Катастеризм

Сунага хмыкнул:

– Ну что вы. Проходить на экране капчу? Это же и так делают миллионы людей по всей планете – и это совсем не те скорости, которые нас интересуют. Нет, подключаемся мы напрямую – минуя глаза и даже частично минуя зрительную кору. – Он покачал головой. – Часть сигнала и вовсе идёт сразу по вентральному зрительному пути – в общем, без перцепции, а сразу к интерпретации.

– То есть это получается… надо распознавать картинки, даже не видя их?

– В некотором роде. Вы раздевайтесь, я покажу вам макет.

Тульин послушно отправился к вешалке. Рядом с ней на стене висело большое чистое зеркало, он невольно взглянул – и изумился тому, насколько нормально выглядит. Если не считать ожогов от бритвы, из зеркала на него смотрел обычный человек. Взъерошенный, рыхлый и с неприятной сероватой кожей, но в целом – совершенно непримечательный.

Ни ввалившихся глаз, ни пылающего клейма на лбу.

А впрочем, даже если бы клеймо и было, в BARDO его попросту бы не заметили. В глубине зеркала, на дальнем конце стеклянного зала, в контроллер вцепилась девочка в бирюзовом бодлоне. На вид ей было не больше пятнадцати, и она энергично расправлялась на экране с небосводом, сцепляя звёзды в созвездия по неким неочевидным, но наверняка хитрым правилам.

Но глаза её оставались совершенно стеклянными. Мёртвыми, как наспех приклеенные пуговицы. Она даже не фокусировала взгляд на экране. Вероятно, именно потому, что её зрительная кора, или как там, была занята другими изображениями – умом Тульин это понимал, а на деле невольно скривился и отвернулся.

Пустые, туповатые лица людей, у которых часть мозга ушла на работу, а их самих оставила тут, в зале, – играть в игры и вязать шарфики. Как детишек в детском саду.

И вот эти мёртвые детишки теперь сидят здесь и ждут, пока разум вернётся с работы, заберёт их домой и можно будет снова стать целым.

Да, подумал Тульин.

Я впишусь.



– Главную тонкость рабочего процесса вы, кажется, уже заметили, – сообщил Сунага, втыкая смарт в проектор. В небольшой переговорке, куда они зашли из зала, было пусто и темно. – Мы нанимаем вас, чтобы ваш мозг анализировал визуальные данные, но, собственно, вам не придётся на эти изображения смотреть. Сигналы подаются напрямую в мозг – и интерпретация тоже считывается напрямую из мозга, вам не нужно будет нажимать кнопки, ничего вводить и описывать. Наш опыт показывает, что дополнительная сознательная интерпретация только замедляет процесс и размывает результаты. – Сунага дружелюбно улыбнулся. – Вас это, наверное, удивляет – многих удивляет, – но, если вдуматься, это совсем не странно. Качественное выполнение любой типовой задачи требует автоматизма, и я не только о физическом труде. Вспомните, скажем… скажем, синхронных переводчиков, – запинка его звучала отрепетированно, он наверняка не раз уже читал эту речь. – Если бы переводчик задумывался о значении каждого слова, он бы далеко не ушёл, верно? Свободно пользоваться языком – значит мгновенно, автоматически получать доступ к смыслу слов и конструкций, не обращаясь к рациональному мышлению и заученным знаниям. Схожий эффект мы используем и здесь. Когда ваш мозг считает на записи то, что расценит как агрессию, он невольно выдаст эмпатический fight-or-flight response[3], ну то есть на мгновение как бы приготовится взаимодействовать с агрессором, и этой информации нам пока что достаточно. И не только с агрессором – я уже упоминал, что нас интересуют не только агрессивные преступления, но и, к примеру, мошенничество… Да и вообще, – Сунага усмехнулся, – я упрощаю. Мы проанализируем куда больше нюансов вашей реакции, но суть… Практика показывает, что рационализация, которую респонденты приводят поверх этой рефлекторной реакции, обычно только увеличивает число ложных срабатываний.

– Майнинг мозгов, – пробормотал Тульин.

Сунага поднял брови в жесте добродушного удивления. Тульин смутился.

– Ну… – он махнул рукой в сторону зала. – Все эти люди – они же, получается, не работают. В смысле, сами не работают. Они лишь… предоставляют вам свои мозги. К вычислительным мощностям которых вы подключаетесь. – Он потёр лицо. – Я бы сказал, что это напоминает проституцию, но для неё вообще-то нужны навыки. Скорее… это как суррогатное материнство. Когда просто чужое тело берут взаймы.

В зале зазвенели фанфары. Наверное, девочка успешно очистила небо от звёзд.

– Взгляд любопытный, – серьёзно кивнул Сунага. – Но в конечном итоге любая работа берёт ваше тело взаймы, разве нет? Строитель за деньги напрягает свои мышцы. Программист – мозги. Менеджер – нервы. – Последнее он произнёс с особым достоинством.

Да, но что-то у тебя я стеклянных глаз не наблюдаю. Потому что с нерадивым соискателем тут всё же бодаешься ты, ты сам. А не какая-то там отдельная часть твоего мозга, в которую сейчас воткнут штекер (или что там в меня собираются воткнуть) – и потом ещё скажут, что рефлексировать не надо, рационализировать не надо, кнопки нажимать не надо, расслабьтесь и вяжите.

– Да я так… – Проектор замер на демонстрации цветастого мозга в разрезе и пока продолжать не спешил.

– Вам, наверное, интересно, как же это устроено. Даже если сигналы посылают напрямую в мозг, разве это не значит, что параллельно не стоит пользоваться глазами? А в зале люди играют в игры. – Сунага подмигнул. – Все об этом спрашивают, да и неудивительно. Это феномен, которого не ожидали мы сами: оказывается, человеческий мозг относительно легко способен распараллеливать обработку двойных визуальных сигналов. Нейроны зрительных областей довольно избирательны – есть, например, группы, отвечающие сугубо за распознавание лиц. Поэтому если две визуальные задачи заметно различаются, интерференция, как ни странно, не очень сильна. Зато когда мы закрывали сотрудникам глаза, они порывались уснуть, а вот это как раз не слишком полезно для процесса.

– Да? – удивился Тульин. – Потому что там, в зале, по-моему, некоторые…

– Это те, кому нравится сосредотачиваться на работе и на самом деле смотреть картинки, которые они анализируют, – покачал головой Сунага, – обычно новички. Как бы то ни было, строго не рекомендуются визуальные стимулы, близкие к анализируемым данным: изображения людей и антропоморфных существ, любые модели социальных ситуаций. А, например, повторяющиеся узоры вязания осложнений не вызывают.

Или созвездия.

– Это вредно?

– В той же степени, в какой любая другая напряжённая работа. Вредно ли быть профессиональным спортсменом? Да – но многих это не останавливает. То, что мы предлагаем, – это, безусловно, интенсивная стимуляция определённых зон мозга. И, безусловно, технология экспериментальная…

Экспериментальная.



Если бы Тульина спросили, чего он здесь ожидал, он вряд ли сумел бы ответить. Белых халатов, блестящего никеля? Смешно. Но происходящее не тянуло даже на старые игры в жанре киберпанк: там, конечно, показывали грязь – но всё в этой грязи гудело сотнями реле, всё в ней сияло неоновыми вывесками и диодами. А тут… в этом офисе хотелось взять микрозайм – или, может, люди в соседнем зале напоминали собрание квартирных жильцов. Да, пожалуй, именно его, потому что на них обычно приходят те, кому нечего делать: старики, маргиналы и дети, – а мамы и папы в это время занимаются какими-то нормальными делами.

И в то же время – бионейросеть, прямое подключение к мозгу и прочие…

Экспериментальные технологии.

Чтобы стать узелком в бионейросети, не нужно ничего уметь – как не нужно ничего уметь, чтобы выносить в утробе и родить чужого младенца. Поэтому и платили тут негусто, поэтому и сотрудники такие собрались. Если бы Тульин мог нормально работать, он бы здесь не оказался.

Но за жильё-то платить надо.

Наверное, будущее так и наступает: на голову. Ты думал, что случится какая-то смена декораций; что поперёк бытия однажды загорится пылающий титр «аугментация, недорого», а на домах вдруг появятся вывески с иероглифами. Но вывеска по-прежнему гласит «шаверма», а в будущее входят в бахилах.

Ведь ты думал – тебе говорили, что ты венец творения. A paragon of animals, как вещал несчастный принц.

Но венец творения – это не ты.

Венец творения наденут тебе на голову, чтобы ты стал хоть немного менее —






Глава 3

Апоптоз




От проклятых видео с проклятых камер голова у Дани шла кругом.

Вообще говоря, заниматься ими он был совершенно не обязан. Заявление уже лежало в полиции, и добропорядочный гражданин смело мог расслабиться и просто ждать результата. Но нотариальные боты все в один голос заверяли, что куда надёжнее будет найти нужные секции видео самому и принести их в полицию уже размеченными, потому что, если изучить историю подобных обращений, то выяснится, что следователям «не всегда хватает времени это видео тщательно отсматривать». Из-за нехватки ресурсов дела затягиваются, откладываются на следующий квартал, ну и понятно. Кстати, голосили хором нотариальные боты, в наших конторах можно заказать подобную услугу, детекция движения на видео – дело нехитрое, и за очень скромную сумму, начиная всего с пятнадцати тысяч…

В общем, дешевле было заплатить провайдеру за записи и отсмотреть их самостоятельно.

Ему хватило мозгов запомнить почти точное время, когда мошенник, всучив папе NanoSound, скрылся, а папа в итоге сумел составить какой-никакой фоторобот подлеца. Всего три человека выходили в то время из жилого комплекса. Если, конечно, не считать четвёртого – белобрысого, взъерошенного и в одной рубашке, выскочившего на улицу, пометавшегося там нелепо полминуты и вбежавшего обратно.

В отличие от него, остальные трое по зиме замотались в пуховики, шарфы и шапки – даже пол их не особо удавалось определить. Одежда с папиным описанием не совпадала ни у одного, папа настаивал, что коммивояжёр вообще был в куртке. Получалось, что он, продав NanoSound, либо пошёл по другим квартирам (от мысли, что его, получается, ещё можно было тогда поймать, у Дани немела челюсть), либо переоделся, что было уже, конечно, вопиюще преступно.

По идее, с этими деталями как раз и должна была разбираться полиция – но Даня всё же хотел в помощь им отметить на записи и моменты, когда хоть кто-нибудь из подозреваемых (их уже можно так называть, «подозреваемые»?) входил в подъезд. Вот он теперь и сидел, уткнувшись в смарт и созерцая родительский подъезд в пятикратном ускорении и обратной прокрутке.

Всё в этом героическом плане было разумно и благородно – кроме одного: отсматривать видео оказалось скучно до тошноты. Никакой праведный гнев не выдерживал испытания медитацией на родительский подъезд, где минуту за минутой в ускоренной перемотке

НИЧЕГО

НЕ

ПРОИСХОДИЛО.



Даня всё же глянул, сколько стоит ближайшая программа, готовая разметить видео автоматически, и прилив жадности его мотивировал – но ненадолго. Он попробовал полистать видео вручную; вроде бы наткнулся на какое-то движение, но тут же его потерял; попробовал найти нужное место, потратил на это добрых минут пять и в итоге вынужден был вернуться к изначальному плану.

Быть праведником получалось как-то не очень.

Глубоко вздохнув, Даня включил телик – пусть хоть на фоне бумбит – и подключился к серверу. Вообще-то встроенного железа его телика вполне хватило бы на то, чтобы самому открыть браузер и запустить видео, а удалённое подключение замышлялось для игр, но автоматизм тела не спрашивал – он нажимал кнопки не логичные, а привычные. «Рекомендуемые» предлагали обзор какого-то свежего сериальчика, но обзоры, как ни прискорбно, всё же требовали поглядывать на экран, поэтому вместо них Даня тыкнул в какого-то усатого представительного дядьку в пиджаке – наверняка этот только болтает.



– …обещанную технологическую сингулярность, но упускают из виду сингулярность культурную, – вещал дядька. – Термин этот, разумеется, я использую иронически, но в каждой шутке, как говорится… Позволю себе напомнить, что культура – это итеративный, но бесконечно обновляющийся процесс. Мысли сменяют мысли, жанры сменяют жанры. Однако скорость этих изменений растёт экспоненциально. Если в период Возрождения один и тот же художественный канон мог держаться веками, в XIX–XX веках жанры жили десятилетиями, то теперь мы вступили в эпоху мемов – культурных единиц, срок жизни которых измеряется днями. Я использую термин, разумеется, в новом смысле, не по Докинзу. И даже среди мемов мы наблюдаем ускорение: если на заре возникновения Всемирной сети они держались по несколько лет, то сейчас срок их жизни измеряется днями, а то и часами. – Дядька звучно причмокнул, видимо, глотнув воды. – Особо интересно то, сколь ярое отторжение вызывают у людей с высокой, так сказать, мем-флюэнтностью, то есть со свободным владением мемами… так вот, сколь ярое отторжение вызывают у них мемы устаревшие. Это действительно можно сравнить с разочарованием от кинокартины, устаревшей на 10–20 лет, – только в случае с мемами речь идёт о нескольких днях, а недавно был зафиксирован мем, устаревший к вечеру того же дня, когда он зародился. Означает ли это, что скоро мы вступим в эпоху, когда новые культурные единицы будут изобретаться каждую секунду и каждую же секунду отмирать? Идея такая звучит откровенно абсурдно, но здесь стоит вернуться к концепции технологической сингулярности и вспомнить…



Не выдержав бубнежа, Даня тыкнул в «следующее».

Название соседнего с усатым дядькой видео выглядело довольно эксцентрично:



ПИНДОСЫ ОТКРЫЛИ ВЕЧНУЮ ЖИЗНЬ И САМИ ЕЁ ЗАПРЕТИЛИ ДЕБАТЫ РЖАКА

Впрочем, тыкнув в заголовок, Даня выяснил, что оригинальное название было немного скромнее:



Eternal youth – a statutory crime? The debate that sparked the Robertson-Colbridge Act[4]



Видео щеголяло бешеными миллионами просмотров – видимо, из-за популярности алгоритмы его Дане и предложили. Правда, судя по графу зрительской активности, минут через десять большинство зрителей отваливались – и, быстренько протапав превью, Даня понял, почему: во-первых, оно было на английском и без субтитров, а во-вторых, РЖАКА получилась неполноцен- ной: в конце никто не бил никому морду.

Интересно, что фигурировавшей в названии Колбридж на видео не было. Даня уже почти отправился гуглить, кто это такая (по верхним комментам он понял только, что женщина), взял в руки смарт – и обнаружил там какое-то видео с каких-то камер, о которых за эти десять минут благословенно успел забыть.

Его обожгло краской.

И ведь не рояли он грузит, не теорему Ферма доказывает, всего-то и нужно – полчасика посидеть в тишине, изучая видео с камер наблюдения. Не для денег, не для себя, для папы с мамой! Что он за человек-то такой, если даже тут не может сосредоточиться?

Даня решительно повернулся к телику спиной, но потом, поразмыслив, дебаты всё же запустил. Пусть себе на фоне разговаривают.



– …Я вынужден буду потратить отведённое мне регламентом время на небольшую лекцию по биологии: во-первых, я верю в значение просветительства, а во-вторых, наша беседа получится беспредметной, если вы не поймёте, в чём суть процесса, – сказал мужской голос, низкий и довольно эмоциональный; Даня немедленно представил, как говорящий сопровождает слова броской жестикуляцией.