Механика хаоса

Слова лились из нее потоком. Единственное, что ее по-настоящему беспокоило, – это судьба матери. Кто-то из родственников сказал ей, что мать сейчас в лагере беженцев. Хабиба мечтала поскорее начать работать и купить матери билет до Парижа.

Выйдя из пиццерии «Стамбул», мы кое-как втиснулись в «ауди» и поехали в направлении леса, чтобы прогуляться. Меня не покидало ощущение, что мы находимся на краю света. Под ногами скрипел песок. Из подлеска пахло торфом и палой листвой. Брюно пытался расспросить Хабибу о ее жизни в Триполи. Он начал с самых невинных вопросов и незаметно подвел ее к разговору о Левенте и команданте Мусе. Рим, которой Брюно, судя по всему, понравился, охотно переводила. Вдруг раздался громкий треск, заставивший нас вздрогнуть.

Метрах в пяти от нас стоял лось. Мы ясно видели его морду с влажными ноздрями. Мы замерли на месте, немного испуганные его огромным ростом и массивным телом. Он был невероятно красив.

Он исчез так же незаметно, как появился, – один прыжок, и его скрыла густая лесная тень. Рим повернулась ко мне. Ее фигуру осветил солнечный луч, и мне снова почудилось, что передо мной – Валентина. Магия действовала даже здесь.

– Помните фильм «Охотник на оленей»? – спросила она. – Там в самом начале друзья жениха во время его первой брачной ночи уходят охотиться в горы? Так и кажется, что они сейчас здесь… Все-таки животные – странные создания. Есть в них что-то загадочное…

От Хабибы мы узнали, что на опушке есть закусочная, куда она ходила со своими парижскими «родственниками».

– Давайте туда зайдем! – предложила Рим, которой не хотелось расставаться с Хабибой.

Мы миновали два-три озерца, по берегам которых росли столетние дубы, и вскоре вышли на парковку возле отеля, построенного в современном стиле: дерево, сталь, стекло. Здание отеля вместе с пристройками в виде старинных каменных амбаров и большим огородом очень гармонично вписывалось в окружающий ландшафт. На парковке стояло с дюжину «харлеев». В просторном лобби имелся бар, в котором сидели владельцы мотоциклов – итальянцы обоих полов лет пятидесяти, выглядевшие вполне прилично – ни татуировок, ни драных маек. Они играли на бильярде и пили шампанское.

Мы устроились в глубоких кожаных креслах в другом конце зала. Жаннет угостила всех шампанским. Хабиба сказала, что предпочитает колу, но все же пригубила из бокала Жаннет. Рим тихим голосом попросила девочку вернуться к рассказу о Триполи, прерванному во время прогулки. Хабиба заговорила о Мусе и о его жестокости. Обращалась она исключительно к Рим, словно нас там не было:

– Я вовремя оттуда сбежала. Команданте собирался превратить меня в свою очередную сексуальную рабыню.

– Они что-нибудь говорили о своем бизнесе в Европе? – вмешалась Жаннет, которой явно было не по себе.

– Я не слушала. Мне было очень страшно. Но, по-моему, они обсуждали какой-то проект во Франции. Брат слышал больше. Когда я их видела в последний раз, к ним приехал турок. Он часто к ним приезжал…

– Левент?

– Может, и Левент. Однажды вечером, когда они с Мусой остались одни, он сказал, что влюбился во француженку.

Итальянские байкеры покинули бар. С парковки послышался шум – они заводили моторы. Вскоре тарахтенье мотоциклов, постепенно удаляясь, смолкло.

– Жалко, что они уехали, – сказала Рим, откидывая рукой волосы со лба.

День клонился к вечеру. Возле стойки бара остался единственный посетитель. Барменша включила тусклые люминесцентные лампы, залившие помещение фальшивым светом сумерек. Разговоры за столом перескакивали с темы на тему. Нам хотелось сидеть и сидеть здесь, в лесной глуши, болтать и попивать вино, пусть каждый и держал свои секреты при себе. Я покосился на Брюно, на его напряженное и бледное лицо с нахмуренными бровями. Сегодня он мало что узнал, но старался шутить с Рим и Хабибой.





3




Торбей-Пирог, пригород Парижа, Франция

Гарри еще раз прослушал «демоверсию» своей записи. Он остался доволен. В первый раз. Ритм, слова, фразы, даже паузы – все идеально встало на свои места. Кроме того, ему показалось, что в песне появилось что-то такое, из-за чего все вместе звучало до фига круто. Он сделал это. «Супер…» Он снова и снова запускал запись на айфоне, выискивая малейший недостаток. Потом включил диктофон и наложил на припев «Разговора с собой» второй голос. Он распевал во все горло, сгибая и разгибая свое слишком длинное для этого бункера тело. Обхватив себя руками, он присел на корточки. Ему хотелось танцевать. Хотелось взлететь на крыльях своих слов. И тут его осенило. Он снимет себя на видео и выложит запись на Фейсбук. «Не торопись, старикан. У тебя есть весь день, чтобы продумать сценарий и снять клип».

Он выглянул из лаза и обозрел горизонт. Никого. Он выбрался наружу и скатился по насыпи. Его обдало холодом. Он дышал полной грудью и смотрел в огромное пустое небо и на кривые ряды обшарпанных домов и слушал городскую тишину. На улицах – наркоманы и бандиты еще отсыпались – виднелись только женщины, которые с корзинами в руках возвращались с рынка; их темные фигуры медленно двигались по дороге. Гарри подыскивал подходящее для съемки место. В голове у него звучала его песня. Он дошел до перекрестка Красного Креста и вдруг заметил, что на двух столбах с дорожными указателями на Билял-драйв снова висят камеры видеонаблюдения. Значит, муниципалитет постарался. Он отошел в сторону, чтобы не попасть в поле зрения камер, и огляделся. Ни одного полицейского. Все, как обычно по утрам. Наверху уличного фонаря он заметил еще одну камеру, которая своим черным глазом уставилась прямо на него. Он отошел еще дальше и набрал номер Биляла.

– Доброе утро, Хозяин!

В трубке стояла тишина.

– Доброе утро, господин М’Билял!

– Как поживаешь, засранец?

– А вы как?

– Отлично. Здесь прямо-таки Голливуд! Мир богатых людей! Ничего общего с тем, к чему ты привык. Ты должен обязательно приехать ко мне в гости. Звонишь насчет камер?

– Точно.

– Вот суки… Ничего. Сенатор меня предупредил. Беги к Саиду, передай, чтобы сделал что надо. Он поймет. Ты с ним поладил?

– Еще как!

– Торбею-Пирогу с ним повезло. А как там два наших тунисца?

– Как я вам вчера и говорил, с ними все хорошо. Они почти все время сидят дома. Только последнюю неделю стали по вечерам, как стемнеет, выходить на пробежку.

– Тренируются перед Олимпийскими играми. Правильно делают. Скоро они себя покажут. Заработают по медали за лучший взрыв.




Гарри не умел ходить медленно. Через десять минут он уже был возле Дома культуры, в котором поселился Саид, и взбегал на второй этаж. Он постучал в дверь. Не дождавшись ответа, вошел. Саид еще спал. Гарри осторожно разбудил его и коротко обрисовал ему ситуацию.

– Для начала сбегай к автомату за кофе. А я пока подумаю.

К его возвращению Саид успел открыть окна, убрать постель и принять душ. Полотенце горбилось у него на причинном месте.

– Не обращай внимания. Утренний стояк. Так что там тебе сказал босс?

– Он сказал, что ты должен сделать, что надо.

Саид не стал терять время на раздумья. После приезда в Большой Пирог он установил контакт с десятком мальчишек, которым внушал восхищение. Он показывал им видео из тюрьмы Флёри: вот «бойцы Исламского государства» – все наголо бритые, с жесткими бородами, в черных спортивных штанах и черных майках – тренируются в тюремном дворе. Мальчишки слушали его затаив дыхание, а он рассказывал им об их чести, попранной этими кяфирами – французами, о грядущем халифате и о том, как они будут разбивать головы легавым о стекла их сраных тачек.

– Скажи боссу, завтра вечером я пошлю команду. Пусть смотрит телевизор…

Время близилось к одиннадцати. Гарри решил, что тунисцы уже проснулись. Один из санитаров со скорой, тот самый, что обчищал трупы, сообщал ему обо всем, чем те занимались. По его словам, они нашли земляков, которые снабжали их гашишем, и целыми днями играли с ними в домино. Гарри побежал к башне Монтеня. Оба типа – бритые черепа, блестящие бороды – сидели в спортивных костюмах защитного цвета перед телевизором и смотрели по марокканскому каналу турецкий сериал в арабском дубляже. Он выпил с ними кофе, а прощаясь, предупредил: «Завтра вечером на районе будет горячо. Так что никаких пробежек».

В 13 часов Гарри встречался с Брюно в «Мандарине». Он шагал по толстому ковру, ориентируясь по вмонтированной в пол подсветке. Настроение у него было прекрасное. Кухня узкоглазых нравилась ему все больше. Сегодня бармен до отвала накормил его равиоли и жареным рисом по-кантонски. Ел Гарри палочками. Он доложил Брюно обо всем, что узнал, и тот тотчас же перезвонил Ламбертену.

Гарри собрался уходить, но Брюно его задержал:

– Ты очень спешишь?

– Нет, но…

И он рассказал про свои… песни, что ли? Он говорил сбивчиво, порой замолкая и хмуря брови. Наконец достал айфон и включил запись. К ним подошел бармен, которому тоже хотелось послушать. «Разговор с собой» произвел настоящий фурор. Когда они прощались, на улице стемнело.

Гарри направился к вокзалу. Он застегнул куртку на все молнии, но мерцанье далеких звезд, пробиваясь сквозь городской смог, оседало у него в карманах. Гарри смотрел на звезды, привычно выискивая в небесах лица родителей, и вслух разговаривал сам с собой. Если ничто не помешает, завтра он запишет видео.





4




Билял-драйв, Торбей-Пирог, пригород Парижа, Франция

Ламбертен предупредил секретариат министра о том, что в Большом Пироге, на перекрестке Красного Креста и внешнего бульвара – в символическом месте, служившем своего рода воротами в этот заброшенный город, – возможен очередной инцидент.

– Слушай, ты прямо помешался на этом своем Большом Пироге. Министр тебе уже говорил, чтобы ты поменьше фантазировал на тему «районов, в которых царит произвол».

Ламбертен, не повышая голоса, продолжал настаивать на своем и отправил имейл с описанием всех деталей вероятного правонарушения. В конце концов секретарь министра перезвонил ему и сообщил, что они направят в указанный район полицейский фургон и пять сотрудников полиции.

– Как будто нам больше заняться нечем! У нас и так не хватает людей, а теперь по твоей милости придется посылать сразу пятерых охранять какую-то камеру!

Вместо фургона на тротуаре Билял-драйв, в поле видимости камер, припарковались два мини-вэна «рено». Движения на дороге почти не было – М‘Билял приказал своим дилерам на денек приостановить торговлю дурью. Гарри, держась на приличном расстоянии от бульвара, снимал на айфон кадры для будущего клипа, когда из туннеля показалась группа из двенадцати мужчин в масках. Гарри спрятался за автобусной остановкой, рядом с подъездом дома, куда в случае чего мог бы быстро нырнуть. С этой точки все дальнейшее было ему видно как на ладони.

Мужчины в масках окружили оба «рено», разбили в них стекла и бросили внутрь бутылки с горючей смесью. Одни боевики топорами крушили фонарные столбы с укрепленными на них видеокамерами, другие, рассыпавшись кругом, держали периметр – вполне профессионально, как в кино. Все случилось очень быстро. Первая машина вспыхнула факелом, выбросив в воздух гигантский язык пламени. Полицейские, успев выпрыгнуть из горящей машины, покатились по тротуару. Асфальт вокруг них плавился. К ним подскочили мужчины в масках с железными прутьями в руках. В машине с грохотом взорвался топливный бак.

Темноволосая кудрявая женщина-полицейский, сидевшая во второй машине, сумела включить зажигание и в полной панике рванула с места. Взвыл мотор. Машина подпрыгнула раз, за ним второй. В стекло ей влетел камень. Брюнетка за рулем сшибла одного из нападавших и метров двадцать волочила его перед собой, пока с разгону не врезалась в припаркованную здесь же машину. Раненый боевик остался притиснутым к корпусу автомобиля. Его голова была вывернута под неестественным углом, и он громко стонал. Маска с него слетела и черным пятном темнела на капоте.

Гарри трясло. Он видел слишком много. У него было чувство, что сейчас его тело разлетится в клочья. Он так любил Большой Пирог. Он считал его своей родиной. Он любил его разноцветные дома, его лужайки, на которых он играл в футбол. Он еле успел добежать до мусорного бака, и его вывернуло наизнанку.

Из домов высыпали люди. Их были десятки, сотни. Подъехала пожарная машина. В нее летели камни и оскорбления. Путь пожарным расчищали несколько бронированных полицейских автомобилей. Из них высыпали полицейские в броне, похожие на марсиан, и выстроились «черепахой». Из толпы неслись крики: «Смерть легавым!» За первой, самой злобной шеренгой собрались зеваки – эти ничего не выкрикивали и просто наблюдали за происходящим. Полицейским не сразу удалось отодрать тело боевика от машины. Раненых полицейских уложили на носилки. К ним подскочили несколько разъяренных человек из толпы и принялись наносить им удар за ударом.

Гарри не мог ни на шаг отойти от мусорного бака. Его тело сотрясали судороги. Он приказал себе успокоиться. Это получилось не сразу, но он все же вернулся на свой наблюдательный пункт. Ему приходилось напрягать все силы, чтобы просто оставаться на ногах. У него ничего не болело, он больше не плакал и не испытывал страха. Впрочем, то, что он чувствовал, не было страхом. «Я не испугался. Это был не страх, а что-то другое. Тошнота. Гнев. Желание уничтожить убийц. Мне казалось, они ворвались в город, чтобы надругаться над прахом моих родителей». Он подумал о том, что при следующей встрече скажет Брюно: «Я счастлив, что решил их сдать».

Он заставлял себя следить за тем, как из туннеля появляются все новые группы людей. Толпа росла. Метались тени, слышались крики, крутились, разрывая ночную тьму, фонари на крышах автомобилей. В воздухе все сильнее пахло гарью, стало трудно дышать. Жители близлежащих домов, как по команде, выключили в квартирах свет. На город спустилась мгла. Гарри вспомнился фильм о войне, о погруженном в непроглядный мрак Лондоне. Сегодня пустыри Большого Пирога превратились в поле сражения. Взрывы, вопли, звуки выстрелов, стоны, вой сирен, боевые марши… И даже стрекот вращающихся лопастей вертолета, который завис над пожарищем и обшаривал его лучом прожектора, ничего не находя. «Наверное, так будет выглядеть конец света. Вот дерьмо!»

Гарри не заметил, что снова сам с собой говорил вслух. «Красота разрушений, столицы в огне, руины дворцов, осколки витрин, фонари на земле, разлученные семьи, избитые женщины, это конец, это смерть, это путь в никуда». Чего он хотел? Чтобы все сущее провалилось в тартарары. И забрало его с собой.

Под козырьком подъезда соседнего дома он заметил Саида. Тот раздавал указания группкам парней, которые мгновенно растворялись в толпе. На лице Саида играла довольная улыбка. Полицейские передвигались хаотично, явно не понимая, что и как должны делать. С крыш домов в них летели куски асфальта, стиральные машины и холодильники. Если очередной снаряд достигал цели, часть народа принималась улюлюкать и размахивать алжирскими флагами, как на футбольном матче.

Кортеж из нескольких машин – полицейских, пожарных, скорой помощи – развернулся, включив сирены, уезжать. Толпа провожала их ликующими криками. Кое-кто пустился в пляс вокруг обугленных остовов сгоревших автомобилей. Многие иностранные телекомпании успели прислать репортеров на Билял-драйв, до которой от Эйфелевой башни было 25 минут езды. Оператор CNN снимал плачущих женщин. Перед ними стоял один из новых друзей Саида, член Комитета против исламофобии во Франции, и давал журналистке интервью, описывая «невыносимое полицейское давление на мусульманское население французских пригородов и полицейский расизм, калечащий и убивающий людей». «Напомню вам, – восклицал он, – что сегодня во Франции был убит молодой мусульманин, житель Большого Пирога, еще один лишился глаза, а около двух десятков их братьев получили тяжелые ранения. Мы должны остановить эту бойню! Я обращаюсь к международному сообществу, к Организации Объединенных Наций с призывом жестко осудить политику французских властей». Плачущие женщины согласно кивали головами. Оператор снимал их крупным планом.





5