Мы платим железом

Три дня спустя. Крученая дорога и еще более заковыристые сны




Черт! Вернее, проклятый Локи! Я был уверен, что помню дорогу. И я бы ее вспомнил, будь дело летом. Но сейчас всё в снегу, и где та тропа, по которой мы срезали путь так, чтобы пройти подальше от Водимирова, а теперь Рюрикова Нового Города?

Надо было Квашака с собой взять в качестве следопыта. Я б ему производственные потери компенсировал. Однако теперь поздно. Ну не назад же возвращаться, в самом деле?

Нет, можно, конечно, пойти и простым путем. То есть подняться по берегу Волхова до Ильменя, а потом спуститься по заветной речке, которая, я полагаю, замерзла, как и положено нормальной речке зимой. Но есть большой риск напороться близ Ильменя на кого-нибудь из Рюриковой команды. И услышать естественный вопрос: а куда это я намылился? А ответить на него правду я никак не могу.

Кроме того, если я не найду этот чертов путь, то обратно придется возвращаться по тому же маршруту, через Ильмень-озеро.

Что совсем нехорошо.

Я, конечно, помнил кое-какие приметы начала тропы. Ну, типа, камешки особые. Однако главной приметой была сама тропа. Вот она действительно приметная. И я очень надеялся, что ею пользуются.

Но – увы. Ничего.

Своим я пока не говорил, только Вихорьку. Хотя сынишка и без моих слов тоже ее искал.

И тоже – ничего. Он не следопыт и не охотник, мой Вихорёк. Эту науку в него вложить забыли. Только общих основ нахватался. Со следа не собьется, но чуять нутром – нет, не его.

По моим прикидкам, мы уже должны были дойти до нужной точки. В свое время за двое суток добрались без проблем, а ведь с нами и женщины и дети были. А сегодня – уже третий день пути, так что даже с поправкой на зиму мы должны были уже добраться до поворота на лесную дорожку.

Я остановил коня. Слева от меня – стылый Волхов, справа – заснеженный лес. Я попытался «увидеть» нужное место. Вроде помню. Зрительная память у меня хорошая. Но вспоминать по зимнему пейзажу летний – все равно что лицо узнавать по черепу.

Понятно, что путь где-то близко. И, склонен думать, мы его уже прошли. Пропустили. Вернее, я пропустил.

Теперь два варианта: возвращаться обратно или идти мимо Рюрикова города.

Оба не годятся.

Требуется срочное обострение памяти и интуиции.

Я сдвинул меховую шапку и почесал затылок… Стоп! А если попробовать…

– Траусти, подержи-ка мой плащ и дай свое копье. Постой, шубу и шапку тоже возьми!

По опыту знаю: замерзнуть в моем волшебном танце невозможно. С такой-то физической активностью.

Через несколько минут двигавшиеся по дороге смерды, сопровождающие воз мерзлой репы, могли наблюдать престранную картину: по дороге проворно бежал нурман весьма авторитетного вида с копьем наперевес, а за ним рысили верхом еще пятеро крутых воинов-северян.

Впрочем, глазеть мужики не стали: еще заслышав топот, быстренько сместились к обочине и согнулись в поклоне.

А мне было хорошо. Рядом длинными прыжками мчался мой Волк, кося глазом в сторону леса. Как и я.

«Ищи, брат, ищи!» – просил я его мысленно в те мгновения, когда радость бытия чуть-чуть отпускала и я вспоминал, зачем я здесь.

Всё-таки Волк нашел раньше. Свернул и прыгнул прямо в сугроб. Вернее, не совсем в сугроб. Свернул и умчался по насту в глубь леса, оставляя на его поверхности тающие световые пятна, и там пропал.

А я очнулся.

Дальше – как всегда. Даже хуже, потому что ноги подкосились, и я рухнул на дорогу. Сил не осталось совсем. Исподнее промокло от пота и прилипло к телу…

И это ужасное ощущение, будто в мире отключились цвета, а в жизни не осталось ничего, кроме тоски по ушедшему. Такой вот у моей нирваны отходняк. Но ничего, пройдет.

Мои спешились. Подняли меня в четыре руки. Кто-то нахлобучил шапку на влажные волосы, кто-то надел шубу, потом плащ. Позаботились.

– Ну, батя, ты и бежал! – по-словенски с восхищением проговорил Вихорёк. – На рысях еле за тобой поспевали. И долго бежал. Вода в котелке закипеть бы успела…

– Я нашел, – перебил я его. – Вот она – дорога.

Ну конечно. Теперь я узнал ее с первого взгляда. И приметы нужные нашел, вроде кучки из пяти камней на берегу Волхова и упавшего дерева чуть поодаль. Да, и камни и дерево были припорошены снегом, но угадать было можно. А главное, сама дорога была видна совершенно ясно: этакая ложбина в лесном сугробе, уходящая в чащу. И просвет между деревьями тоже заметен. Под определенным углом.

Что ж, лесовик из меня – не очень, а вот лидер неплохой. Я ведь ее нашел, дорожку к нашим сокровищам.

Дальше – просто. Нарубили лапника, который привязали к седлу одной из лошадок. Она пойдет последней, и лапник не то чтобы скроет следы, но сделает их более незаметными, а после первого снега и вовсе ничего не останется. Потом мне помогли взгромоздиться на лошадь. Братья Крумисоны встали на лыжи и побежали вперед, Оспак, спешившись, тоже надел лыжи, взял за повод первую лошадь, и мы двинулись.

Снега на дороге было значительно меньше, чем в лесу. Вероятно, дорогой всё-таки пользовались и зимой. Но всё равно лошадям почти по колено, так что каждые полчаса приходилось производить ротацию, ставя первую в хвост. Хорошо еще, что наст был не очень прочным, и не было риска, что лошади ноги повредят.

На обед не останавливались, стараясь выгадать светлое время, так что до вечера отмахали километров двадцать. Совсем неплохо.

С едой тоже определились: Трюгви Крумисон ухитрился копьем завалить оленя, а Вихорёк с седла подбил стрелой зайца.


Так что и поужинали роскошно, и на завтра прилично осталось.

Лошадей напоили растопленным снегом и задали немного овса.

Спали тоже в снегу, вернее, на лапнике.

Обогревались с помощью нескольких пар положенных друг на друга бревен, работавших не хуже тепловых панелей, так что замерзнуть не было никаких шансов. Затем определились с караулом, и на боковую. Во всяком случае я. Сегодняшний бег с моим Волком вымотал изрядно. Настолько, что я даже исключил себя из караульного расписания.

Но спокойно выспаться мне не дали.

Около полуночи в гости пришли волки. Видать, почуяли кровушку.

Нас было поровну: серые – звери умные и на шестерых мужчин точно нападать не станут. Тем более в лесу полно добычи попроще, чем мы.

Ну да драться с нами они и не собирались. Они учуяли лошадей и затеяли концерт специально для них. Да еще и зашли с наветренной стороны, чтоб и запашок тоже дошел. Надеялись, видно, что какая-нибудь из лошадей порвет привязь и рванет в лес. Где и станет для серых поздним ужином.

Лошади у нас были привязаны на совесть, да и присматривали за ними. Однако и нам, и лошадкам завтра предстоял тяжелый рабочий день, так что концерт следовало прекратить.

Что и сделал Вихорёк, подстрелив двоих.

Стая тут же свалила. Что характерно, стрелял мой сын практически на звук, однако попал четко. Одного – насмерть, второго – смертельно ранил. Зверь свалился, не пробежав и ста метров. Вихорёк его нашел по кровавому следу, чтобы вырезать стрелу. Но это было уже утром.



Ночь прошла интересно. Ко мне опять пришел Волк, и мы с ним шлялись по каким-то дремучим лесам, загоняли и убивали дичь обсидиановым ножом. Точнее, я убивал. В этом сне я был просто недетски крут. Бегал прямо как олень: перепрыгивая через завалы, ныряя под нависшие на уровне пояса хвойные ветки и просачиваясь через кустарник без единой царапины. И это при том, что на мне был всего лишь обрывок шкуры, перехваченный на поясе ремешком. Мы лопали парное мясо, пили из реки и были совершенно счастливы, пока мне в спину не воткнулось копье. А потом прилетевший камень расколол мне череп. А я так и не увидел, кто меня убил.

Несмотря на печальный конец моего сна, за ночь я полностью восстановился. Голод, правда, проснулся, хм… волчий. Умял не меньше килограмма разогретой на углях оленятины плюс две медовые лепешки и запил полулитром травяного чая с горстью сушеной малины. Порция, достойная моего братца Свартхёвди.

Теперь – в путь.



Еще одна ночь в лесу. И опять интересный сон. Ну как интересный… Кошмар. Но интересный.

Меня опять поймали. Те же волосатые квадратные кривоногие чудища с непомерной силой, широченными рожами и мясистыми носярами. Мне они уже снились когда-то. Тогда я от них удрал. А вот нынче вряд ли. Я, голый, валялся на подмерзшей земле, в каком-то дерьме (возможно, в моем собственном), рычал от ярости, но, увы, это всё, что я мог: рычать, дергаться и биться о землю головой. Мои руки и ноги были очень качественно спутаны ремнями. И, что особенно огорчительно, достоверность потрясающая. Какой, к чертям, сон! Самая что ни на есть реальность.

В те моменты, когда я прекращал бессмысленные попытки порвать путы, я видел вполне уютную (с точки зрения меня связанного) пещерку и костерок, вокруг которого собрались пятеро… «Широколицых», всплыло в памяти слово. Над костром на вертеле жарился… больше всего это было похоже на кусок толстенной змеи. Пахла «змея» обалденно. Я буквально захлебывался слюной. И от этого еще больше бесился.

Сколько это длилось, сказать трудно. Но хватило, чтобы мясо дошло и широколицые приступили к трапезе.

Выглядело это так: каждый отхватывал ножом приличный кусок, потом стискивал его зубами, и тем же ножом отсекал схваченное у самых губ. И старательно пережевывал. Похоже, мясо было не из нежных.

Я наблюдал за процессом, примерно как пес из своего угла смотрит на семейный обед.

Нажрались. Четверо, отдуваясь и поглаживая животы, улеглись. В отличие от меня, не на голую землю, а на кипы шкур. Пятый отсек от остатков «змеи» кус размером с мой кулак, поднялся и подошел ко мне.

От широколицего воняло мокрой шерстью и еще чем-то… Плевать! Всё затмевал дух жареного мяса. Я опять задергался. Это было инстинктивное. Я не мог с этим справиться.

Широколицый пихнул меня ногой, опрокидывая и наступая на грудь. Ступня у него была раза в полтора шире моей. Нет, не у него. У нее. Хотя если бы не первичные половые признаки, я бы никогда об этом не догадался. Такой же широкий, волосатый торс, светлая поросль на тяжелом скошенном подбородке.

Мясо оказалось на расстоянии ладони от моего носа. Черная корочка снаружи, сочная розовая мякоть – внутри. Я почти чувствовал, как мои зубы впиваются в него, и горячий сок, еще более вкусный, чем свежая кровь, наполняет рот. Я дернулся, пытаясь ухватить.

Не получилось. Широколицая отодвинула кусок, фыркнула. Потом убрала ногу и уселась мне на грудь. Тяжеленная. Мне стало трудно дышать, но ее это не беспокоило. Скорее, наоборот. Она взяла меня за горло, сдавила. Легонько. Я знал: сделай она это в полную силу – смяла бы мое горло, как птичье яйцо. Придавила, придушила, а потом наклонилась и заглянула в глаза. А я – в ее. В синие, как небо, озерца с черными дырами зрачков, спрятанных в ямах-глазницах. И мне стало так страшно, будто я завис над бездной. Я забыл о том, как пахнет мясо. И о том, что еле дышу. Что-то ужасное медленно погружалось в мой мозг. Будто нож входит в живое мясо. Прорывает кожу, выдавливая алые капельки крови, и медленно-медленно погружается в плоть. Боли не было. Так бывает во время боя. Сначала – не больно. Ты смотришь на торчащий из твоего тела хвостовик стрелы, понимаешь, что ранен, но тебе не больно. Пока не больно.

Я захрипел, задергался, но я ничего не мог сделать. Даже умереть…



Проснувшись, я некоторое время судорожно вдыхал холодный воздух, приходя в себя и постепенно понимая: это был кошмар. Просто кошмар. Я в порядке. Всё хорошо. И когда я наконец-то понял, что да, всего только сон, не реальность, то испытал такое облегчение, что даже рассмеялся, поймав удивленный взгляд караульщика Стюрмира.

Я – здесь. В этом прекрасном мире. Рядом – мои соратники. Рядом – мой Вдоводел, которым я запросто перебил бы всех, как их там… широколицых. Я жив и счастлив. Мне тепло и уютно в меховом спальнике. Тем более рядом – средневековый «калорифер», и мое лицо согревает жар, испускаемый огнем, тлеющим между двумя сосновыми стволами. Надо мной, в просвете между ветвями, черное звездное небо. Я слышу, как поскрипывают стволы, как падает с ветки снежный сугроб…

Я вздохнул, завернулся в спальник и попробовал уснуть.

И у меня получилось.





Глава 23,

в которой Ульф заглядывает в прошлое и находит искомое