На боевом курсе!

Время на всякий случай засёк.

Ровно через четырнадцать минут и второй пилот, и инженер в кабину вернулись. Оба замёрзшие, как черти. Да ещё и помороженные. Лица белые-белые. И руки. Пальцы то есть. Даже перчатки их не спасли. А как они могут спасти, если в бензине намокли…

Доложились кое-как о проделанной работе. Губы у обоих в цвет лица, не шевелятся, слова доклада из себя еле-еле наружу выдавили. Зато перебитую магистраль срастили и мотор запустили. Можно с ведущим связываться и скорость увеличивать.

Инженер в своё кресло умостился, руки всё никак согреть не может, между ног зажимает, словно думает, что им там теплее будет. Кто морозился, знает, какая впоследствии боль наступает. И наш правый лётчик его жесты точь-в-точь копирует. Водочки бы в них сейчас влить грамм сто или спиртику столько же, да нет у нас на борту сего благословенного продукта, к сожалению. И в аптечке от обморожения ничего. Так что придётся офицерам потерпеть до посадки. А там доктора помогут, мазями помажут. Страшного ничего, но шкура с рук всё равно слезет, и лица поопухают. Потом на морозе всё время болеть и мёрзнуть будут. Это мелочь, а вот сам поступок… Даже не просто поступок, а ПОСТУПОК! Герои!

А я только и сказал на всё на это, что молодцы они. А что ещё говорить-то? И так всё ясно и понятно. На земле все силы приложу, чтобы подвиг сей запечатлели, да чтобы монаршей милостью этих героев отблагодарили…

А там и к линии разграничения войск, сиречь к фронту, подлетели. Думал, ну вот теперь-то от нас немцы отстанут. Какое там, ещё сильнее накинулись. Мы все свои три боезапаса, которые всегда с собой возим, почти расстреляли, пулемёты у нас уже устали, а эти всё не отстают. И ведь то один, то другой самолёт противника дымить начинает да вниз или в сторону с дымным следом сваливается, но остальные так вокруг и вьются. И попадают, попадают по нам. Правда, корпус у нас защищённый, с таких дистанций ему ничего не будет. Вот если бы ближе подобрались… Но нет, опасаются. Но и не отстают. Видать, крепко их там на земле настропалили. Обиделись за нашу бомбардировку. А нам ещё и солнце мешать начало. Стрелкам прямо в глаза светит. Утром-то наоборот всё было, а теперь ситуация изменилась. Поэтому и промахов у нас больше получается. А немецкие пилоты этим грамотно пользуются.

Ближе к линии фронта связались наконец-то с нашими, запросили помощь. И очень скоро смогли с облегчением вздохнуть. Показались наши. Немцы ещё какое-то время похорохорились, покрутились в каруселях, даже умудрились кого-то сбить из наших помощников. Но зато мы смогли уйти.

А чуть позже наши истребители нас и догнали. Прошли рядышком, покачали крыльями, уравняли скорости и сопроводили немного.

Инженер коленом в ногу толкнул. Я голову повернул:

– Что, Олег Григорьевич?

– Створки…

Ах ты! Забыл совсем. Створки-то бомболюка у нас так и открыты. И к шуму врывающегося в кабину воздуха уже привык, не замечаю его. Плохо, что нет никакой сигнализации, предупреждающей об их положении. Придумать что-то этакое необходимо. Вот и ещё одна зарубочка мне на будущее.

Кивнул головой, улыбнулся благодарно и команду на закрытие отдал. Бывает. Хлопнули за спиной замки створок, по ушам даже немного ударило. И легче стало. И за спиной потемнело.

Садились с ходу. С ветром определились ещё на подходе к аэродрому, поэтому и приняли такое решение. Да и с землёй заранее связались. Доложили с ведущего самолёта в первую очередь об успешном выполнении задания. Думаю, именно этого доклада от нас и ждали, иначе бы мы вряд ли смогли эту самую связь установить.

На посадочной прямой увидел, что вроде как все наши «Муромцы» вернулись на базу. Посчитать, правда, общее количество не вышло, но на первый взгляд все дома. Ну и мы теперь на месте. Да, запросил сразу же доктора к самолёту. Думал, накинутся сейчас с расспросами, но нет, только подтвердили приём, и всё. Даже удивился несколько такому отношению.

Сели без проблем. Земля за день на солнышке подсохла, рулить одно удовольствие. Правда, нигде нет совершенства. Земля-то подсохла, грязи почти не стало, зато пыль появилась.

Рулим вдоль стоянки, на «Муромцы» во все глаза поглядываем. И им тоже досталось. Правда, гораздо меньше, чем нам, но возятся на плоскостях механики, заплатки клеят. А вот и автомобиль с красным крестом объявился, рулит вдоль стоянки. Откуда-то из расположения вынырнул. Откуда – не знаю, ещё не выяснил, где тут что располагается, да и неинтересно мне это было. А теперь вот придётся выяснять, если моих ребят на больничные коечки уложат.

Оглянулся на Игната. Прапорщик словно почуял, обернулся, посмотрел вопросительно. Головой чуть вбок качнул, к себе подозвал. Дождался, пока к креслу доберётся, опередил его:

– Игнат, что у нас с боезапасом?

– Да почти ничего. У меня половина ленты, да к ручникам по магазину осталось.

– И всё?!

– Всё! – и тут же быстро заоправдывался: – Так сколько пришлось пострелять! Считай, часа три с небольшими перерывчиками отстреливались. Хорошо ещё, что у нас загодя все ленты набиты, а то не отбились бы. Точно не отбились бы…

– Да ладно, ладно, а то я не понимаю. Ты проверь, чтобы нам запас восполнили. А то они одним отделаются. Если что не так, то сразу ко мне.

Зарулили на стоянку, развернулись, встали крыло к крылу с ведущим. Это он в воздухе был просто ведущим и бомбы бросал, дорогу, так сказать, для наших бочек «прокладывал». А теперь это командир эскадрильи, целый генерал, Михаил Владимирович Шидловский, мой начальник и одновременно компаньон по заводу Сикорского.

Вылезли из нутра самолётного на белый свет, народ сразу загомонил, впечатлениями после вылета делится, удачное бомбометание и затянувшуюся воздушную схватку обсуждают. Стою, не вмешиваюсь в разговор, просто стою, отдыхаю, тишину слушаю. Нет, понятно, ну какая может быть тишина на аэродроме, когда вокруг рабочий процесс полным ходом идёт? А для меня после рёва моторов и шума воздуха в кабине довольно-таки тихо.

А там и наши механики с вопросами подошли, вокруг самолёта зашуршали. Инженера с Дудоровым на подходе увидел, сейчас они к генералу первым делом подойдут, а там и нас выспрашивать начнут. Да и автомобиль санитарный как раз подъехал, выхлопом обдал, заставил поморщиться. Остановился рядышком, доктор с саквояжем из кабины вылез, к нам направился, поспешает. Из кузова пара солдатиков-санитаров с носилками выпрыгнули, команды ждут.

Краем глаза засёк, как в нашу сторону от командирского «Муромца» чьи-то многочисленные ноги топают. Выше развилки не вижу, фюзеляж не даёт, но и догадаться, кто это, несложно. Подал команду на построение, обломав доктора с осмотром помороженных. Ничего, немного подождут. Сейчас эти минуты роли не сыграют, а я моментом хочу в полной мере воспользоваться и генералу наших орлов представить. Михаил Владимирович человек умный, сообразит, что к чему. А если и нет, то я-то на что?

Шидловский выслушал мой рапорт, затягивать не стал, сразу же поздравил личный состав с выполнением поставленной нам задачи, лично каждому пожал руку. Дальше ничего обещать не стал, но и так понятно, что впечатлён.

Дитерихса со Смолиным увезли в госпиталь, мы же отправились отдыхать. Мы – это остальной экипаж, кроме меня и штурмана. Нам, увы, на разбор вылета. А потом ещё и плёнки проявят, снимки отпечатают, снова придётся собираться и… Да что «и». Работа такая. Игнат с Семёном тоже на отдых не поехали, так на аэродроме и остались. Нужно же присмотреть за оружейниками, проконтролировать чистку пулемётов, мешки от отстрелянных гильз очистить да боекомплект пополнить в должной мере. Так что отдыхать у нас отправились Владимир и Сергей. Порывались остаться, но тут уж Игнат от помощи отказался. Да и правда, пусть хоть кто-то отдохнёт.

В оперативном отделе никого кроме нас и начальства. Все остальные экипажи давно прилетели и отчитались. Одни мы на дальняк ходили.

Пришлось немного подождать нашего генерала. Понятно, что лично докладывает в столицу о результатах вылета. Устал, ноги не держат. И ведь всё это время в кресле просидел, а вот так почему-то. И стулья в отделе есть, а не присесть – офицеры вокруг совершенно мне незнакомые. Кое-кого, правда, на постановке задачи видел, но и только. Да ещё и ниже полковника в кабинете никого нет. Стоим вчетвером одной кучкой, молчим. Вчетвером – это мы со штурманом и второй пилот Шидловского. Тоже со штурманом. Ждём.

О, зашевелилось начальство, топот ног из коридора услышали. И мы подобрались, вид бравый на всякий случай приняли. Хотя какой он бравый. Комбинезоны у нас тёплые, зимние, единственное, что куртки на входе в отдел скинули. Но всё равно упарились. Жарко в штабе. Стоим, вытянулись, а морды распаренные у всех, красные, мокрые. И никуда ведь не денешься.

Одно утешение – Шидловский вошёл, а он ещё больше нашего употел. Даже борода пышность потеряла, местами седыми сосульками слиплась. Но сразу отметил, что выражение лица у нашего начальства дово-ольное.

Долго задерживать не стали. Выслушали отчёт, удивились количеству сбитых, но как-то так, между прочим, что ли. Подтверждения-то нет. Ну и что, что и с нашего самолёта, и с ведущего наблюдали взрывы в воздухе и падение немецких самолётов. Это не в зачёт. Да и ладно. Главное, что мы живы. Хотел было подумать, что и целы, да вспомнил о находящихся в госпитале и отказался от этой мысли.

А там и на долгожданный отдых отпустили. Генерал остался в кабинете вместе с остальным местным начальством, ну да у него работа такая…

Только я успел помыться, побриться да переодеться в повседневное, как посыльный прибежал. В штаб вызывают, на постановку задачи. Вот тебе и отдых.

А в штабе суматоха. Дудоров с Шидловским уже на месте. Генерал Каульбарс приехал, лично задачу начальству поставил. Получается, я сам по себе, потому меня и вызвали озадачивать. К авиаотряду не отношусь и к эскадрилье Шидловского никаким боком. Ну и отлично.

Короче, отдыхать не получится. Обиделся на нашу бомбардировку кайзер, решил отыграться. Сейчас все самолёты в воздух поднимают, и наши бомбардировщики тоже – будем перехватывать немецкие «Цеппелины». Кроме «Муромцев» больше никто не сможет столько времени в воздухе находиться. Остальным экипажам задача уже поставлена, один я остался неозадаченным, потому как совсем в другом месте нас разместили. Только было рот открыл, напомнить, что у меня двух членов экипажа нет, как Шидловский меня опередил. Выпустили моих орлов из госпиталя. Мол, ничего особо страшного нет. Мазью помазали, забинтовали и вперёд, на самолёт. Похоже, и впрямь все экипажи до последнего выгребают.


Единственное, так в самом конце разговора задержал меня и распоряжение довёл – после вылета нам придётся снова в столицу возвращаться. Всё равно делать нам здесь пока нечего. Бочки со смесью ещё не пришли, а бомбы и без нашего экипажа теперь есть кому бросать. Это не мои слова и не мои мысли. Это мне текст приказа на наш перелёт такими вот словами довели. Правда, доводил сам Шидловский, по бумажке зачитал, а в конце от себя добавил:

– Сергей Викторович, представление о награждении на ваш экипаж я отправил. А то, что вам в столицу приказывают перелететь… Думаю, заберут вас от нас. Да, вы же всё равно обязательно завод посетите? Игорю Ивановичу вот этот пакет передайте. Здесь мои впечатления о нашем новом аппарате, отзывы лётчиков и их пожелания по вооружению.

– Передам. Ваше превосходительство, тут в роте механиком мой бывший стрелок после ранения служит. Разрешите его с собой забрать?

– Это не ко мне. Это вам к полковнику Дудорову с этой просьбой обращаться нужно, – перевёл Шидловский стрелки на рядом стоящего офицера. Пришлось повторить свою просьбу. Согласие я получил, Борис Петрович в курсе всей этой истории был.

На этом разговор и закончился. Постоял я ещё мгновение, потянул паузу, ожидая дополнительных распоряжений и просьб. Не дождался, испросил разрешения уйти и откланялся.

Что у меня за жизнь? Только и делаю, что мотаюсь туда-сюда. И какого лешего я со своими «предсказаниями» вылез? Делал бы своё дело потихоньку, глядишь, что-то да и вышло бы из этого. И ведь, что самое важное, получалось же это «что-то». А теперь… Повоевать вволю и то не дают…

К сожалению, проболтались несколько часов в воздухе мы впустую. Никаких «Цеппелинов» так и не увидели. Или кайзер решил повременить с их отправкой, или они каким-нибудь другим маршрутом прошли. Севером, например, над Балтикой. Но если бы прошли, то уже шуму было бы… А у нас везде тишина. И немецких истребителей не видно. Опасаются, похоже.

Так что полетали, побарражировали вдоль линии разграничения войск, явно нарываясь на неприятности, но не огребли их. А жаль. Хоть на немцах отыгрались бы за всё. За обмороженные руки и лица нашего второго пилота и инженера, за побитый пулями самолёт. Механики, правда, успели заплатки кое-как на крылья наложить, но пока в воздухе находились, часть из них начала от основной обшивки отклеиваться, краями отстала, замахрилась.

Сели. Настроение никакое. Только и осталось, что до штаба дойти и доложить командованию о выполнении полётного задания. И отправиться на боковую. Одно хорошо, связь теперь на все сто работает. В полёте с землёй всё время связаться можно. Приходится, правда, при этом открытым текстом не пользоваться, но и то хорошо.

В штабе успел необходимые документы на вахмистра выправить параллельно с оформлением наших. Даже разрешение на посещение столицы выдали. Обрадовал Мишу, наказал собираться и завтра с утра пораньше на самолёте быть с вещами.

Заправка у нас полная, в кабине никакого груза нет, поэтому пошли напрямую на Петербург без промежуточных посадок. Садились в столице в вечерних сумерках. Дальше всё по накатанной дорожке. Сразу же доложился о прилёте, пока самолёт под охрану сдавали. Потом заселились в гостиницу и поужинали. Да, форму отдал горничной, чтобы в порядок привели. Ну и своим приказал то же самое сделать. И из номера никуда до команды не разбегаться! Особенно это Маяковского касается.

И вот тут меня поэт удивил. Выложил на стол свои рисунки, стихи и фотографии горящего Рейхстага и даже снимок сбитого и кувыркающегося к земле немецкого «Альбатроса». Как умудрился снять, ума не приложу. И каким образом на руки сами фотографии получил? А Владимир Владимирович тем временем у меня разрешение на посещение редакции испросил.

Даже раздумывать не стал, сразу добро дал. Дело нужное и для страны полезное. Тем более такой материал газетчики с руками и ногами оторвут. И предписание на всякий случай лично в руки отдал. Если нарвётся на патруль – предъявит. А что нарвётся, это точно. Ему же в центр города нужно. Единственное, уточнил, что добро даю только на посещение редакции и ни на что больше!

После завтрака за мной никто не приехал. Никакого знакомого автомобиля не было. И куда мне теперь? Подумал и поехал на завод. Экипаж так в гостинице и оставил, пусть отдыхают и отсыпаются. А мне нужно и пакет Сикорскому передать, и новости узнать.





Глава 18




Весь день прокрутился, словно та пресловутая белка, которую куда только ни приплетают. Или собака… С засунутой чёрт знает куда или во что лапой…

Но беготня беготнёй, а обед по распорядку. Ну и что, что с ним я немного опоздал? Главное то, что успел набить брюхо до того, как желудок начал возмущаться да музыкальные революции устраивать.

А побегать мне пришлось много. На аэродроме не одну сотню метров намотал – из цеха в цех, из одного так называемого утеплённого ангара в другой. А собирают в этих ангарах новые «Муромцы». Так что расстояния выходили те ещё, свою пятёрку вёрст к обеду выполнил и с лихвой перевыполнил. Хорошо ещё, что не один бегал, компанию мне Сикорский составил. И мы с ним, как два молодых лося круги и нарезали. С долгожданным перерывом на ублажение обедом измученного беготнёй организма.

Зачем бегал? Ну-у… Это я, конечно, преувеличиваю. Пешком ходил, ногами, так сказать. Но походил достаточно. Зачем? А как иначе-то? Акционер я, входящий в совет директоров, или просто так к заводу приписан? Так что и новые самолёты на стоянке осмотрел, уже готовые к отправке Шидловскому, и по сборочным цехам прошёлся, заглянул, куда душа просила, руками пощупал, что сердце требовало, да с рабочими парой слов перемолвился, какие ум пытливый да неугомонный подсказал. Это я так себя расхваливаю. Самооценку нужно на должном уровне держать. Так что в сборочные и производственные цеха нужно было обязательно заглянуть.

Да ещё Игорь Иванович распечатал прямо при мне тот пакет, что я ему должен был передать, и прочитал сначала про себя, а затем и вслух вложенное в него письмо. И показал кое-какие интересные зарисовки. Вот мы и начали обсуждать эти зарисовки прямо на месте. Теоретические выкладки потребовали практического осязания и приложения, для чего нам и пришлось столько перемещаться.

Но и ладно, это пусть и хлопотная, но зато интересная работа. Заодно и я кое-что припомнил и посетовал, что нет возможности вести стрельбу в задней нижней полусфере. Рассказал, как нам пришлось открывать створки бомболюка и прямо через него отстреливаться от атакующих снизу истребителей противника.

Тут же, прямо на месте, в самолёте, и начали с ним придумывать, как и что можно сделать. Так ничего и не придумали. Мои «воспоминания» для этого не годились. Материалов у нас пока таких нет, чтобы мы могли эту проблему так с ходу и решить. Или же конструкция получилась бы настолько громоздкая и тяжёлая, что треть полезной грузоподъёмности точно съела бы. Ни к чему нам такие потери. Вспомнили с ним когда-то давно высказанную мной идею об огневой точке в хвосте. Но и с ней ничего не вышло. Слишком мало места. И не влезть туда в зимней одежде, и не развернуться толком. Если только ещё один люк в пол врезать… Поближе к хвосту, и чтобы конструкцию фюзеляжа не ослабить…

Сикорский помолчал, подумал, посмотрел на мою расстроенную физиономию и, махнув рукой, предложил свалить эту проблему на крепкие плечи нашей молодёжи. Есть же у нас недавно организованное конструкторское бюро, вот пусть они голову и поломают. С их-то задором, глядишь, что-нибудь толковое и придумают…

Так день в хлопотах и пролетел. Автомобиля знакомого я сегодня так и не дождался, увидел его лишь на следующий день во время завтрака. И именно тогда, когда мне подали чашечку кофе. Уже в традицию входит этакое его появление именно в этот момент. И, не поверите, при виде лакированного чуда даже на сердце легче стало. То ли привык, то ли ещё что.

Так что ближе к обеду следующего дня мы медленно прогуливались по заснеженной дорожке вдоль заросшего ивами берега. Остановились на Мраморном мосту, одновременно повернули головы влево на Турецкую баню с её покатым куполом и острым, стилизованным под минарет, шпилем. Покосились на стаю вездесущих ворон на верхушках высоких деревьев впереди. Мы – это я и Джунковский. А прогуливались в парке Царского Села под неспешный разговор и тихий хруст снега под ногами.

Второй час этой прогулки подходил к концу, пора было возвращаться. Долгий разговор несколько утомил, да плюс ко всему ноги в сапогах начали подмерзать. И что я сдуру согласился на это предложение прогуляться? Свежим воздухом захотелось подышать, как будто вчера вдоволь не надышался! В своё оправдание стоит отметить, что никак не рассчитывал на столь длительную беседу. И разговор важный, не прервёшься просто так. Меня же и касается.

– Замёрзли, Сергей Викторович? – заметил мои притопывания Владимир Фёдорович.

– Есть такое дело, – не стал я отпираться.

– Тогда возвращаемся, – наконец-то решил закруглить разговор, или скорее подробный инструктаж Джунковский, и сам сильно потёр ладонями щёки. – Прижимает потихоньку морозец-то. К вечеру совсем похолодает. Так мы с вами договорились, Сергей Викторович?

– Конечно.

– Тогда сейчас обедаем, а после обеда я вас провожу в рабочий кабинет его величества. Только я вас ещё раз умоляю, не вздумайте что-нибудь ляпнуть этакое, в вашем духе. Впрочем, я это уже вам сегодня говорил.

Интересно, когда это я что-то этакое ляпал? Правду-матку в глаза царю рубил, это было, не спорю. Но ляпать? Нет, подобного что-то за собой не припомню.

Неосознанно оба перешли на быстрый шаг. Видимо, оба начали замерзать, ну и таким образом решили согреться. Прошли Гранитную террасу, до галереи осталось всего ничего, и ничто не предвещало беды, как вдруг… Всегда это самое пресловутое вдруг. Даже потом, чуть позже, самому смешно стало.

За спиной раздался резко нарастающий топот копыт. Оглянулись одновременно. С боковой аллейки вылетела каурая лошадка в клубах пара, притормозила на перекрёстке, взрывая подмёрзший грунт и поднимая из-под копыт веер снега, развернулась, повинуясь наезднику, присела на задние ноги и, сильно оттолкнувшись, прыгнула вперёд. Мы с Джунковским только и смогли, что отскочить в разные стороны. И остались стоять почти по колено в снегу.