На пороге Будущего

— С каких это пор ты стал поборником мира? — удивился Камаким. — Раньше, помню, тебя с границы было не дождаться, а теперь ты дружить с дикарями намерен?

— Я не против доброй драки, — ответил Хален, поглаживая жену по руке. — И все же считаю, что следует обходиться без нее, если есть такая возможность.

— Ты повзрослел, государь, — сладко пропела Айнис, обратив на Халена ласковые голубые глаза.

— Но почему же вы не выходите в океан? — продолжила Евгения. — Ты говоришь, Камаким, что у вас множество фортов на побережье. Значит, есть и флот. Неужели вам не интересно узнать, что находится за горизонтом?

Он кивнул.

— Были смельчаки, что отплывали на поиски иных земель. Никто из них не вернулся. Где-то в океане находится подводное царство умерших душ, которые никому не дают проплывать над ним. Возможно, жители островов Мата-Хорус тоже отправляют экспедиции в дальний путь. А уж береговую линию Матагальпы они знают лучше кого-либо другого, недаром товары из Галафрии выгоднее покупать у них. На мой взгляд, госпожа, нам здесь и так всего хватает. Чего еще искать?

Пожалуй, Камаким прав, думала Евгения, наблюдая, как Венгесе управляет парусом, а Айнис заплетает косы Сериаде. Разница между землянами и жителями Матагальпы обусловлена географией. Землянам — что в глубоком прошлом, что в новое время — постоянно было мало того, что они имели. Их тянул за горизонт голос, говоривший, что где-то есть места лучше, чем их собственные. Так они дошли до самого края земли, расселившись по всем континентам и всем островам. Тот же алчный инстинкт двигал европейцами в эпоху великих географических открытий. Где-то растут деревья, дающие драгоценные пряности, где-то за тридевять земель чужестранцы ткут шелк и выплавляют огромные статуи из золота. Они жаждали завладеть всеми этими богатствами. Матагальпа же никогда не знала ничего, привезенного извне. Здесь не было алмазов, хлопка, жирафов. Появись хоть один жираф — и люди наверняка вырубили бы все леса, чтобы найти еще этих удивительных животных. А поняв, что на континенте таких нет, они выдумали бы легенду о Таинственной Земле Жирафов и непременно отправились ее искать. Но жирафов не было, зато было все, что нужно для привольной и сытой жизни…

Она с отвращением посмотрела на стол, на котором Пеликен накрывал обед. Она была голодна, но желудку определенно не нравилась качка.

— Все же попробуйте поесть, — посоветовала Айнис, понявшая ее сомнения.

Сама она кушала один лишь фруктовый салат — красивая фигура требовала жертв. И тихо внушала Сериаде:

— И ты, моя радость, не увлекайся сладостями и жирным мясом. Ты прекрасна, и чем скромнее будет твой обед, тем дольше прослужит красота.

Сериада смутилась, украдкой бросила взгляд на мужчин. Но те, собравшись у руля, рассматривали что-то на берегу, а Пеликен, пододвигавший к столу кресла, притворился глухим.

Евгения положила себе пол-котлетки и немного овощей, но через пять минут уже уплетала обед за обе щеки. Айнис оказалась права: после сытной еды тошнота прошла, голова прояснилась. И все же что-то омрачало ей настроение. Она посмотрела вокруг. Корабль уже сильно отдалился от берега, увлекаемый западным ветром. Возвращаться придется маневрируя. Для того, чтобы войти в порт, потребуется немало времени. Евгения повернулась к Халену, покойно расположившемуся рядом.

— Давай повернем к дому.

— Уже надоело? — удивился он.

— Дорога обратно займет несколько часов. Мы все еще успеем утомиться.

— Не нужно! — возразила царевна. — На берегу ждут гвардейцы, мы можем пристать где угодно, и они нас встретят. В море так прохладно и тихо, давайте останемся здесь!

Прошло еще полчаса. Женщины молчали, наслаждаясь покоем. Мужчины обсуждали, куда отправиться завтра на охоту. Шальная волна ударила в корму, окатила Евгению солеными брызгами. Она еще раз взглянула на Халена, и тот решительно переложил руль. «Белый гусь» с достоинством описал широкий полукруг и сложным зигзагом пошел к берегу.

Пристать удалось лишь через несколько часов в двадцати тсанах от Киары — резко усилившийся ветер не только не позволил кораблю приблизиться к порту, но и вынудил Халена продолжить движение на восток. Под начавшимся дождем они бросили якорь у обрывистого берега и долго искали тропу наверх. Половине ожидавших здесь офицеров пришлось остаться у корабля — следить, чтобы его не унесло начинавшейся бурей. Хален взял в седло Сериаду. Оказалось, что изнеженная Айнис прекрасно держится на лошади, хотя дождь и ветер не привели ее в восторг. Нечего было и думать добраться до города в такую погоду. Выехав на дорогу, связывавшую Киару с Готанором, они завернули в ближайший трактир. Теперь уже Евгении пришлось утешать Айнис, которая была в отчаянии из-за растрепавшейся прически и промокшего платья.

— И все же я рада, дорогая моя, что все слухи о вас оказались правдой, — вздохнула дама, протягивая руки к жаровне. От ее одежды шел пар. Трактирщик отдал женщинам лучшую комнату, выгнав оттуда других постояльцев, а его жена принесла полотенца и сухие плащи. — Вы олуди и наверняка прекраснейшая из всех, что приходили в Ианту!

— Какие слухи? Обо мне уже ходят слухи?! Но я еще и года здесь не прожила!

— Олуди чуют ветер за пять тсанов, слышали такую поговорку? Мне всегда казалось, что она имеет иной смысл, но оказывается, ее можно понимать и буквально. Вы почуяли этот ветер за целых сто тсанов, дорогая Эви.

— Если бы не ты, нас унесло бы в океан, — добавила Сериада. — Почему ты велела повернуть обратно? Что ты почувствовала?

Евгения молчала. Прося Халена о возвращении в порт, она и не думала о возможном шторме. Просто ей показалось, что пора заканчивать прогулку.

Она бы больше не вспомнила об этом, как уже забыла о залеченной вчера ране Пеликена, если бы поздно вечером в спальне Хален, раздевшись, не показал ей свои гладкие руки.

— Я лет с шести был весь в шрамах. А теперь, смотри, даже от самого глубокого рубца не осталось и следа. Помнишь, вот здесь он был.

Евгения помнила: свинцового оттенка рубец тянулся вдоль левого бедра, эта рана была получена в первой битве с дикарями. Теперь его тоже не было. Кожа стала гладкой, как будто он никогда не держал в руках оружия, не охотился и не лазал по скалам.

— Ты целительница, моя любимая.

— Но я ничего не делала для этого!

— Олуди несет благодать в себе. Что ж, готовься. В скором времени о твоих способностях прослышат все, и в замок начнется паломничество.

Хален замолчал, увидев, каким расстроенным стало ее лицо.

— Что с тобой? — он нежно поцеловал ее в губы. — Это твое призвание. Почему ты недовольна?

— Мне не нравится, что от меня ничего не зависит. Медицина — это наука. Чтобы лечить людей, врачи учатся много лет и до конца жизни продолжают узнавать что-то новое. А про меня будут говорить, что мне достаточно прикоснуться к больному, чтобы излечить его. Так не бывает. Не все болезни лечатся, и наложения рук недостаточно. Если уж это мое призвание, то я должна его развивать — знать о разных болезнях, разбираться в анатомии.

— Достойные слова, — кивнул он. — Не сомневаюсь, что гильдия врачей пойдет тебе навстречу. Они учат юношей по семь-восемь лет, прежде чем принять в свои ряды, но тебе наверняка понадобится меньше времени, ведь в чем-то ты образованнее их.

Она прижалась к его горячему плечу, провела по нему губами.

— А сегодняшний случай? Я, можно сказать, предвидела будущее. Как ты думаешь, это умение тоже со временем разовьется?

— Не уверен, что хочу этого, — произнес он задумчиво. — Большая мудрость приводит к большому горю… Я предпочел бы не знать своего будущего. Видеть завтрашний день — значит быть обреченным лишь на один вариант событий. Есть от чего впасть в отчаяние… Давай будем считать, что сегодняшнее происшествие было лишь счастливой случайностью.


Евгения уютно устроилась у него под боком. Он быстро заснул. Она скинула одеяло — рядом с Халеном ей всегда было жарко. Прислушиваясь к его тихому дыханию, она смотрела в темноту, где постепенно вырисовывались очертания резных шкафов. В распахнутое окно вливался запах мокрой земли, освеженной дождем листвы. Вокруг башен носились летучие мыши, и в ушах звенело от их писка.

Как быстро привыкает ко всему человек, думала Евгения. В это время год назад она решала задачи по высшей математике и гадала, кто из знакомых мальчиков первым пригласит ее в кино. И была уверена, что впереди — институт, знакомство с новыми мальчиками, неспешная учеба. А теперь все это кажется сном. Даже тоска по родителям притихла, отступила под грузом новых впечатлений. Хален заменил ей отца и мать. Не будь его, что было бы с ней? Его немногословная любовь поддерживала и защищала ее, как могучее дерево дает новому побегу возможность расти, прикрывая от жгучего солнца и холодных дождей. Не зря на фамильном гербе Фарадов изображено дерево, осеняющее город густой кроной. В ее прежнем мире не существовало безусловных авторитетов, людей, стоявших выше закона и критики. А здесь если что и сдерживало безудержное преклонение подданных перед царем, то лишь он сам. Евгения вспомнила рассказы Камакима и Айнис о Шурнапале — дворце Рос-Теоры. Хален тоже мог бы построить себе целый город из белого мрамора, под золотыми куполами, и принимать низко кланяющихся послов, сидя на высоком троне. Но сохранило бы это любовь его народа? Он знал, что преклоняются перед царем, но любят — человека. Его простой быт и ежедневный труд приносили больше политических дивидендов, чем любые жесты на публику. Для него правление заключалось не в председательстве на заседаниях Совета и не в подписании указов, а в самостоятельном решении всех вопросов, будь то тяжба между землевладельцами или обвал шахты в далеком руднике. Хален держал руку на пульсе страны, чувствовал каждый удар ее сердца, знал настроение своих подданных, как свое собственное.

И этот человек любил Евгению. Понимание этого заставляло ее действовать. Не такой она была женщиной, чтобы тихо жить в тени мужа, удовлетворяясь его успехами. Ее прежде по-детски не определенный характер под влиянием мужа и собственного, ко многому обязывающего титула начал формироваться, и то, что ее отец несколько лет назад неделикатно называл «шилом в заднице», на глазах превращалось в определяющую черту натуры — неспособность удовлетворяться малым. Ей недостаточно было гордиться мужем. Она желала, чтобы и он гордился ею. Это было стремление, принесенное из прошлой жизни, где женщины самоутверждались мужскими методами. Евгения надеялась, что этот мир как-нибудь смирится с ее неженской активностью. В конце концов, непререкаемый авторитет Халена распространяется и на нее.

Лежа в темноте, накручивая на палец прядь волос, она придумывала речь, которая поможет ей завтра убедить местных эскулапов взять ее в обучение.





7




Эскулапы и не думали возражать. На первом курсе медицинской школы Киары было немало женщин. Они изучали свойства различных веществ и учились готовить лекарства, познавали основы анатомии, получали навыки в выхаживании больных. К высотам медицины женщин, конечно, не допускали — и хирургия, и научные исследования были прерогативой мужчин.

Медицинская школа, называемая Домом Абима по имени олуди, исцелявшего больных и воскрешавшего мертвых, находилась на юго-востоке Киары, в Школьном квартале. Они отправились туда рано утром. Редкие прохожие кланялись и долго смотрели вслед их экипажу, охраняемому вооруженными всадниками. Город неспеша просыпался, оживал после ночи. На красных крышах щебетали птицы. Замерли в утреннем безветрии листья старых платанов. Солнце поливало золотом дороги, сверкало в непросохших после вчерашней грозы лужах. Сокращая путь, возница свернул в жилые кварталы. Здесь были улицы богатых — тихие, тенистые, не скрывавшие за коваными оградами двух- и трехэтажные каменные дома, украшенные мрамором, бронзой и резным деревом. На плоских, чуть скошенных для стока дождевой воды крышах завтракали хозяева, а расположившиеся на террасе внизу музыканты услаждали их музыкой.

Дальше шли жилища бедноты. Дети играли в узких переулках, куда еще не добралось солнце. В крохотных садиках наливались соком плоды. Слышалась женская перекличка, детский плач. Сквозь дыры в покосившихся заборах царскую карету провожали внимательные глаза.

Еще дальше от замка жили чиновники и священнослужители. Ближе к городской стене располагались улицы ремесленников с их лавками и мастерскими, и вплотную к ним примыкал Школьный квартал. Сюда горожане отводили сыновей: одних — в общие училища, других — в привилегированные школы, где за определенную плату дети получали не только хорошее образование, но и товарищей из достойных семей. У коммерсантов, военных, мастеровых, челядинов — у всех были школы, которые они считали подходящими для своих детей. В одном из лучших заведений для будущих торговцев учился и сын Халена, но всем было понятно, что после окончания учебы настоящий отец отправит его в высшую офицерскую школу.

В Доме Абима не только получали образование будущие врачи. Это был настоящий институт, сотрудники которого проводили научные эксперименты, писали и защищали перед коллегами солидные труды и преподавали в школе, где учились их собственные дети. Впрочем, немало здесь было юношей и девушек из других сословий. В обществе Ианты не существовало строгого кастового принципа, и ничто не запрещало молодым людям выбрать себе занятие по душе. Работу научных центров царь оплачивал из собственной казны. Это не ложилось на нее тяжким бременем, поскольку город Киара являлся собственностью царской семьи и его доходами Хален имел право распоряжаться лично.

Директор Дома Лепсит Себариад встретил их в своем кабинете, полном деревянных, стеклянных, резиновых макетов. Он специализировался на онкологических заболеваниях и болезнях крови и все свободное от административной работы время проводил в городской больнице, а также часто выезжал в провинции. Иантийцы в целом были здоровой нацией, практически не знавшей таких, к примеру, недугов, как аллергия или близорукость, которые у соотечественников Евгении встречались сплошь и рядом. В поисках интересных случаев ученым приходилось выезжать на рудники и заводы, где тяжелые условия жизни и труда работали к их пользе.

Лепситу было уже больше шестидесяти. Его глаза за увеличивающими стеклами очков смотрели на Евгению почтительно и не без удивления. Он казался переросшим и состарившимся ребенком. Присутствие в этой скромной обители сразу и царя, и царицы сильно смутило его.

После взаимных приветствий и общих разговоров о погоде и ученических успехах Хален перешел к главному.

— До вас, возможно, дошли слухи о том, что госпожа Евгения обладает даром исцеления. У нее было пока немного возможностей его продемонстрировать, однако одно из доказательств перед вами, — царь протянул руки, и Лепсит внимательно их осмотрел.

— Действительно, интересно, — сказал он. — Мне пока еще не приходилось слышать о существовании средства, способного полностью сглаживать рубцы и шрамы. Что вы еще умеете, госпожа?

— Пока почти ничего, — честно ответила Евгения. — Мне кажется, что иногда я вижу настроение и болезни людей, но мне сложно определить, какие именно это болезни. У вас, к примеру, что-то не в порядке вот здесь, — она смерила врача взглядом и указала рукой. — Могу предположить, что это камни в почках. И вам, конечно же, необходим регулярный массаж, потому что ваши плечи просто вопят от боли!

— Это правда, после долгого сидения за столом иногда не могу разогнуть спину, — пробормотал Лепсит, и в его круглых глазах начал медленно проявляться испуганный восторг. — Это великий дар, моя госпожа, за который многие мои коллеги отдали бы все свои звания, все доходы! Правда, сам я все же полагаю, что глубокое знание и опыт заслуживают большего уважения, чем данный свыше дар…

Поняв свою неловкость, он запнулся и покраснел.

— Именно поэтому я и пришла к вам! — воскликнула Евгения. — Немного толку в бессмысленном тыканье в место болезни. Мое видение бесполезно без знаний. Возьмите меня на первый курс школы, чтобы я представляла себе строение человеческого тела, разбиралась в лекарствах и могла оказать страждущим настоящую помощь.

Лепсит сделал согласный жест, но тут же на словах перебил себя.

— Занятия начались месяц назад. Если вам будет угодно за короткий срок нагнать остальных студентов… Или, если пожелаете, преподаватели будут заниматься с вами отдельно. Да, так будет лучше. Я назначу лучших специалистов, которые сделают для вас все, что пожелаете.

— Я предпочла бы именно такой вариант, — согласилась Евгения. — Боюсь, что другие обязанности лишают меня возможности ежедневно бывать здесь.

— Завтра же я пришлю к вам нескольких своих сотрудников. Определите график обучения и программу. Я счастлив, что вы обратились ко мне, госпожа.

Выйдя во двор, Хален и Евгения переглянулись и рассмеялись.

— Лепсит не слишком вежлив и вовсе не многословен, — сказал Хален. — Надеюсь, тебе это не грозит.

— Он не мог не пойти мне навстречу. Боюсь только, его подчиненные не будут рады. Я составлю им конкуренцию.

— Очень на это рассчитываю, — сказал он серьезно.

— Но почему? Ианта — благословенный край. Здесь уже много лет не было несчастий, не считая той эпидемии пятнадцать лет назад.

Они остановились у кареты. Хален хозяйским взглядом осмотрел недавно отремонтированное здание института. В лучах солнца блестели серебряные пластины на его поясе, проснувшийся ветер трепал волосы.

— Ианту действительно зовут благословенной землей, и в первую очередь потому, что именно к нам приходят олуди. Они — залог стабильности, непреходящей удачи. Я читал, что к олуди Динте приезжали люди даже из Галафрии только ради того, чтобы она посмотрела на них. А уж шедизцы чуть ли не всем государством переселились в Киару, чтобы постоянно лицезреть свою любимицу.

— А я когда-то читала, что в некоторых странах моего мира сотни паломников неделями ждали у ворот дворца появления царя, чтобы просто коснуться его одежд. Они были уверены, что это их вылечит. Наверное, дело в вере.

— Многие предпочитают обращаться к деревенским знахаркам и колдунам, вместо того чтобы пойти к врачу… Теперь эти люди придут к тебе. Придется нам выстроить у замка павильон для страждущих.

Евгения испуганно посмотрела на мужа и поняла, что он шутит.

— Послушай, раз уж мы здесь, давай заглянем к Нисию. Хочу посмотреть, как выглядят детские школы.