Непристойные предложения

– Суеверный старый сумасброд и дерзкий мужлан, – горько прокомментировал профессор Лирлд. – Но с такими разговорами они просто отрежут мне все финансирование, Шрин. Они остановят мою работу. Именно тогда, когда появились первые положительные результаты. Нам нужно подготовить контрмеры!

Однако Мэншип был совершенно не заинтересован в этом так хорошо знакомом академическом отчаянии. Он все пытался дотянуться до гаснущих умственных сигналов Гломга и Рабда. Не сказать, что он был заинтригован советом отца о том, как вести порядочную и счастливую половую жизнь после свадьбы.

То, что изумило его больше всего, явилось побочным умственным продуктом более раннего комментария. Когда Рабд упомянул о погрузке на корабль всех необходимых для полета вещей, другая часть ума флефноба, словно стимулированная ассоциациями, быстро описала конструкцию небольшого судна, то, как его обслуживать и, самое главное, как им управлять.

Несколько секунд он мог видеть панель управления с разноцветными включающимися и выключающимися огнями, а также начало крепко усвоенной, часто повторяемой инструкции: «Чтобы прогреть двигатели привода Бульвонна, необходимо сначала повернуть верхние три цилиндра… Осторожнее!»

Мэншип с изумлением понял, что перед его взором предстала подсознательная мысленная картина, вроде той, что не так давно он уловил от Шрина, осознав, что меняющиеся световые пятна на сфере в щупальцах лаборанта были показаниями приборов. Очевидно, что его чувствительность к мозгам флефноба значительно усилилась и вышла за границы простых умственных заявлений, которыми постоянно сознательно обменивались флефнобы, и пусть даже не проникла в их бессознательное, но, во всяком случае, достигала не лежащих на поверхности областей личного восприятия и памяти.

А это означало… означало… Он сидел, но все равно чуть было не утратил равновесие от посетившей его мысли. Немного попрактиковаться, слегка развить полученные навыки, и он, конечно же, сможет проникать в разум любого флефноба на планете.

Он сидел, лучась гордостью от этой догадки. Самолюбие, которого и так практически не наблюдалось, за последние полчаса было с особым зверством растоптано под внимательным присмотром сотни бирюзовых глаз и под гнетом телепатических насмешек. Личность, которая ни разу за всю свою сознательную жизнь не стремилась к власти, вдруг обнаружила, что, с высокой степенью вероятности, может вершить судьбами целой планеты по мановению коры своего головного мозга.

Да, это значительно улучшило его настроение! Любые знания, которыми располагали эти флефнобы, были у него в кармане, только руку протяни. Что, к примеру, стоит ему сейчас заполучить… Да, начнем-ка вот с чего.

И тут Мэншип вспомнил. Огонек его эйфории погас, как спичка, на которую плюнули. Нужно было получить самые важные знания, единственные знания, представлявшие для него интерес: как выбраться домой!

Одно из немногих существ на этой планете, если не единственное, насколько он мог предположить, которое думало, что до дома Мэншипа хоть как-то можно добраться, шло со своим отцом в некий флефнобский аналог забегаловки «Бар и гриль у Тони». Фактически, если судить по оглушительной тишине, Рабд только что вышел из зоны телепатического контакта.

С хриплым, страдальческим, тоскливым криком, словно бык, который обагрил рога чем-то липким и красным, мчится по инерции к дальнему концу арены, разворачивается и видит, как персонал тащит раненого матадора прочь за неприступную перегородку… именно с таким совершенно растерянным ревом Клайд Мэншип разорвал окружавший его материал сильным движением обеих рук и приземлился обеими ногами на изогнутый во все стороны стол.

– … И семь или восемь полноцветных графиков, показывающих историю телепортации до этого эксперимента, – говорил Лирлд своему помощнику. – Знаете что, Шрин, если у вас будет время, чтобы сделать трехмерные графики, Совет будет весьма впечатлен. Это настоящая битва, Шрин, поэтому нам следует использовать все…

Его мысль прервалась, когда стебельки с глазами изогнулись и уставились на Мэншипа. Через мгновение все остальные стебельки не только профессора, но и его помощника повернулись и остановились, продолжая колыхаться, не сводя взгляда со вставшего на ноги человека.

– Святой концентрированный Крм, – послал ум профессора дрожащую мысль. – Плоскоглазый монстр! Он освободился!

– Из цельной бумажной клетки! – в страхе завопил Шрин.

Лирлд принял решение:

– Бластер, – жестко приказал он. – Щупальцните мне бластер, Шрин. Будут нам выделять бюджетные средства или нет, мы не имеем права идти на риск с таким существом. Если он начнет буйствовать в густонаселенном городе…

Флефноб вздрогнул, так что вся черно-чемоданная поверхность заходила ходуном. Он что-то быстро подрегулировал в причудливой завитушке, которую передал ему Шрин. Затем направил ее на Мэншипа.

Выбравшись из бумажного пакета, Мэншип в нерешительности мялся на столе. Не являясь человеком действия в каком бы то ни было смысле, теперь он был озадачен тем, как следует поступать дальше. Он понятия не имел, в какую сторону направились папаша и сынок Гломги, более того, он совершенно не представлял, где в этом помещении располагалась дверь. С сожалением он подумал, что не заметил, через какое отверстие появился Рабд, когда этот молодой флефноб присоединился к здешней веселой компании.

Его внимание привлек ряд зигзагообразных выступов на противоположной стене, но тут он заметил бластер, который Лирлд боязливо и непрофессионально, но все же направил на Мэншипа. Его разум, который считал недавнюю беседу между профессором и помощникам чем-то совершенно не относящимся к делу, внезапно проинформировал его, что Мэншип готов стать первой и, возможно, неучтенной жертвой войны миров.

– Эй, – закричал он, забыв о своих скудных коммуникативных возможностях. – Мне просто нужно догнать Рабда. Я не собираюсь буйствовать…

Лирлд что-то сделал с завитушкой, как будто завел часы, а скорее всего просто спустил курок. Одновременно с этим он зажмурил все свои глаза, что само по себе было нелегким делом.

Именно это, как потом понял Клайд Мэншип, – когда нашлось время и место поразмыслить обо всем, – и спасло ему жизнь. Это и длинный прыжок вбок, который он совершил, когда миллионы трескучих красных точек вылетели из бластера и направились в его сторону.

Красные точки на большой скорости пронеслись мимо его пижамы и ударились в нижний ярус потолка. Совершенно беззвучно в каменной кладке появилось отверстие окружностью футов в десять. Отверстие было достаточно глубоким – три или четыре фута, так что через него виднелось ночное небо. Тяжелое облако белой пыли оседало вниз, словно только что тщательно выбили ковер.

Уставившись на это, Мэншип почувствовал, как леденеет его сердце. Желудок прилип к брюшной полости и, казалось, пытался взобраться под ребра. Он никогда еще в своей жизни не был так напуган.

– Э-э-эй, – начал было он.

– Мощность чуть великовата, профессор, – рассудительно заметил Шрин, облокотившись на стену широко расставленными щупальцами. – Мощность чуть великовата и недостаточно глрнк. Попробуйте чуть больше глрнк и увидите, что все получится.

– Спасибо, – благодарно ответил Лирлд. – Вот так, вы говорите?

Он снова поднял свой инструмент и нацелил его.

– Э-э-эй! – продолжил Мэншип, как и раньше, – и не потому, что почувствовал, что результат подобного обращения даст хоть какую-то пользу, а потому лишь, что не имел на тот момент никаких творческих предпосылок, чтобы сказать что-то еще.

– Э-э-э-эй! – еще раз повторил он, стуча зубами и наблюдая за Лирлдом глазами, которые уже нельзя было назвать такими уж плоскими.

Он поднял трясущуюся руку, пытаясь жестом вразумить противника. Страх распространялся в нем, как панический сигнал в обезьяньей стае. Он снова увидел, какие необычные действия совершает флефноб со спусковым крючком. Его мысли остановились, а каждый мускул тела невыносимо напрягся.

Внезапно Лирлд задрожал. Он заскользил назад вдоль стола. Оружие выпало из его окаменевших щупалец и разбилось на множество круглых пружинок, которые раскатились во все стороны.

– Шрин! – застонал его разум. – Шрин! Монстр… Ты видишь, что излучают его глаза? Он… он…

Его тело с треском лопнуло, и из него потекла бледно-синяя слизь. Щупальца опали как листья на резком осеннем ветру. Глаза, которыми была усеяна поверхность тела, из бирюзовых сделались мутно-коричневыми.

– Шрин! – умоляюще послал он свою прощальную мысль. – Помоги мне… плоскоглазый монстр меня… помоги… помоги!

А затем он растворился. Там, где он только что находился, не осталось ничего, кроме черной жижи с синими прожилками, которая фонтанировала, пузырилась и стекала вниз через изогнутый край стола.

Мэншип непонимающе глазел на это, радуясь тому факту, что остался в живых.


Отблеск совершенно безумного, панического страха донесся до него из разума Шрина. Помощник-лаборант отпрыгнул от стены, к которой прислонялся, проскользил по столу, расставив щупальца, на секунду приостановился у выступов вдоль края, чтобы развернуться в нужном направлении, а затем по огромной дуге отправился к дальней стене здания. Зигзагообразные выступы расширились со вспышкой как от молнии, чтобы пропустить тело флефноба.

Итак, там действительно была дверь. Мэншип ощутил некую удовлетворенность из-за такого удачного дедуктивного анализа. Да к тому же не обладая всеми фактами… Умен, очень умен.

Затем различные области его мозга наверстали все, что произошло в последние минуты, и Мэншип задрожал. Он должен уже быть мертвым, его плоть должна быть разорвана на куски или испепелена. Что ж случилось?

Лирлд выстрелил в него и промазал. Как только он приготовился ко второму выстрелу, что-то здорово врезало флефнобу, как ассирийцам, которые некогда волчьей хваткой держали в страхе все окрестные народы. Что? У Мэншипа не было никакого оружия. Насколько он знал, в этом мире у него не было никаких союзников. Он осмотрел огромное, многоярусное помещение. Тишина. Ни единого живого существа.

Так что там профессор телепатически провопил, прежде чем превратился в суп? Что-то о глазах Мэншипа? Что-то излучается из глаз землянина?

Все еще чрезвычайно озадаченный, Мэншип не мог не сожалеть о смерти Лирлда, несмотря на то что с трудом пережил эти несколько последних минут. Возможно, потому, что они в некотором роде являлись коллегами, флефноб казался единственным существом, к которому Мэншип мог испытывать хоть какую-то симпатию. Сейчас же он чувствовал себя совершенно одиноким, к тому же несколько виноватым.

Различные мысли, мутным потоком проносившиеся у него в голове, внезапно пропали, и им на смену пришло одно крайне важное наблюдение.

Зигзагообразный дверной проем, через который унесся Шрин, закрывался! И насколько понимал Мэншип, это был единственный выход из здания!

Мэншип спрыгнул с огромного стола – второй отличнейший прыжок за последние десять минут, и все благодаря спортзалу, который он посещал пару часов в неделю в течение целого семестра шесть лет назад. Он добрался до сужающегося проема, готовясь выцарапывать свою свободу через твердую каменную стену, если это будет необходимо.

Он ни в коем случае не собирался оставаться узником этого места, когда прибудет флефнобская полиция, оснащенная тем, что они используют вместо слезоточивого газа и пулеметов. Он также не забыл о том, что нужно догнать Рабда и взять у него два-три урока по вождению инопланетной техники.

К его неописуемой радости отверстие вновь раздвинулось, как только он приблизился к стене. Какое-то фотоэлектронное приспособление, подумал он, или просто повышенная чувствительность к приближающемуся телу?

Он побежал вперед и вскоре оказался на поверхности планеты, окруженный глубоким ночным небом.

От одного этого вида у него перехватило дыхание и открывшийся простор заставил на мгновение забыть о странном городе флефнобов, простиравшемся во все стороны.

На небе было так много звезд! Небесные тела казались сахарной пудрой, которой кто-то щедро посыпал небесный свод. Звезды мерцали так ярко, что сумерки никак не могли смениться полной темнотой. Луны не было, но ее отсутствие ничему не мешало; наоборот, казалось, что полдюжины лун разбились на квадрильоны мелких белых точек.

В этом обилии звезд трудно было узнать хоть одно знакомое созвездие. В этом случае, догадался Мэншип, наверное, следует говорить о третьем по яркости скоплении и пятом по величине секторе. Естественно, здесь, в самом центре галактики, существа не просто видели звезды, они жили среди них!

Он обратил внимание, что его ноги вдруг стали мокрыми, и, посмотрев вниз, увидел, что стоит посреди мелкого потока какой-то красноватой жидкости, которая текла между круглыми зданиями флефнобов. Канализация? Водопровод? Возможно, ни то, ни другое, возможно, что-то еще, совершенно не вписывающееся ни в какие человеческие представления об инопланетной жизни. Ведь рядом, параллельно текли другие цветные потоки, как заметил Мэншип: зеленые, сиреневые, ярко-розовые. На пересечении улиц в нескольких ярдах от него красноватый поток утекал отдельно в нечто вроде аллеи, тогда как несколько новых цветных проток присоединялись к основному направлению.

Ладно, он попал сюда не для того, чтобы решать вопросы инопланетной социологии. У него уже появились первые признаки простуды. Мало того, что он промочил ноги в этой похожей на влажную губку атмосфере; его пижама приклеилась к телу и глаза время от времени заволакивала влага, так что приходилось вытирать их тыльной стороной ладони.

Более того, хоть он и не был голоден, однако не только не видел с момента своего появления здесь ничего, хоть отдаленно напоминающего пищевые продукты, пригодные для людей, но и не заметил ни малейших признаков того, что у флефнобов были желудки, а уж тем более рты.

Может, они получают питательные вещества через кожу, обмакивая ее, предположим, в потоки различных цветов, которые текут через весь город. Красный, быть может, – это мясо, зеленый – овощи, белый – десерт…

Он стиснул кулаки и попытался сосредоточиться. У меня нет времени на подобный философский бадминтон, – упрекнул он себя. – Через несколько часов мне захочется есть и пить. За мной будут охотиться. Мне лучше двигаться дальше и пытаться найти решение!

Но куда идти? К счастью, улица, на которой стояла лаборатория Лирлда, была пустынной. Может, флефнобы боятся темноты? Может, они все как один образцовые столпы общества и послушно ложатся спать, как только приходит ночь? Возможно…

Рабд. Ему нужно найти Рабда. Это начало и конец единственного решения всех его проблем, которые возникли, когда он материализовался на лабораторном столе профессора Лирлда.

Рабд.

Он попытался «послушать» чужие мысли. В мозгу понеслись различные обрывки, принадлежавшие находившимся поблизости жителям города.

– Хорошо, дорогая, хорошо. Если не хочешь немного погадлить, не будем гадлить. Займемся чем-нибудь другим…

– Этот выскочка Бохрг! Завтра мы его уделаем…

– У тебя есть три замшкина для аплета? Мне нужно сделать передачу на большое расстояние…

– Бохрг такой вкатится завтра утром, думая, что все осталось как прежде. И как же он удивится…

– Ты мне нравишься, Нернт, очень сильно нравишься. Поэтому чувствую своим долгом сказать тебе об этом, как другу, понимаешь?

– Нет, дорогой, я не имела в виду, что я не хочу гадлить. Я думала, что ты не хочешь, поэтому пыталась позаботиться о тебе, как ты всегда просишь. – Конечно же, я хочу гадлить. И пожалуйста, не смотри на меня так…

– Послушай сюда. Я могу слизнуть любого флефноба в этом месте…

– Если честно, Нернт, думаю, что ты единственный, кто до сих пор ничего не знает. Все остальные…

– То есть ты настолько напуган, да? Хорошо. Давай по два за раз. Давай, ну давай же…

Но ни намека на Рабда. Мэншип начал осторожно спускаться по брусчатке улиц, хлюпая по местным речушкам.

Он подошел слишком близко к стене одного из темнеющих зданий. Зигзагообразная дверь тут же раскрылась в зевающем приглашении. Он подождал секунду, потом зашел внутрь.

Здесь никого не было. Может, флефнобы спят в каком-то отдельном здании, вроде общежития? Может, они вообще не спят? Он должен исследовать этот вопрос, когда сможет соединиться с каким-нибудь знающим умом. Информация может оказаться полезной.

Это здание походило на склад и было заставлено стеллажами. Однако стены были совершенно пусты, похоже у флефнобов имелись какие-то запреты на размещение предметов вдоль стен. Стеллажи поднимались по центру, довольно высоко, и опять же, не имели какой-то конкретной формы.