Королевство

– Растворителем «Фритц»? Еще бы. Но теперь он не такой концентрированный. Правила Евросоюза, все дела. Я, кстати, готов.

– Тогда поехали! – Карл крутанулся на месте. – Эй, Ус, ты не трус, жуй и плюй горький снюс! Помнишь?

Я-то помнил, а вот остальные зрители – то есть примерно сто пятьдесят продрогших бедняг, – похоже, забыли все старые болельщицкие кричалки. Или же не видели причин что-то кричать, особенно если учесть, что спустя десять минут после начала матча мы уже проигрывали со счетом ноль – два.

– Напомни-ка мне, чего я тут забыл, – бросил я Карлу.

Мы стояли внизу, на деревянной трибуне длиной семь, а высотой – два с половиной метра, воздвигнутой с западной стороны поля. Спонсором строительства трибуны выступил Банк Уса, о чем и кричали плакаты, однако все знали, что искусственное покрытие, которое положили поверх старого, засыпанного гравием поля, оплатил Виллумсен. Он утверждал, будто купил это покрытие лишь слегка подержанным в одном профессиональном футбольном клубе на востоке страны, но на самом деле покрытие было совсем древним, первого поколения – после игры на такой искусственной траве футболисты покидали поле со ссадинами и вывихнутыми лодыжками, а те, кому особо не повезло, могли и крестообразную связку порвать. И Виллумсену это покрытие досталось бесплатно – он лишь приехал и снял его, потому что тот футбольный клуб раскошелился на более дорогое и менее опасное.

Трибуна позволяла наблюдать за игрой с высоты, но в первую очередь давала убежище от западного ветра и выполняла функцию ВИП-ложи для болельщиков нашего футбольного клуба, то есть наиболее состоятельных наших односельчан, сейчас занявших места на самом верхнем из семи рядов. Там расположились мэр Восс Гилберт, директор Банка Уса – логотип банка красовался и на синей форме игроков Футбольного клуба Уса – и Виллум Виллумсен. На спинах игроков, над номером, виднелись мелкие буковки: «Подержанные автомобили и металлолом Виллумсена».

– Мы приехали поддержать наш сельский футбольный клуб, – подсказал Карл.

– Тогда вспоминай кричалки, – посоветовал я, – нас вот-вот по стенке размажут.

– Сегодня мы просто покажем, что нам не наплевать, – сказал Карл, – чтобы в следующем году, когда мы выделим клубу финансирование, все знали, что спонсоры – настоящие фанаты, которые были с клубом и в болезни, и в здравии.

Я фыркнул:

– Это первый мой матч за два года, а ты вообще на пятнадцать лет уезжал.

– Зато на три оставшихся матча в этом сезоне мы точно пойдем.

– Хотя клуб спустится на уровень ниже?

– Именно потому. Мы не предадим их в трудную минуту, и это незамеченным не останется. А когда мы еще и денег им отстегнем, то нам все пропущенные матчи простят. Кстати, пора прекращать говорить «мы» и «они». Отныне клуб и Опгарды едины.

– Это еще почему?

– Потому что нашему отелю нужна любая поддержка. Нас должны считать своими. В следующем году клуб купит одну такую торпеду из Нигерии, и тогда на его форме будет написано не «Банк Уса», а «Высокогорный спа-отель „Уса“».

– Торпеда – это профессиональный футболист?

– Ты чего, рехнулся? Нет, конечно. Но у меня есть знакомый, который знает одного негра: тот работает в отеле «Рэдисон» в Осло и когда-то играл в футбол. Хорошо он играет или нет, я не знаю, но мы предложим ему такую же работу в нашем отеле, только платить станем больше. Возможно, он согласится.

– Ну а почему бы и нет? – сказал я. – Он в любом случае вряд ли сыграет хуже этих вот.

На поле защитник как раз решился на перехват, но намокшие ядовито-зеленые пластмассовые травинки еще не утратили способность сопротивляться, и игрок повалился ничком в пяти метрах от дриблера.

– И еще я хочу, чтобы мы с тобой стояли вон там. – Карл кивнул на верхний ряд.

Я встал вполоборота. Помимо директора банка и Виллумсена, я увидел и нового мэра Восса Гилберта. Карл говорил, что тот согласился официально открыть строительство – символически копнуть лопатой землю. Карл уже подписал договоры с основными поставщиками, и теперь надо было поторопиться и начать строительство до заморозков.

Вновь повернув голову, я увидел Курта Ольсена – тот стоял возле скамьи запасных и беседовал с тренером нашего футбольного клуба. Судя по виду тренера, разговор ему не нравился, но в открытую отказаться от советов одного из когда-то лучших игроков он не решался. Заметив меня, Курт Ольсен положил руку на плечо тренеру и, дав последние наставления, зашагал, споро переставляя свои ноги колесом, к нам с Карлом.

– А я и не знал, что Опгарды – футбольные фанаты, – сказал он с трясущейся сигаретой во рту.

Карл улыбнулся:

– А вот я помню, как ты на кубке обыграл самого Одда.

– Так и было, – подтвердил Ольсен, – мы тогда проиграли один – девять.

– Курт! – послышалось сзади. – Тебе бы сейчас на поле выйти!

Смех. Курт Ольсен криво улыбнулся кому-то позади нас и кивнул, а потом снова переключился на нас:

– Ну, все равно хорошо, что вы тут. У меня к тебе, Карл, вопрос. Да и ты тоже послушай, Рой. Тут поговорим или пойдем по хот-догу съедим?

Ответил Карл не сразу.

– Хот-дог – дело неплохое, – решил он наконец.

Прикрываясь от ветра и дождя, мы дошли до киоска с хот-догами, стоявшего неподалеку от ворот. По-моему, зрители не сводили с нас глаз: благодаря счету ноль: два и недавнему решению муниципалитета Карл Опгард вызывал интерес более сильный, чем Футбольный клуб Уса.

– Я хотел еще раз обсудить тот день, когда исчез мой отец, – сказал Курт Ольсен. – Ты сказал, что он уехал из Опгарда в половину седьмого. Верно?

– Столько лет прошло, – уклончиво произнес Карл, – но если в деле так записано, то да.

– Именно так и записано. Но сигналы вышки мобильной связи свидетельствуют о том, что телефон моего отца находился неподалеку от вашей фермы до десяти часов вечера. После этого – молчание. Возможно, он разрядился, кто-то вытащил сим-карту или сам телефон сломался. Или телефон оказался так глубоко под землей, что сигналы просто не доходили наверх. Нам в любом случае надо обойти с металлодетектором прилегающие к вашей ферме территории. А значит, трогать там ничего нельзя, и начало строительства придется отложить до лучших времен.

– Ч-что?.. – выдавил Карл. – Но…

– Что – но? – Ольсен остановился возле киоска, погладил усы и спокойно посмотрел на Карла.


– И когда настанут эти лучшие времена?

– Хм… – Ольсен выпятил нижнюю губу и сделал вид, будто прикидывает, – территория там немаленькая. Через три недели. Или четыре.

Карл застонал:

– Господи, Курт, это нам дико дорого обойдется. Мы уже подписали договоры с поставщиками. И заморозки…

– Очень сожалею, – бросил Ольсен, – но полицейское расследование важнее, чем твое желание быстрее обогатиться.

– Мы не о моей прибыли говорим, – голос у Карла едва заметно дрожал, – это прибыль всей деревни. И думаю, ты скоро узнаешь, что Ю Ос со мной согласен.

– Ты про старого мэра? – Курт показал продавщице в киоске один палец, и та, похоже, поняла, потому что взяла щипцы и сунула их в кастрюлю. – Я сегодня поговорил с новым мэром, то есть с тем, который принимает решения. С Воссом Гилбертом. – Ольсен кивнул в сторону трибуны. – Когда я рассказал обо всем Гилберту, тот заволновался: а вдруг идейный вдохновитель нашего нового проекта по строительству отеля окажется замешан в деле об убийстве? – Ольсен взял у продавщицы салфетку с торчащим из нее хот-догом. – Но он сказал, что, разумеется, останавливать меня не собирается.

– А что мы скажем журналистам, – спросил я, – когда нас спросят, почему начало строительства отложено.

Курт Ольсен повернулся и, в упор посмотрев на меня, с влажным чавканьем откусил хот-дог.

– Честно сказать, не знаю, – пробубнил он с полным ртом переработанных свиных кишок, – но, может статься, Дану Кране это дело покажется интересным. Ну вот ты, Карл, подтвердил свои показания, а я сообщил тебе о том, что строить пока нельзя. Удачи! – Курт Ольсен поднес два пальца к воображаемому козырьку и удалился.

Карл посмотрел на меня.

Естественно, он посмотрел на меня.



С матча мы уехали за пятнадцать минут до его окончания, когда счет был ноль – четыре.

Мы поехали напрямую в мастерскую.

Я придумал кое-что.

И у нас появилась работенка.



– Вот так? – спросил Карл. В пустой мастерской его голос эхом отскакивал от стен.

Я склонился над токарным станком и всмотрелся. СИГМУНД ОЛЬСЕН, – нацарапал Карл шилом на металлическом корпусе мобильника, когда-то принадлежавшего ленсману. Четко и понятно. Может, даже чересчур четко.

– Надо будет потереть его травой, – сказал я и засунул телефон в кожаный чехол. Я закрепил его в средней толщины зажиме и помахал телефоном из стороны в сторону. Зажим не слетел, значит держался крепко. – Пошли. – Я открыл дверь металлического шкафа, стоявшего в коридоре между мастерской и кабинетом.

Там как ни в чем не бывало висел он.

– Ух ты! – удивился Карл. – Он у тебя до сих пор сохранился.

– Я же его ни разу не надевал.

Я вытащил желтый кислородный баллон и чуть потемневший гидрокостюм. На полке лежали маска и трубка для дайвинга.

– Позвоню-ка я Шеннон, – сказал Карл, – надо предупредить, что вернусь поздно.





24




В мастерскую той ночью я вернулся совсем замерзшим, и мне все никак не удавалось унять дрожь. В машине Карл сунул мне в руки походную фляжку, и я, как говорится, принял немножко для согрева. Фляжку эту Карл оставил мне, а сам поехал домой к Шеннон – та наверняка уже лежала в кровати и ждала его. Ясное дело, меня пожирала ревность, я уже и сам это признавал. Но что толку? Ведь я все равно останусь ни с чем. Ничего добиваться я не стану. Подобно жестянщику Му, я вел безнадежную борьбу с собственной страстью. Я-то думал, что давно избавился от этой напасти, но она вновь меня настигла. Я знал, что единственное лекарство – это расстояние и забвение, но знал также, что вмешаться и отправить кого-то в Нотодден здесь некому, поэтому бежать мне придется самому.

Я открыл помещение для мойки, закрепил шланг на подставке, отвернул кран и, раздевшись, встал под обжигающе горячую струю воды. Не знаю, что было этому виной – внезапная смена температуры, физиологическая реакция, подобная той, что бывает, если тебя вздергивают на виселицу, или, может, жар от воды ударил мне в голову и я на миг перенесся в постель к Карлу и Шеннон, но когда я стоял с зажмуренными глазами под струей воды, то ощущений осталось два: во-первых, меня тянуло плакать. А во-вторых, я испытывал мощнейшую эрекцию.

Наверное, из-за шума воды я и не услышал, как кто-то отпер дверь. Услышал, лишь когда она распахнулась, – и тотчас же открыл глаза. Я заметил в темноте ее фигуру и быстрее повернулся к ней спиной.

– Ой, прости! – услышал я голос Юлии. – Смотрю – тут свет горит, а ведь мойка-то, по идее, заперта, вот я и решила проверить…

– Ясно! – перебил я ее.

От выпитого, невыплаканных слез и стыда голос у меня срывался. Возбуждение улетучилось, эрекция сникла, зато сердце колотилось от волнения, будто меня разоблачили. Будто теперь все вокруг узнают, кто я такой и что наделал, проклятый предатель, убийца, извращенец, кобелина. Голый – какой же я был голый. Но потом и сердце унялось. «Даже когда все потеряешь, получаешь одно преимущество – заключается оно в том, что терять тебе больше нечего, – сказал дядя Бернард, когда я пришел к нему в больницу уже после того, как он узнал, что скоро умрет. – И в какой-то степени, Рой, от этого становится легче. Потому что бояться больше нечего».

Получается, что я еще не все потерял. Потому что по-прежнему боялся.