Макбет

– Нет, Джек, можешь идти, – Леди махнула рукой на дверь.

Джек открыл дверь, и Макбет услышал музыку с первого этажа, а потом дверь за Джеком закрылась, и из окна донесся жалобный вой сирены «скорой помощи».

– Тортелл придумывает, как нас остановить, – сказала Леди, – поэтому нужно напасть на него первыми, и желательно побыстрее.

– А как же Геката? Если представить, что Тортелл с Гекатой – это змея, то Тортелл хвост, а Геката голова. Отруби змее хвост – и она станет еще опаснее. Нет, сперва надо избавиться от головы.

– Нет.

– Нет? Он же сказал, что убьет нас, если мы не поддадимся дрессировке. Ты что, хочешь превратиться в его дрессированную собачку?

– Помолчи и выслушай меня, любимый. Ты же слышал, что сказал Джек. Заключи перемирие с одним из врагов и разберись со вторым. Сейчас не время дразнить Гекату. К тому же я вовсе не уверена, что Геката и Тортелл действуют сообща. В этом случае Геката велел бы нам держаться подальше от Тортелла и не замахиваться на кресло бургомистра. А Геката ничего не сказал, даже узнав, что ты, вероятно, будешь участвовать в выборах. Пусть Геката считает, что мы усвоили урок, что теперь мы – его послушные собачонки, и когда власть в городе целиком перейдет в наши руки – а значит, и в его тоже, – он только порадуется. Понимаешь? Сперва покончим с одним врагом и получим то, чего хотим. А потом посмотрим, что можно сделать с Гекатой.

Его рука медленно поползла вверх по ее ноге. Леди умолкла и прикрыла глаза, и Макбет прислушался к ее дыханию. Дыханию, которое отдавало его руке безмолвные приказы.



Вечером и ночью город по-прежнему умывался дождем, однако чище от этого не стал. Капли стучали по крыше «Гранд отеля», где жили Флинс, Дуфф, Малькольм и Кетнес – они решили там остановиться, пока задуманное ими дело не будет закончено. В два часа ночи Кетнес разбудил стук в дверь. Она сразу же догададалась, кто это – не по количеству ударов, не по их ритму или громкости. Сам стук она не спутала бы ни с каким другим: стучали ладонью, причем ладонь эту Кетнес знала до мельчайших черточек и линий. Она приоткрыла дверь.

С Дуффа ручьями стекала вода, сам он стучал зубами, а лицо было таким бледным, что даже шрам почти исчез.

– Прости, но мне нужно в горячий душ.

– А у тебя разве нет…

– У нас с Флинсом только койки и раковина.

Кетнес открыла дверь и впустила его в номер.

– Где ты был? – спросила она.

– На кладбище, – ответил Дуфф из ванной.

– Посреди ночи?

– Сейчас там народа меньше.

Она услышала звук льющейся воды и подошла к двери в ванную:

– Дуфф?

– Что?

– Я просто хотела сказать, что мне очень жаль.

– Что-что? – переспросил он.

Кетнес кашлянула и уже громче проговорила:

– Жаль, что с твоей семьей так вышло.

Ее слова потонули в журчании воды. Кетнес вгляделась в наполнивший ванную пар.

Когда Дуфф, одетый в гостиничный халат и с мокрым узлом одежды под мышкой вышел из ванной, Кетнес уже оделась и лежала на широкой кровати. Дуфф вытащил из кармана мокрых брюк пачку сигарет и посмотрел на Кетнес. Та кивнула, и Дуфф лег рядом. Кетнес положила голову ему на руку и посмотрела на желтый плафон на потолке. Сквозь тонкое стекло просвечивали дохлые насекомые.

– Вот что бывает, когда рвешься к свету, – сказал Дуфф. Значит, он еще не утратил дара угадывать ее мысли.

– Икар, – сказала она.

– Макбет, – сказал он, закуривая.

– Я и не знала, что ты опять начал курить, – сказала она.

– Да уж. На самом деле я это дерьмо никогда особо не любил, – он скривился и выпустил в потолок дым.

Она тихо рассмеялась.

– Тогда почему ты вообще начал курить?

– А я никогда тебе не рассказывал?

– Ты мне много чего не рассказывал.


Он закашлялся и протянул ей сигарету.

– Хотел быть как Макбет.

– Я думала, что это он тебе подражал.

– Он казался таким… свободным. Естественным. Радостным. Довольным собой. Я был совершенно другим.

– Но у тебя были мозги, – Кетнес сделала затяжку и вернула сигарету Дуффу, – и способность убеждать остальных в том, что ты прав.

– Люди не любят тех, кто доказывает, что они не правы. И я не в силах заставить кого-то полюбить меня. А вот Макбету это раз плюнуть.

– Дешевое притворство, Дуфф. Посмотри на него сейчас – самый обычный обманщик.

– Нет, – Дуфф покачал головой, – Макбет никого не обманывал. Он был простым и прямодушным. Не герой, конечно, но безо всяких дурных помыслов. Весь как на ладони. Возможно, говорить он был не мастак, зато каждому его слову можно было верить. И говорил он всегда начистоту.

– Верить? Дуфф, он бесчувственный убийца.

– Ошибаешься – чувств у Макбета хоть отбавляй. Из-за них он и мухи убить не может. Или, точнее говоря, убить муху для него особенно сложно. Осу, которая готова ужалить, – запросто. Но беззащитную муху – никогда, даже если муха эта уже до смерти ему осточертела.

– Почему ты защищаешь его, Дуфф? Ты сам потерял…

– Я его не защищаю. Безусловно, он убийца. Я лишь сказал, что сам он не в состоянии убить беззащитное существо. Он сделал это лишь однажды – чтобы спасти меня.

– Вон оно что… – протянула Кетнес. – Расскажешь?

– Ну… – Дуфф жадно затянулся, – это произошло, когда мы догнали тех двоих байкеров возле Форреса. Он убил парнишку, который был свидетелем того, как я пристрелил его приятеля. Я думал, что передо мной Свенон.

– Значит, они не угрожали вам оружием?

Дуфф покачал головой.

– Ну тогда, значит, Макбет ничуть не лучше тебя, – сказала Кетнес.

– Не значит. Я убил ради себя самого. А он сделал это ради меня.

– Потому что в полиции так принято. Мы защищаем друг дружку.

– Нет. Потому что он решил, что у него передо мной долг.

Кетнес приподнялась на локте:

– Долг?

Дуфф вытянул руку с сигаретой и, прикрыв один глаз, посмотрел другим на ее горящий кончик.

– Когда дедушка умер и я попал в детдом, мне было уже четырнадцать. Столько же, сколько Макбету, но он воспитывался в детдоме с пяти лет. Мы с Макбетом жили в одной комнате и сразу же подружились. В те времена Макбет заикался. Причем сильнее всего он начинал заикаться в субботу вечером, а в ночь на воскресенье он исчезал из комнаты и возвращался только через час. Я постоянно спрашивал, где он был, но он никогда не отвечал. И вот однажды я в шутку пригрозил донести об этом нашему грозному директору, Лориэлу. А Макбет ответил на это, что этим я ничего не добьюсь, – Дуфф сильнее сжал сигарету, – потому что именно у директора он и был.

– То есть… ваш директор…

– …мучил Макбета и издевался над ним с самого начала. Я тогда ушам своим не поверил. Лориэл творил с ним такое, чего никому и в голову не придет сотворить с другим человеком. Однажды Макбет взбунтовался, и тогда Лориэл избил его до полусмерти и запер в подвале в так называемом кабинете коррекции, а на поверку – обыкновенной клетке. Я так разозлился, что даже заревел. Ведь я-то знал, что Макбет не врет, а значит, все это правда. Я сказал, что мы убьем Лориэла, что я ему в этом помогу. И Макбет согласился.

– И вы придумали план убийства?

– Нет, – Дуфф протянул ей сигарету, – ничего мы не придумывали. Мы просто взяли и убили его.

– Вы…

– Мы не стали дожидаться субботы и пришли к нему в четверг ночью. Остановились возле двери и убедились, что Лориэл уже захрапел. Вошли внутрь. Макбет там все знал, поэтому он подкрался к кровати, а я дежурил возле двери. Макбет вроде как вытащил кинжал, но все тянул и тянул, а потом глаза мои привыкли к темноте, и я увидел, что он просто стоит возле кровати, как истукан. А потом он как-то съежился, подошел ко мне и прошептал, что н-н-н-не м-м-м-может. Я взял у него кинжал, подошел к кровати и воткнул кинжал Лориэлу прямо в раскрытый рот. Лориэл дернулся и перестал храпеть. Только и всего. Крови из него вытекло совсем мало. Мы развернулись и ушли оттуда.

– О господи, – Кетнес втянула голову в плечи, – а что потом было?

– Да ничего особенного. Нас там было двести подозреваемых, и никто не обратил внимания на то, что Макбет стал заикаться еще сильнее. Через две недели он сбежал, но и это никто не связал с убийством, потому что из детдома постоянно кто-то сбегал.

– Когда вы с Макбетом вновь встретились?

– Несколько раз я сталкивался с ним возле вокзала, пробовал с ним заговорить, помочь ему, но он сбегал. Прямо как должник от кредитора. Прошло еще несколько лет, и мы вновь встретились, в Полицейской академии. К тому времени он завязал с наркотой и избавился от заикания, став совершенно другим человеком. Таким, каким я сам мечтал стать.

– Потому что он был искренним, прямым и простым и на совести у него не было ничьих жизней?

– Макбет всегда считал свою неспособность хладнокровно убить человека не достоинством, а слабостью. Во время службы в гвардии он убивал только в том случае, когда его жизни или жизни его людей что-то угрожало.

– А как же все то, что случилось?

– Убивал не он сам, а другие – по его приказу.