Нежное безумие

Пятнадцать лет назад, после того, как немного улеглись слухи вокруг меня и Джейми и я вернулась в Тодос-Сантос, то решила всячески помогать школе Всех Святых. Мне нужно было наладить связь с учителями, очистить репутацию ради детей. Я сразу поняла, что если я хочу остаться в этом городе, то мне нужно доказать, что я не ненормальная совратительница малолеток.

Связи. Мне потребовался всего один телефонный звонок, чтобы выяснить, где живет этот ублюдок.

Я нахожусь не в том положении для конфронтации, но не сомневаюсь, что справлюсь, так как это нужно не мне. Это ради дочери. Ни Джейми, ни дети не знают, куда я пошла. Я просто заказала пиццу и выбежала за дверь без объяснения причин, оставляя после себя только след от шин. Дарья была наверху, не замечая нервного срыва матери всего в нескольких метрах от нее. Я рада, что она не была свидетелем моего разрушения в тот худший момент в моей жизни, когда узнала, что с ней сделали. Последнее, что я хочу, чтобы она чувствовала стыд и унижение из-за этого.

Я заглушила двигатель перед домом в стиле Тюдоров на окраине Тодос-Сантоса и щелкнула костяшками пальцев, пытаясь успокоить дыхание.

Не убей этого ублюдка. Твои дети нуждаются в тебе, и ты никак не сможешь помочь им из тюрьмы.

Проще сказать, чем сделать. Когда я хлопаю водительской дверью и мчусь ко входу, то понимаю, что не смогу усмирить ярость.

Ты трогал мою дочь.

Забыла добавить: хоть я и говорю детям сохранять чистые помыслы – я проклинаю его – сильно.

Ради целесообразности и для того, чтобы мой план был успешным, я натягиваю типичную улыбку учителя балета прежде, чем постучать в красную дверь. Может, мои отношения с дочерью не подлежат восстановлению, но никто не имеет права обидеть ее и легко отделаться, независимо от того, что она может никогда не принять меня снова.

Он открывает дверь одетый в светло-серые брюки, свежую белую футболку и хмурится в течение минуты, когда видит мое лицо. Он ждал мою дочь? Я не могу спросить этого, но очень хочу.

– Миссис Фоллоуил. Как неожиданно.

– Да что ты, Гейб? – Я наклоняю голову и улыбаюсь так, что создаю впечатление, что я чокнутая. – Давай подумаем об этом секунду. Мой визит и правда такой сюрприз для тебя?

Он разыгрывает настоящий спектакль: хмурится, моргает, трясет головой.

– Не понимаю, что вы имеете в виду. – Голос его спокойный, но левый глаз немного дергается. Я уже вывела его из себя, хотя по-хорошему еще даже не начинала.

– Я имею в виду то, что потратила двадцать минут, пытаясь понять, что за липкая, стойкая субстанция на пижаме моей дочери, – а это алоэ. Крем с алоэ, который она нанесла на свою попу, чтобы унять боль после того, как вы бесцеремонно избили ее линейкой.

Я подала новость спокойно, но категорично, зная, что если выйду из себя, то все испорчу. А я не могу облажаться. Не сейчас, когда в это вовлечена Дарья. Мне надо перестать подводить ее.

– Довольно громкое обвинение, миссис Фоллоуил, и я должен сказать, что понятия не имею, о чем вы говорите, – сказал он, но кровь все равно отлила от его лица, а пальцы сжимали край двери с такой силой, будто от этого зависит его жизнь. Я сделала шаг вперед, поднимая подбородок и заглядывая ему в глаза.

– Мне освежить вашу память? У меня есть полный доступ к сообщениям, телефонным звонкам и контактам моей дочери, и кое-кто из нас был очень безответственным, когда писал моей Дарье.

Все это грубая ложь и предположение. У меня никогда не было мысли о том, чтобы нарушить личное пространство дочери, но я до сих пор помню свой собственный роман с ее отцом. Страсть. Дикость ситуации. Необходимость поддерживать связь после школьных занятий. Он, наверное, сохранен под чужим именем или звонит с другого номера, но они точно не могут не общаться вне школы.

Он переступает с ноги на ногу, потирая рукой лицо, когда до него доходит, что у меня могут быть доказательства против него.

– Миссис Фоллоуил, пожалуйста, не стоит поучать меня в этой ситуации. Вы были на моем месте. Эти дети, – говорит он, намекая на моего мужа, – совершеннолетние, с бушующими гормонами и грешными помыслами. Вы как никто понимаете, насколько размываются границы.

– Первое, – говорю я, – Дарья не была совершеннолетней, ей было всего четырнадцать, когда она впервые пришла к вам. Джейми был уже давно совершеннолетним, когда я впервые прикоснулась к нему, так что не надо сравнивать. Второе, – я указываю на него, – я никогда не причиняла боль студентам. Вы хоть понимаете, в какие проблемы вы попали, мистер Причард? Не думаю, что вы осознаете это.

Другой манипулирующий жест с моей стороны – я говорю с ним так, будто он уже признался во всем.

– К сожалению, кажется, что этот вопрос я должен обсудить с моим юр…

– Боже, как же это испортит ваш идеальный послужной список. Постоянные унижения… – Я резко цыкаю. – Использование несовершеннолетнего, неподходящее физическое наси…

– Она нуждалась в этом! Она ХОТЕЛА этого! – кричит он мне в лицо, внезапно ударяя кулаком по двери, которая отскакивает. Он хлопает ладонью по ней и начинает плакать, словно израненное животное. – Ваша дочь умоляла об этом! Все было с ее согласия, кроме последнего раза. Она поощряла меня. Манила меня. Соблазнительная маленькая русалка, Лолита с большими голубыми глазами. Вы подвели ее, а я был с ней, собирая осколки и вводя ее в мир. Я сделал шаг навстречу, когда вы отступили. – Теперь его очередь указывать на меня, плюя обвинениями в лицо. – Я заботился о ней. Я волновался. Я управлял школой только ради нее. Вы думаете, что мне нравится иметь дело с подростками? С бездарной футбольной командой? Вы ошибаетесь. Я делал все это ради вашей дочери. Я храню одиночество только ради нее. Я живу в этом ужасном, пластиковом городе из-за вашей дочери. Не вам приходить ко мне в дом и читать лекции о морали. Дарья наполовину сирота из-за вас. Я просто стал тем, в ком она нуждалась. Тем единственным человеком в ее жизни, который заботился о ней настолько, чтобы дать ей ту дисциплину, которую она сама жаждала. А та порка? – Он остановился, выбившись из дыхания. Его грудь поднималась и опускалась. Он маньяк. На краю пропасти. Он вытирает пот со лба. – Когда я был молодым, то меня часто пороли, много. Это исправляло ошибки на моем пути восхождения в мир Божий. И посмотрите на меня сейчас. – Он провел рукой по своему телу. – Я – цельная личность.

Пока, ублюдок.

Я делаю шаг назад в попытке восстановить дыхание. Его слова режут словно нож, но я собираюсь разобрать его на кусочки. Я сжимаю жемчуг на своей шее, поправляю светло-голубую рубашку так, чтобы он заметил маленькое записывающее устройство, прикрепленное к бюстгальтеру. Принимают ли это в суде? Кто знает? Но в чем я точно уверена, так это в том, что Причард не настолько глуп, чтобы пытаться выяснить это.

– Моя вина, мистер Причард, это оправдывает вас. Надеюсь, что власти также посчитают ваши оправдания достаточными.

Его взгляд падает на записывающее устройство, и я понимаю, что у меня получилось. Сейчас я имею все необходимые доказательства для его уничтожения. Чистосердечное признание. Но я не хочу, чтобы обо всем стало известно. Не хочу таскать дочь по судам. Я хочу спокойный и тихий разгром. Несмотря на то что это принесет мне больше боли.

Но следствия не должно быть.

Все это не должно быть опубликовано.

Дарья достаточно настрадалась.

– Назовите вашу цену! – рычит он, глаза потемнели.

– Все просто: ваша работа, местожительство и весь ваш мир. Я хочу, чтобы вы были где угодно, но не рядом с детьми или подростками, мистер Причард, и вы подпишете это.






Глава двадцать вторая




Я хочу быть всем для тебя.

Кроме одного:

твоего прошлого.





Пенн


Я сунул бутылку водки в бардачок и вытер рот тыльной стороной ладони.

Класс. Я превращаюсь в долбаного Рэтта. Я избегал особняка Фоллоуилов всякий раз, кроме тех случаев, когда мне надо было поспать, посрать и принять душ. Хотя даже тогда я передвигался на цыпочках в попытках не столкнуться с Дарьей или Вией, но каждый раз, когда это случалось, то меня словно резали пополам и разбрасывали обе части в разные стороны.

Оставляя открытой дверь машины, я прокладываю путь к «Змеиной норе». Еще слишком рано для битв, но люди уже начали собираться на трибунах, потягивая пиво и куря. Я нашел Гаса около крайней скамьи изучающим списки дерущихся, которые они составили с Шарпи в блокноте. Он облизывает палец и переворачивает страницу, когда я подхожу к нему, не поднимая взгляда.

– Скалли.

– Мы собираемся помириться или зачем ты позвал меня сюда? – икнул я, облокачиваясь на трибуну, у которой мы стоим.

Вчера Адриана позвонила и попросила о встрече в парке. Подчеркнув, что это очень важно. Я согласился, потому что подумал, что это касается моего отчима – он стал настоящей занозой в заднице. На фоне я услышал шепот Гаса, но подумал, что она может обслуживать его в «Ленни». Только после того, как я расстался с Адрианой в парке, когда она сказала мне, что у Харпер жар (его не было), я вспомнил, что она взяла перерыв, сказав, что хочет сосредоточиться на учебе.

Сейчас мне стало интересно, насколько глубоко Гас залез в мою жизнь без спроса. Потому что, если он забавляется с Адрианой и крутится рядом с моей сестрой, кто знает, что еще он взял без разрешения?

Только не Дарья, ради всего святого.

– Оу, – Гас бросает на землю блокнот и переворачивает кепку задом наперед, видимо, потому, что считает, что он еще выглядит недостаточно придурковатым. – Кто-то был очень плохим мальчиком.

– Выкладывай! – рычу я.

– Я просто хочу поговорить, – он поднимает руки, сдаваясь.

– Мне не о чем с тобой разговаривать, кроме того, что твоя команда говно. Но об этом отлично рассказывают действия, а не слова, поэтому я просто напомню вам об этом на поле на следующей неделе.

– Об этом. – Он постукивает пальцем по губе, задумавшись. – Вижу, что твоя девушка не ввела тебя в курс дела о нашем последнем разговоре.

Я потираю челюсть:

– Адриана пытается забыть о твоем существовании. Она ненавидит тебя, как и мы все.

– Нет. Та единственная, которой есть до этого дело.

Дарья.

Моя челюсть сжимается, и я готов врезать ему просто за то, что он дышит в ее сторону. Ей довольно испытаний – частично по вине моей сестры, – и она не нуждается еще и в этих проблемах.

– Не впутывай ее в наши разборки, иначе у тебя будут проблемы гораздо хуже, чем проигрыш матча в пятницу. – Мой голос становится стальным, любые следы алкоголя покидают мое тело – я бодр и трезв.

– Слишком поздно, любовничек. У меня в руках ее дневник. Завораживающая вещица. – Он присвистнул. – Это чудо разлетится по всей школе. Шлепанье и унижение от директора, прямо как в плохой порнушке, грубый секс в лесу с тобой, полный игнор желаний матери и твоей сестры. Дарья была хороша в том, чтобы быть плохой последние четыре года.

Причард отшлепал ее? Слова горят на моей коже, и все, что я вижу, – красная пелена. Он коснулся ее. Нет, хуже – он причинил ей боль. И прямо под моим носом.

Злость заполняет мои вены и накапливается в желудке. Я на грани взрыва прямо около трибун и Гаса.

Делаю шаг в его сторону и сжимаю пальцы вокруг глотки. Я готов задушить его прямо сейчас и даже не пожалею об этом завтра утром. Эта мысль пугает меня своей реальностью. Я был в ярости, когда узнал, что он мутит с моей сестрой, но хотя и очевидно, что Дарья и Виа разрывают меня на две части – кусок Дарьи явно крупнее. Я переживаю за нее больше.

– Если все это станет известно…

Гас пытается безуспешно сглотнуть, издавая звук, похожий или на хихиканье, или на рвоту. Моя рука вокруг его мясистой шеи становится тверже, я уже вижу синие вены сквозь его кожу. Его глаза становятся красными, кровь вскипает в венах.

– Что, ты думаешь, произойдет, если ты меня прикончишь, Скалли? Кое-кто, кому я доверил хранение дневника, распечатает его за меня и раздаст всем, кто захочет прочесть его. И поверь мне – люди будут в очередь выстраиваться за грязными тайнами твоей девушки.

– Что ты хочешь? – Слюна вылетает из моего рта. Я проиграл. Я теряю ее. Воздух начинает пульсировать, мир – живое существо, которое покачивается, пытаясь сбить меня с толку.

– Проиграй игру, бро. Я сказал ей, что единственный способ вернуть дневник без последствий – позволить нам выиграть. Все знают, что тебе и так делали предложения большие шишки. Просто сделай шаг в сторону и поделись куском пирога.

– У меня еще есть остальные члены команды. Они тоже заслуживают этот кусок! – кричу я.