Механика хаоса

Премьер переглянулся с советником президента и после краткой паузы сказал:

– Продолжайте, Ламбертен. В словах министра иностранных дел есть доля истины, но вы все же изложите свою точку зрения по этому вопросу.

– Я полагаю, что нам необходимо заняться этими территориями, включая самые запущенные. Мы живем, действуем и строим планы, находясь в непозволительном отдалении от самих себя и от своей страны.





21




Улица Эспигетт, Пятый округ Парижа, Франция

Эмма оставила на голосовом автоответчике Рим несколько слов. «Прости, что уехала не попрощавшись. Пришлось. Семейный траур. Я сейчас в Париже и потеряла мобильник. Позвоню тебе, когда смогу. Эмма».

Внезапное исчезновение Эммы расстроило Рим. Теперь, когда мы сами перебрались в Париж, она надеялась возобновить знакомство с подругой. За то, что эта дружба состоялась, Рим благодарила меня. Вообще она начинала видеть во мне своего благодетеля, а главное, все чаще мне об этом говорила. Я молча наблюдал за этой стремительной переменой в ее поведении.

После нашего бегства из Карфагена Рим много раз заявляла, что после унылого детства, проведенного «взаперти», в атмосфере скуки и постоянных придирок, она наконец узнала, что такое настоящая жизнь, – в тот день, когда от тетки ушла ко мне. «Как собачонка! – со смехом добавляла она. – Тяв-тяв!»

Получив сообщение от Эммы, она пришла в бурный восторг, снова напомнив мне Валентину. Судя по всему, Эмма звонила ей со стационарного телефона, номер которого не определился. Рим бросилась мне на шею:

– Ура! Она в Париже! Значит, мы скоро увидимся!

Она раз двадцать прослушала запись на автоответчике. Голос Эммы звучал на фоне произносимых в громкоговоритель объявлений.

– Похоже, она звонила с вокзала. Но с какого, непонятно. Не разобрать, что там объявляют.

В Валлетте, когда я повел Рим в консульство, чтобы получить для нее временный паспорт лессе-пассе, я объяснил ей, что у меня есть в полиции друг, один мой бывший студент. Она сделала вид, что не расслышала моих слов, а назавтра призналась, что ненавидит полицейских. В вечер нашего приезда я предупредил ее, что должен как можно раньше увидеться с этим другом, Брюно, и, скорее всего, приглашу его в нашу квартиру. Я размышлял, как лучше организовать эту встречу, когда Рим вдруг попросила меня дать ее телефон Брюно: «Ну, твоему другу-копу. Пусть они там у себя в полиции прослушают запись. Так мы узнаем, откуда она звонила, и нам будет легче ее найти». Я позвонил Брюно и назначил встречу на конец дня.

Я уже говорил ему, что со мной живет молодая женщина, к которой я очень привязан и которую хотел бы оградить от любых неприятностей, но говорил в общих чертах, не вдаваясь в подробности. Когда раздался дверной звонок, Рим развернулась уйти в свою комнату, словно не желала его видеть, но я ее удержал. Брюно ее увидел, но буквально на долю секунды, которой, думаю, ему хватило, чтобы сообразить, что это и есть та самая упомянутая мной тунисская девушка. Она обладала уникальным даром неожиданно исчезать, приводя окружающих в недоумение. Мне показалось, что ее нежелание знакомиться с гостем, как и ее молодость, и ее не вполне оформившаяся красота, ввергли Брюно в некоторое замешательство, но он не задал ни единого вопроса и сразу перешел к делу.

– Ситуация меняется ежедневно. Я по-прежнему работаю над этим делом и пытаюсь установить все звенья сложной, часто случайным образом соединенной цепочки, которая связывает Триполи с нашими пригородами. Ваш «команданте Муса» на протяжении последних месяцев занимался не только подпольной торговлей древностями. Он через Мальту отправлял в Большой Пирог одному малийцу, крупному скупщику, партии кокаина. Мы обнаружили, что оборот наркотиков в городке вырос в разы, и этот рост носил взрывной характер. Муса сблизился с Исламским государством. По нашим предположениям, в Ливию отправилась небольшая группа французов малийского происхождения, связанных с этим дилером и крупной оргпреступностью. Как вам известно, вашего ливийского команданте убили, как и вашего турецкого друга. Кроме того, в больничной палате был убит один молодой африканец.

Мы с Рим бежали из Карфагена после ряда недвусмысленных угроз. А что, если убийцы охотились и на меня тоже? Брюно замолчал, словно прочитав мои мысли.

– Вы правильно сделали, что покинули Карфаген, – сказал он. – Если добыча пропадает у них с глаз, они о ней забывают. Но серия убийств убеждает нас в том, что эти типы ни перед чем не остановятся. Вы виделись с Левентом накануне его убийства?

– Да, он появился к концу ужина, который устраивал дипломат, временно заменяющий посла. Вроде бы они дружили. Его никто не ждал, он прибыл с Сицилии со своей подружкой…

– С Эммой. Вы ее знали?

– Мы недавно познакомились. Рим довольно долго с ней разговаривала.

– Она на несколько дней ездила с ним в Стамбул, а затем на Сицилию. Возможно, еще куда-нибудь. Как вы думаете, я мог бы поговорить об Эмме с…

– С Рим?

– Мы практически ничего не знаем об этой девушке. С родителями она давно порвала. Вела замкнутый образ жизни. Друзей в бизнес-школе не завела. Вообще ничем не выделялась. Училась неплохо, но не более того. На что жила, непонятно.

– Рим согласится, но я должен у нее спросить. Кстати, Эмма оставила ей сообщение на автоответчике. Может быть, вам удастся установить, откуда она звонила?

– Конечно. Это может быть ценно.

Рим валялась на постели и листала старый номер «Теннисного журнала». Я сказал ей, что Брюно сможет проанализировать телефонный звонок от Эммы, и она повернула ко мне голову. В профиль она была вылитая финикийская статуя. Она улыбнулась и встала за мобильником.

Брюно устроился на диване. Рим, босая, села по-турецки рядом с ним. Я – напротив них, на низком сирийском табурете темного дерева с перламутровой инкрустацией. Брюно попросил у Рим разрешения переписать сообщение на свой телефон.

– Пожалуйста! Может, благодаря вам я ее найду!

– Результаты будут через сутки. Я сразу вам позвоню.

Он бросил на меня взгляд, и я кивнул ему, приглашая продолжать. Если он хотел расспросить о чем-то Рим, самое время было приступать.

– Вы давно ее знаете?

– Да нет, не больше недели. Но мы сразу нашли общий язык. Мы друг друга понимали. Она – моя единственная подруга.

Рим сказала это очень быстро, с немного нервным нетерпением. Их с Брюно беседа выглядела какой-то асимметричной. Рим говорила много, но не сообщила ничего особенного, разве что подтвердила, что Эмма не считала связь с Левентом чем-то серьезным. В свою очередь, Брюно явно с ней осторожничал. Я подумал, что им, возможно, мешает мое присутствие.

Брюно наверняка занимал вопрос, в каких отношениях находимся мы с Рим. Возможно, мысленно он сравнивал нас с Эммой и Левентом. Я уже хотел предложить им продолжить разговор без меня, когда Рим вдруг встала и довольно сухо заметила, что больше она ничего не знает. Правда, она тут же смягчила тон и добавила:


– Брюно, пожалуйста, не забудьте нам позвонить. Это очень важно.

Среди ночи Рим проснулась. Я слышал, как она хлопает дверцей холодильника, и решил, что она захотела пить. В квартире было жарко, хотя мы оставили открытыми окна, выходящие во двор. Час спустя я обнаружил ее в гостиной. Она сидела в темноте на сирийском табурете и горько плакала. Мне понадобилось немало времени, чтобы вытянуть из нее, в чем дело. Она призналась, что боится за Эмму:

– Я все время вспоминаю, какой видела ее в последний раз. Она шла под пальмами своей танцующей походкой, потом обернулась и помахала мне рукой. Мы должны были встретиться на следующий день, но про это я тебе уже говорила. Я не поняла, что она со мной прощалась…

Она побежала в туалет сморкаться. Я успокаивал ее целый час. Она рыдала, свернувшись в клубок у меня на руках. Я принес коробку бумажных носовых платков и выдавал их ей по одному. Когда сквозь красные шторы в гостиной забрезжил утренний свет, я предложил ей пойти сварить кофе.

– Нет, подожди, никуда не ходи… Мне надо что-то тебе сказать.

Она снова заплакала, и я не сразу разобрал, что она говорит.

– Эмма занимается проституцией, но это не новость. Это ее способ оставаться свободной. Левент очень много ей платил. Но дело не только в этом. Он чем-то ее привлекал. Тем, что он был опасен. Она сфотографировала список его контактов в мобильном. И там был один человек, которого она знала.

В восемь утра я позвонил Брюно. Он снял трубку мгновенно и сказал, что уже получил результаты анализа записи с голосом Эммы.

– Приходите к нам прямо сейчас.

– Через час буду.





22




«Вилла», Седьмой округ Парижа, Франция

Улицы вдоль Сены все еще были закрыты для движения транспорта, и Брюно, пробиваясь через пробки, на чем свет стоит клял инициативу мэрии каждое лето устраивать на берегу реки городские пляжи. Его мобильный без конца тренькал, принимая все новые эсэмэски.

Лора: «Влюблена как никогда». Она требовала, чтобы он познакомился с Маргаритой. «С какой Маргаритой?» – «Пап, ты что, нарочно? Маргарита – моя учительница по НЖЗ».

Сабина – его младшая дочь, которую он пригласил в будущую среду на обед. Она в третий раз напоминала ему, что стала веганкой. «Какой еще веганкой?» – «Обыкновенной! Я больше не ем мяса и тебе не советую!»

Наконец, вишенка на торте: их мать. Любовник ее бросил. «Как и следовало ожидать». Разумеется, она впала в депрессию. Он узнал об этом от Сабины. Вечером, возвращаясь из больницы, она открывала очередную бутылку бордо. С начала прошлой недели Мари-Элен звонила ему каждый день. Он на протяжении долгих месяцев ждал этих звонков, а теперь, видя на экране телефона ее имя, не снимал трубку. «Катастрофа! Я ничего не замечал, а в результате я уничтожен. Как и она. Разве такой нам виделась наша жизнь? Когда между нами начался разлад, все еще было поправимо, но мое мнение не учитывалось. В том, что с нами произошло, виновата только она. Наши дочери на глазах теряют разум. Но пусть Мари-Элен больше на меня не рассчитывает. Я не собираюсь служить ее спасательным кругом». Похоже, его отчуждение от Мари-Элен приняло затяжную форму, хотя в этом процессе наблюдались свои пики и провалы. Выпадали дни, когда он верил, что им поможет семейная психотерапия. Вместе с тем он продолжал встречаться с Эвелин в ее квартире на бульваре Сен-Жак – если ему не хотелось сидеть дома в одиночестве. Он также заметил, что сумел оказать на нее некоторое влияние, во всяком случае, она навела порядок на кухне.

Мосты и фасад Лувра скрывались за прозрачной пеленой легкого тумана. Этот туман навел его на мысли об инсталляциях Кристо. Брюно перебрался на левый берег и опустил в машине стекло. В воздухе пахло морем. «Как только появится время, надо будет съездить в Динар. Это прочистит мне мозги. Как там звали эту девушку в отеле, за стойкой регистрации?..» На телефон продолжали сыпаться эсэмэски, и каждая третья требовала немедленного ответа. «Все, с меня хватит. Сегодня меня ни для кого нет». Он отключил на мобильнике звук. Пробка на дороге немного рассосалась, и Брюно сосредоточился на вождении.

Сегодня утром ему позвонил Ламбертен и пригласил к десяти утра на «виллу».

– На «виллу»?

– Да, на «виллу». Они сменили замки, но я раздобыл ключи, – ровным голосом сказал Ламбертен. – Обещали прислать бригаду техников, чтобы наладить компьютеры.

Брюно не удивился. Утром по радио без конца передавали одну и ту же новость: с «суперкопа» снята опала и он снова призван на службу, чтобы бороться против терроризма.

Брюно не виделся с Ламбертеном уже три недели – с тех пор, как заходил к нему домой. Тогда он подумал, что у старика не все в порядке с головой: он продолжал встречаться со своими агентами, хотя министр вышвырнул его под зад коленом. «Я ошибался. Если собака нашла кость, она никому ее не отдаст…» На совещание собралась вся команда, за исключением двух-трех человек, которые уехали в отпуск, но и они предупредили, что к вечеру вернутся. Курьер – новенький – разносил кофе. Шеф погладил кончиком указательного пальца щеточку своих седых усов. Он ослабил узел галстука, снял и положил перед собой очки в металлической оправе и заговорил. Голос его звучал монотонно. Брюно наслаждался шероховатой ясностью его мысли.

– Сегодня вокруг только и разговоров, что про нас с вами. Но что, в сущности, произошло? Нам просто разрешили вернуться к своей работе, только и всего. Тем не менее хочу сделать два уточнения. Первое (он поднял вверх большой палец правой руки и так и держал ее на весу): дополнительных средств нам не выделили, наше финансирование остается символическим, хотя и в прежние времена наша бригада антитеррора уже находилась на положении маргиналов. Мы давно не жили, а выживали. Для них мы с вами – самое простое и самое дешевое решение. Второе (он поднял указательный палец и помахал рукой): становится горячо. Отныне вся ответственность за все, что будет дальше, ляжет на нас. И за хорошее, и за плохое. И за спасенные жизни. И за жизни, которые мы не сможем спасти.

Присутствующие слушали его молча. Не звонил ни один телефон. Курьер вышел. Ламбертен ронял фразы в этой странной тишине, словно хотел показать сотрудникам, что они совершенно одни, несмотря на формальную поддержку правительства. Его подчеркнуто ровный тон и непроницаемое лицо не позволяли догадаться, какие чувства он испытывает.

– Этот неожиданный вираж тешит наше самолюбие. На самом деле не мы не выиграли – это они проиграли. Они прижаты к стене. Им волей-неволей пришлось открыть глаза и столкнуться с реальностью. А теперь – за работу.

Помощник старика, все тот же, сделал краткий обзор разведданных, полученных сверху, перечислив конкретные угрозы, наиболее опасные из известных ячеек, результаты телефонных прослушек и анализа сетевой активности, а также имена лиц, вызывающих подозрения. «Это отправная точка». Ламбертен уточнил, что бригада будет работать в тесном взаимодействии с руководством полиции и службы разведки, которые подверглись существенным изменениям, причем на всех уровнях. Он поручил своему заму договориться о ежедневных, вернее, ежевечерних совместных совещаниях на площади Бово, по крайней мере на протяжении первого месяца.

– Я прошу каждого из вас, – все тем же отстраненным тоном произнес Ламбертен, – активизировать все свои сети и создавать новые. Мы должны показать результат. Не потому, что его от нас ждут, а потому, что у нас определенная репутация – во всяком случае, была до сих пор.

Разговор с Брюно он оставил на закуску, попросив его остаться. Он всегда с уважением относился к этому бывшему преподавателю истории и географии, считая его компетенции чрезвычайно ценными. По его мнению, для решения тех уравнений, что им предстояло распутывать, знание двух этих дисциплин имело огромное значение. «Но я – представитель старой школы. Многие из моих коллег отличаются поразительным невежеством, не говоря уже о министре. Тот вообще впервые услышал о ваххабизме два года назад». Он заметил, что Брюно чем-то подавлен, но счел это хорошим признаком: печаль обостряет проницательность. Он и сам по большей части пребывал в паршивом настроении, хотя никому этого не показывал.

– Турки ввели в Сирию танки. Как всегда, ведут двойную игру. Главным образом они хотят разбить курдов, но одновременно снизить влияние Исламского государства – хотя бы на своей территории. Что не мешает тысячам турецких, и не только турецких, боевиков покидать Турцию и присоединяться к ИГИЛ, как они его называют. В их числе есть и французы. В Ливии, несмотря на все предпринятые усилия, по-прежнему царит хаос. Исламское государство ослаблено, но какое-то время этот зверь еще будет дергаться. Вы ведь понимаете, почему я говорю вам о Турции и Ливии? Вы нащупали связь между агентами двух стран, но теперь нам надо установить все звенья этой цепочки. Вы продолжаете встречаться с мальчишкой?

– Трижды в неделю.

– Что нового?

– Немного. Его каид покинул городок, перебрался ближе к природе. Снял огромный дом под Меленом.

– Американские коллеги должны прислать мне список его друзей, посещавших Ливию. Туристы… Я немедленно вам его передам. Вы хоть немножко отдохнули, пока мы все были в вынужденном отпуске?

– Я съездил в военный архив. Посмотрел документы по сетифской резне. Мой отец оттуда родом. Я из «черноногих».