Межлуние

Вопрос так и не прозвучал. На свет вышла стройная сеньорита. Она сняла шляпу и отжала мокрые волосы цвета воронова крыла. Тем временем дворецкий внес ее чемодан, повидавший долгую дорогу.

— Простите за вторжение. Я… одна.

Хозяйка асьенды пригласила ее в гостиную, где пылал огромный камин. Этикет не позволял выставить гостя за дверь, даже если он нежеланный. Графиня быстро определила в ней городскую, приехавшую издалека. Разумеется, живущие поблизости Сестры знали, кто проживает в этом доме, и не приближались к его ограде. Похоже, путешественница не знала к кому пришла. В любом случае, пока она здесь, над жильцами асьенды повисла страшная угроза: нельзя допустить раскрытия родовой тайны Грандов.

Девушка сбросила накидку и, опустившись на колени, протянула влажные руки к огню. Пока она грелась, Элизабет обдумала сложившуюся ситуацию и, лишь затем начала расспрашивать:

— Я графиня Элизабет Гранд и имею честь принять вас в своем доме. Как к вам обращаться?

— Аэрин… Я из рода Урбан, сеньора.

Подошедший слуга склонился над ней:

— Госпоже что-нибудь угодно?

Графиня ответила за гостью:

— Прежде всего — красного вина.

Как только он отошел, девушка умоляющими глазами всмотрелась в лицо Элизабет.

— Я могу попросить вас о помощи?

— А как же ваш род?

— Он остался в Вилоне…

«Печально», — оставаясь бесстрастной, подумала графиня. — «Значит, он казнен инквизицией».

Королевские сьерры стали первым местом, освобожденным от ереси. По крайней мере, так говорили храмовники перед толпою обывателей. Кто знает, когда их руки дойдут до остальных… еретиков? Слухи не успевали за клириками. На прошлой неделе говорили о столичном аутодафе, а позавчера сожгли дубраву Полтиша.

«Они связаны с землей, на которой родились, и только гибель Ковена заставила ее уехать» — предположила Элизабет и неожиданно для себя вспомнила молодость и вздохнула, поскольку тяжелые переживания при потере семьи были до боли ей знакомы. Ее черствое сердце, не способное к состраданию, на мгновение дрогнуло.

Теперь, найдя причины, которые привели к ее порогу городскую даву, графиня засомневалась в правильности своего первоначального решения, принятого в тот момент, когда в ее дом вошла Аэрин. Элизабет осмотрела украшения девушки и вгляделась в рельефное изображения пера ворона на броши, подтверждающие юность и незначительность в иерархии вилонского Ковена рода Урбан, а затем прищурилась и обернулась к Изоле. Настороженная и робкая леди не вмешивалась в разговор и редко высказывала вслух свое мнение, но сейчас накинула на спину Аэрин теплый плед и, на мгновение обняв ее за плечи, лаконично ответила старшей сестре на не заданный вопрос. Впрочем, Элизабет не спешила проявлять эмпатию, и вернула мысли в русло чопорного прагматизма:

— Мы уезжаем завтра поутру и берем с собой или самое необходимое в пути, или особо ценные предметы. Большую часть прислуги оставляем здесь. Даже не знаю, вернемся ли обратно.

Аэрин бросила испуганный взгляд в сторону холла и сжалась от страха.

— Сеньора, возьмите меня с собой! Я смогу отблагодарить…

Графиня покачала головой. Пусть ее семья не враждовала с давами, и сейчас неподходящее время для начала распрей, однако горькая правда была в том, что сеньорита не скрывала своего происхождения.

— Прошу, я переоденусь служанкой! Мне больше некуда идти!

«Еще немного и она расплачется» — подметила Элизабет.

— Ты слишком заметна. Впрочем, сейчас уже поздно, а вот и твое вино. Тебе нужен отдых. Все остальное обсудим утром.

Аэрин послушно присела на край кресла, пригубила напиток и почти сразу же заснула. Бокал, выскользнув из ослабевших пальцев, скатился на ковер — девушке тайком подсыпали снотворное. Графиня задумчиво посмотрела на спящую даву и колебалась. Уехать, пока она не проснется? Взять с собой, рискнув абсолютно всем? Может быть, предать основы гостеприимства и отдать инквизиторам? Не примут ли они Грандов за укрывателей беглых еретиков? Отложить решение до утра? Так или иначе, — при любом варианте развития событий ей необходимо контролировать даву.





* * *


Раздраженный Маркос с заложенными за спину руками, позвякивая шпорами и скрипя сапогами, протопал мимо массивного стола красного дерева, богато украшенного позолоченной резьбой, за которым сидел, несколько минут назад доказавший свое превосходство, Тарлаттус, и, дойдя до стены, развернулся и проследовал обратно. Клирик, с удобством устроившийся в кресле, изучал изъятые у губернатора документы, разложенные перед ним, и не показывал недовольство. Разве что в его глазах плескалось холодное презрение к бывшему капитану, оставившему службу в армии, чтобы принять командование над центурией Собора, и по иронии судьбы ставшему майором-трибуном когорты, не обладая необходимым опытом в скрытых операциях. Возможно, его повышение связано с подковерными интригами Купола. Дон Маркос мог поддержать кого-то из инквизиторов местной епархии и тот, не забыв об оказанной ему услуге, возвысил своего друга. Появление архиагента оказалось для него неожиданным, а справедливая критика обожгла самолюбие карьериста, оставив на ней болезненное клеймо, и теперь он метался из угла в угол, как утыканный дротиками бык на корриде, пытаясь скрыть покрасневшее от бессильной злобы лицо.

— Марио рассказал мне, что у тебя томится какой-то пьяница?

Дон Маркос повернулся в сторону адъютанта и заорал:

— Приведи вора!

В комнате губернаторского дома, используемой на время следствия, уже побывали осведомители Полтиша, и, увы, их доклады не соответствовали высоким требованиям Тарлаттуса. Возможно, клирик и не стал бы допрашивать пьяницу при других обстоятельствах, но сейчас у него не было иного выбора. Даже не будь он заинтересован в поимке Аэрин, то все равно бы не поверил в оправдания Маркоса, убеждавшего архиагента в гибели еретиков в пламени пожара. Эту версию стоило отвергнуть хотя бы по причине невозможности ее проверки. К сожалению, это не единственная ошибка храмовника: случайно или по злому умыслу на свободу выпустили почтовых голубей, и удаленные подразделения получат приказы об изменении позиции с опозданием на сутки.

Когда вернувшийся Марио распахнул окованную металлическими полосами дверь, к ним втолкнули закованного в кандалы мужика и по комнате распространилось неприятное амбре. С первого взгляда в узнике безошибочно определялся отъявленный дебошир, способный заложить за медяк любого добропорядочного мирянина. На изуродованное в драках лицо падали спутавшиеся космы сальных волос, а его рванье лишь в общих очертаниях напоминало одежду.

— Кандалы снять, — тихим и спокойным голосом произнес Тарлаттус.

Маркос кивнул, и конвоир освободил узника от цепей.


— Итак… — Тарлаттус заглянул в один из длинных списков, составленных секретарем губернатора. — Расскажи мне, Рауль Гарсия Фернандес, зачем ты пришел к Элизабет Гранд?

Возникла неловкая пауза, и Маркос прикрикнул на него:

— Ну!

Мужик вздрогнул, шарахнулся в сторону, и, покосившись на идальго, робко заговорил, потирая запястья:

— Я просил у нее вина, сеньор.

Тарлаттус перебрал несколько писем и выбрал одно из них, написанное графиней.

— Продолжай.

Клирик принялся за чтение, иногда поглядывая на незадачливого доносчика поверх письма.

— Сеньор, вы не подумайте дурного… я лишь хотел найти вина…

Он изобразил некий жест, понятный только ему самому, замолчал и прикоснулся к свежей ссадине на щеке. Клирик дочитал письмо в тишине, едва нарушаемой тяжелым дыханием Брата Маркоса. Последний, судя по каменному взгляду и сжатым кулакам, боролся с жаждой крови. Архиагент не сомневался, что, по крайней мере, половина синяков на теле Рауля появилась вследствие многочисленных столкновений с внешними обстоятельствами непреодолимой силы, если так можно выразиться.

Архиагент, положил бумагу на стол и сжал в кулаке четки, словно искал в них благословенную опору Собора, необходимую для принятия непростого решения.

— Это все?

Мужик какое-то время переминался с ноги на ногу. Потом все-таки решился и пробормотал:

— Сеньор, у них нет Ликов.

Тарлаттус не сомневался, что этот негодяй прокрался в асьенду и без сомнения был пойман и избит прислугой, а теперь защищает свою шкуру, выдумывая порочащие графиню факты. Он собирался отомстить, выдумав историю о Ликах? Разумеется, Элизабет была известной и влиятельной леди, несчастной вдовой, унаследовавшей от мужа землю, небольшую мануфактуру и знаменитый виноградник, а какой-то вор клевещет на нее в отместку за собственную неудачу? Клирик покачал головой.

— Снимите с него все обвинения.

— Сеньор? — Не поверив, что он так легко отделался, дебошир воспользовался моментом и отступил к выходу.

Уже в проеме Рауль добавил:

— Там бродила странная девушка.

Тарлаттус встал, с усталым видом неторопливо приблизился к нему и, вывел в коридор. Через минуту архиагент вернулся обратно.

— Пара медяков за пару синяков, — пробормотал он себе под нос, в спешке собирая бумаги.

Сунув в карман четки, Тарлаттус подошел к Дону Маркосу.

— Ее надо проверить.

— А если она уехала?

— Пошлешь одного гонца на опережение, а второго в соседний приход с письмом, чтобы они отправили голубей о начале розыска. Неужели и этому надо учить?

Вопрос прозвучал достаточно жестко и Тарлаттус, подумав, добавил доброжелательным тоном мудрого советника:

— Никого не выпускать из города в течение суток. Мне нужны верховые сопровождающие и резвый жеребец.

Архиагент не хотел привлекать внимание Дона Маркоса к последним словам Рауля, и демонстративно отвернулся, заканчивая разговор.





* * *


Не смотря на мастерство возничего и запряженную четверку прекрасных лошадей, их изысканный экипаж покачивался на неровностях проселочной дороги, идущей в объезд Рогены, развеяв мечты беглецов о езде наперегонки с ветром. Прошедшие дожди размыли жирную землю, и колеса скользили по глине, а лошади, увязая в грязи, плелись, едва переставляя ноги. Может быть, из-за этого, или по каким-то иным причинам они до сих пор не догнали повозку с багажом, скрывшуюся в густом предрассветном тумане.

Эта задержка могла оказаться опасным, если не роковым стечением обстоятельств. Элизабет хотела миновать пределы Эспаона как можно скорее, избегая крупных городов и проторенных дорог, захлебнувшихся под приливом беженцев. Большинство из них собирались пересечь море Роз на корабле или пройти по перевалу Компета в Тибий и самый короткий путь, как это часто бывает, превратился в западню. На какое-то время клирики отступили в сторону, и лишь наблюдали за приливами бесконечного потока испуганных людей, наводнивших Сурийскую провинцию. Беженцы понимали, что бездействие клириков временно, и мышеловка может захлопнуться в самый неподходящий момент. Кто знает планы Собора? Быть может, уже завтра, он назовет тех, у кого не будет нательного святого знака еретиками, испугавшихся света истинной веры? Никому не хотелось быть заклейменными словно скот.

Аэрин, примерившая роль служанки, старалась не смотреть на леди, надевших чопорные дорожные платья, и боялась пошевелиться, чтобы не привлекать к себе внимание. Она держалась пальцами за складку платья на коленях и едва дышала от страха. А чтобы подчеркнуть разницу с давой, сестры переговаривались между собой на терийском языке, — диалекте Нубри, который она не понимала. Каждое слово или жест говорили сами за себя: ее присутствие неуместно и ничем не оправдано.

Еще до отъезда Элизабет, с надменным выражением на лице, заявила девушке, что ей придется сойти в Рогене, как только карета остановится. Напуганная дава, со слезами на глазах сжимавшая в кулачках принесенный ветром пепел, покрывший траурной сединой мокрую траву и крыльцо асьенды, обрадовалась и такому предложению, и как она догадалась позже, их разговор в первую очередь предназначался для ушей прислуги. Аэрин подозревала, что они не знают, куда на самом деле уезжает графиня.

Вот так она и сидела, размышляя о коварных поворотах судьбы и ожидая той самой остановки. Казалось, прошла целая вечность, прежде чем экипаж, выбравшийся на приличную дорогу, пролетел несколько лиг, и вкатился в деревню, даже отдаленно не похожую на предместья Рогены. Аэрин услышала собачий лай и выглянула в окно, чтобы понять, куда ее привезли. Изола мягко отстранила ее.

Едва открыли дверцу кареты, как дава почувствовала подозрительный запах ладана, и осторожно выйдя наружу, обратила внимание на разговаривающих у ворот клириков, с усмешкой посмотревших в ее сторону. Более рослый протянул раскрытую ладонь в сторону собрата, и тот, подумав, хлопнул по ней, а затем засмеялся, блеснув лысиной. Все посвященные выпивали особый отвар, делавший их неуязвимыми к колдовству до конца жизни, поскольку дава может навлечь порчу или сглаз по одному-единственному волосу. С едва скрываемым отвращением Аэрин отвернувшись от них, и увидела знакомую повозку, стоящую у стены дома, и ее сердце забилось чаще. Неужели ее бросят здесь, оставив на растерзание этим живодерам? От приближающейся паники она задрожала как при ознобе.