовницы, оттягивая ее голову назад и толкаясь с остервенением быстрее и глубже… и на какие-то мгновения под пальцами оказались ярко-рыжие волосы, я дернулся, вошел так глубоко, что женщина громко закричала и волосы опять стали иссиня-черными и прямыми, в ту же секунду ощутил, как она сокращается вокруг моего члена и с рыком кончил сам.

Домой приехал поздно ночью… жена уже крепко спала, я лег в постель, натягивая на себя одеяло и закрывая глаза, слыша, как судорожно вздыхает во сне Светлана. Но она не спросит ни о чем даже утром. А я бы и не ответил. Она прекрасно знает, что спрашивать бесполезно. Куплю ей завтра то золотое кольцо, на которое жена при мне недавно смотрела в каталоге, и она все простит. Тут же стало мерзко на душе… а я бы не простил. Ни одну мелочь. Я не умею прощать.

Черт его знает хорошо это или плохо. Я и любить нормально не умею.





ГЛАВА 9




Я с ним воевала. По-настоящему. Впервые в своей жизни я вдруг обрела ее смысл — не стать на колени перед Захаром Барским, не прогнуться, вывести его с зоны комфорта. Да, он сильный и властный, но и я не мусор, каким он меня считает, для меня его деньги полная херня и я не стану вылизывать его ботинки за жрачку или за другие блага, хотя конечно я успела привыкнуть к тому что мне всегда тепло, сытно и уютно. Но мой мозг упорно об этом не хотел думать, потому что меня поймали в клетку и дрессировали как тупого зверька.

Мне не нравилось то давление, которое он на меня оказывал. Буквально ломал меня под ту модель поведения, которую считал правильной. А я изо всех сил сопротивлялась. Это стало моей жизненной целью — не покориться и не склонить голову.

Но было еще кое-что, что очень сильно меня пугало и пробуждало первобытное желание бежать куда глаза глядят и как можно быстрее. Я его ненавидела и… и восхищалась каждым его словом и жестом. Я мечтала всадить ему вилку в горло и в то же время ждала до ломоты в костях, когда он приедет снова. И все мои выходки были скорее не протестом против воспитательного процесса, а скорее протестом от того, что он не собирался участвовать в нем лично, а поручал меня своей охране, репетиторам, всяким нянькам, которые сбегали отсюда каждый понедельник и пятницу. Когда произошло это открытие оно меня хорошенько пришибло по голове. Но я всегда была честной сама с собой. Я себе не лгала ни в чем и никогда, только так можно выжить, когда точно знаешь, чего хочешь и понимаешь собственные поступки от «а» до «я».

И я понимала, что моя ненависть к Барскому не ходит в одиночестве, с ней рядом, вцепившись ей в горло или в грудную клетку, бродит какая-то совершенно нездоровая дрянь. И эта гадость заставляет меня подбегать к окну, едва к дому подъезжает автомобиль, она же заставляет сердце колотиться, словно бешеное, когда я вижу высокую фигуру в его неизменном пальто с приподнятым воротником и вечными пакетами в руках. Как бы я его не изводила, какие бы выбрыки не выкидывала, Захар всегда что-то привозил мне. И вместе с радостью от его приезда внутри поднималась едкая волна желания запустить в него этими пакетами и заорать что он может не таскать свои вонючие подачки, меня ему купить не удастся.

Потом поняла, что после каждой моей выходки он приезжает и выходок стало больше. Видела его злые волчьи глаза и начинала сопеть от удовольствия и одновременно от прилива адреналина настолько сильного, что пульс рвал мне барабанные перепонки. После того раза, что он устроил мне сауну у меня в комнате я немного поутихла… так как меня на неделю лишили и интернета (где я читала про него все новости), и телевизора и даже вкусной еды. Но особенно расстроило что он уехал, не пробыв в доме даже часа. Просто развернулся и быстрым шагом пошел к лестнице. Спустился по ступеням и уже через секунду его машина, вереща покрышками сорвалась с места.

Психованный! Я же ничего такого не сказала! Я даже извинилась между прочим! А я редко извиняюсь! Еще и смотрел на меня странно, застывшим взглядом как будто я нечто ужасное и жуткое. Оказывается, это бегство задело еще больше, чем давление и наша война. Потом он не приезжал целую неделю и мне уже хотелось устроить какой-то террористический акт в его доме, но Барин как почуял и приехал вечером в воскресенье. У него вообще был нечеловеческий нюх, и он словно читал меня изнутри и знал, что я выкину в следующий раз, а я все же хотела удивлять. И похоже мне это удалось, только совсем не так как я ожидала. Когда услышала, что Барский в доме я как раз нежилась в ванной, тут же подскочила, вытерла голову и принялась лихорадочно одеваться. Еще уедет, не повидавшись со мной, он может. А мне хотелось его увидеть, что насолить, разумеется. Конечно только насолить. Я как попало расчесала свою шевелюру все еще влажную, заколола на макушке, натянула на мокрое тело футболку и шорты, которые сделала сама из рваных джинсов, сунула ноги в тапки и сломя голову поспешила вниз, у первого этажа тут же замедлила шаг, со скучающим видом вышла в гостиную. Барский был не один, а с каким-то молодым мужчиной, больше похожим на рабочего, я его видела впервые они разговаривали и оба не обращали на меня никакого внимания. Из их беседы я поняла, что Барский собрался менять сигнализацию.

— Здрасьте.

Сказала громко и оба обернулись ко мне. Барский нахмурился, осматривая меня с ног до головы, а тот что пришел с ним чуть приоткрыл рот и уставился на мои ноги.

— А на окнах тоже поставите датчики? Я люблю сидеть на подоконниках, и оно все время срабатывает.

Не глядя на них, я продефилировала к окну и залезла коленями на подоконник, развернулась на четвереньках и уселась. Пока ковырялась, майка сползла с плеча и когда я подняла голову, то встретилась взглядом с Барским и вздрогнула. Такого бешеного выражения лица я еще не видела у него никогда.

— Вот так сижу, и оно пищит.

Посмотрела на обоих мужчин и пожала плечами, улыбаясь.

— Подождите меня в коридоре.

Рабочий прокашлялся, отлепив от меня взгляд и нехотя поплелся к двери, несколько раз обернулся, судорожно сглатывая, и только сейчас я заметила, что моя футболка просвечивается. Она намокла от воды, стекающей с кончиков волос и теперь облепила мою грудь. Барский сделал несколько шагов ко мне и сдернул за затылок с подоконника.

— Пошла и оделась! И никогда, запомни, никогда не являйся пока тебя не позвали, ясно?

— Не ясно. Я теперь и выйти из комнаты не могу?

— В таком виде не можешь!

— В каком таком?

Упрямо дернула головой, не обращая внимания на его пальцы на моем затылке, а он смотрит мне в глаза остекленевшим взглядом и скрипит челюстями.

— Ты почти голая! Что это за тряпки?

— А у меня нет других!

Смотрит и давит шею еще сильнее, слегка подергивается уголок его идеального рта, а мне от чего-то хочется приподняться на носочки и принюхаться к его запаху, который кружит мне голову. Медленно разжал тиски рук.

— Будут другие. А теперь пошла к себе.