Катастеризм

– Зря вы так переживаете, – сказал он, не увидев, но скорее почувствовав, что Женя всё ещё напряжённо размышляет о судьбе своего смарта. – Вы же не хакер и не международный преступник. Вряд ли вам стоит сильно волноваться о том, что кто-то использует ваши данные против вас.

Он полулежал на кресле-мешке, нагнув кронштейн с капюшоном пониже, так что Женя сидела совсем рядом.

Она привычно ухватилась за провокационную в своём конформизме реплику:

– Во-первых, откуда вы знаете, преступник я или нет! Проверяли, что ли? А во-вторых, вы как из двадцатого века приехали. Я сама могу и не догадываться, что кто-нибудь сделал меня хакером, международным преступником или мошенником. Угнать для своих тёмных дел технику обывателя – это же святое. И ладно ещё, когда пользуются чужой техникой… – Женя заговорщически пригнулась ближе. – А если телом? Разумом? В мире же много манипуляций. Да чего далеко ходить – взять то же наше BARDO. Вот серьёзно, вы же не думаете, что мы здесь в самом деле распознаём данные с видеокамер?

На мгновение Тульину показалось, что три парня в толстовках перестали толкаться и синхронно обернулись в кадр.

– Да, я помню, вы об этом уже говорили… «чем на самом деле занимается BARDO», что-то в таком духе, да?

– Говорила. А вы не поддержали беседу.

Тульин развёл руками, едва не задев Женю. Она сочла его молчание приглашением к дальнейшей беседе.

Как обычно.

– Ну серьёзно. Кто в наши дни станет распознавать видео человеческими мозгами? Для всего этого давно уже есть софт.

– Он хуже людей.

– Настолько, чтобы платить нам всем зарплаты, сравнимые с репетиторскими? Это копейки, конечно, но всё равно. Пф-ф-ф.

Три парня в толстовках вернулись к своему занятию, но что-то в них будто бы изменилось.

– Не понимаю, к чему вы клоните.

– Только не говорите, что никогда об этом не думали. Что вся эта история с распознаванием видео – только предлог, а на самом деле нас используют с совершенно иными целями.

Мы часто не видим того, что у нас прямо перед глазами.

Четверорукие, насекомоподобные, парни теребили друг друга за плечи в странном движении, похожем на танец, и это никак не могло быть настоящей видеозаписью.

Тульин сел. Капюшон никак не крепился к голове – чтобы оборвать связь, достаточно было просто выпрямиться.

В полумраке актового зала, туповатые на вид, вялые и ленивые сидели остальные работники ID BARDO, и лишь один потрёпанного вида мужчина в углу шёл по беговой дорожке. Даже если бы слова их не скрадывала успокаивающая музыка, вряд ли Женю бы кто-нибудь ещё услышал.

Второе зрение отключилось мгновенно. Тульина всегда изумляло, что полупрозрачные видения, похожие на дым от сигарет, часто являлись дома или в такси, но когда он снимал капюшон, в глазах даже не темнело.

Впрочем, в такси он давно уже не ездил.

– Вы это серьёзно? Про BARDO?

– Абсолютно. Пусть даже вы правы – пусть все машинные алгоритмы, способные распознавать выражения лиц, язык тела и прочие социальные сигналы, работают в сто раз хуже людей. Ну так дешевле они в сто тысяч! Всё это предприятие очевидно невыгодно! – Она откинулась, опираясь на руки, и уставилась в потолок. – Да, меня Сунага тоже инструктировал. Что это, мол, экспериментальное всё, а они ищут способы найти людям хоть какое-то полезное применение в машинном мире будущего. Ну да, щас! Какой кретин будет сегодня инвестировать в людей?

– Может, администрация BARDO считает иначе. Может, они в нас верят.

– Ага, конечно, – закатила глаза Женя. – А скандальные новости в СМИ печатают, потому что у колумнистов правда необычное мнение, а не потому что хейт читателей в адрес откровенной чуши приносит больше кликов – а значит, и больше денег. Кому из нас шестнадцать, мне или вам?

Тульину стало не по себе. Он снова невольно увидел себя в зеркальном шкафу – как ни садись, вечно этот шкаф глаза мозолил, – и тут же отвернулся.

– И есть же ещё и человеческий фактор, – продолжила Женя. – Ну, как в покере. По меркам других компаний BARDO совсем не пытается прикрыться от людей, которые захотят с нашей помощью кого-нибудь найти. Ну, как будто мы сыщики. Да, конечно, нам дали инструкцию не отвечать на такие просьбы – но это только на словах, а на деле… наши имена вообще на сайте есть! Зачем вешать имена сотрудников на сайт, если только не хочешь, чтобы на них кто-нибудь вышел? А? Психология! – Женя гордо воздела палец. – И из этого я делаю очевидный вывод: вся история с распознаванием видео – прикрытие для отвода глаз. Потому и зацепки оставлены. Чтоб если накрыли, то докапывались до легенды. А настоящее занятие BARDO осталось в тайне.

– И какое же занятие у BARDO настоящее? – странным голосом спросит Тульин.

Женя смутилась:

– Об этом у меня есть только гипотезы.

А может, она эти прыщи каждый день поливает лосьонами – а всё без толку.

Может, и взъерошенной вечно ходит потому лишь, что некому её расчесать. Тульин ведь ничего не знал о Жениной семье.

Современные подростки такие самостоятельные, что в них часто мелькает что-то сиротское.

– Вот, например, такая гипотеза, – продолжала щебетать Женя. – На самом деле нас уже используют для полицейского сыска – поэтому и не разрешают брать дополнительные заказы со стороны. Нам говорили, что мы анализируем анонимные данные. А если нет? Если наши реакции позволяют собирать данные личные? Что, если, распознавая людей, мы помогаем отслеживать, кто куда ходил и что делал, выстраивать маршруты следования и выделять деятельность конкретных людей? Или, например, групп? Вдруг мы помогаем кому-то установить… ну скажем… чем занимались в июне люди с синдромом Аспергера в Кировском районе города Санкт-Петербурга!

Женя слегка раскраснелась и смотрела торжествующе.

– При всём уважении к вашим современным взглядам, – подавил смешок Тульин, – это звучит не так страшно, как вам, видимо, кажется. Данные открытые. Их анализом занимаемся не только мы.

– Это если мы помогаем полиции! Или хотя бы рекламщикам! А мы разве знаем, на кого вообще работаем?

– Директора BARDO зовут Юлия Николаевна Гамаева.


– Да, и я пыталась её прогуглить – она какая-то мутная. Ни родителей, ни диплома о высшем образовании, работа в каких-то некоммерческих организациях… зуб даю, не та, за кого себя выдаёт. – Женя придвинулась совсем близко. – А представьте, что вы, например, помогли каким-нибудь бандитам отследить должника. Или сталкеру – жертву, которую он преследует. Это очень даже вероятно, ведь если нас используют вслепую, то вряд ли эти данные передают полиции. Полицию бы скрывать не стали.

«Вслепую», – мысленно хмыкнул Тульин.

– Если вы узнаете, что из-за вас какой-нибудь хмырь выловил и изнасиловал жертву, вы сможете спать спокойно? Что коллектор переломал должнику ноги? Даже если вы не специально так сделали – всё равно могли поинтересоваться, чем именно тут занимаетесь, а не поинтересовались! Если выяснится, что мы помогали каким-нибудь говнюкам, вы всё равно будете спать спокойно? С чистой совестью?

– Любое действие порочно, – ответил Тульин. – Ведь на самом деле мы не управляем этим миром – у чего угодно могут быть дурные последствия. Даже у самых благих и продуманных поступков. Хоть бы и по случайности. Поэтому, если хочешь сохранить совесть чистой, лучше не делать вообще ничего. С точки зрения спасения души бездействие всегда лучше действия, потому что, даже если бездействие приведёт к трагедии, оно хотя бы не пятнает твои руки. Ты хотя бы не участвовал в этом активно. А раз я вообще хоть что-то в жизни делаю – дышу, говорю, – значит, я уже мог оступиться. Кто вышел из комнаты, тот совершил ошибку.

Женя посмотрела на него исподлобья.

– Вечно вы надо мной стебётесь.

– Я? Стебусь? – изумился Тульин.

– Ну да. Я вам о серьёзном, а у вас опять какая-то философия. Как тогда с отчаянием.

Философия тоже бывает серьёзной, хотел ответить Тульин. И отчаяние.

Хотел ответить, но не стал – ведь тогда пришлось бы, наверное, объясняться, почему его так прорвало. А Женя, к счастью, на таких мелочах не застревала: закатив глаза и фыркнув, она выдохнула и продолжила:

– На самом деле я в эту гипотезу не верю – ну, в смысле, что мы здесь ищем людей для каких-нибудь сталкеров или мафии, – она жестом предложила им встать и размяться; Тульин кое-как вскарабкался на ватные ноги. – Потому что психологическая логика тогда не работает – ну, про которую я раньше говорила. Если анализ данных – это прикрытие, то на самом деле цель BARDO должна быть вообще другая.

Тульин споткнулся и едва не грохнулся об пол. Ноги в самом деле затекли.

Женя инстинктивно его подхватила – попыталась. Руки у неё были совсем слабые; слабее, чем полагается шестнадцатилетнему подростку, даже девочке.

Девочка явно сутками напролёт сидит в интернете, варит в голове всяческие гипотезы об устройстве мира и даже не пишет об этом в блог.

А ведь она же ещё и веганка. Они ни разу об этом не говорили, но достаточно обедов просидели за одним столиком, чтобы Тульин заметил.

Он потёр висок.

Убедившись, что собеседник жив и способен слушать, Женя вернулась к важному:

– Что, если эти данные в нас не вливают, а наоборот? Если с нас собирают какую-то информацию?

– Например?

– Не знаю, – вздохнула она. – Какую угодно. В этом я, если честно, не разбираюсь…

– Да ну? – поднял брови Тульин. – Вы – и в чём-то не разбираетесь?

Женя фыркнула.

– Вы такой ироничный, небось и блог ведёте.

Тульин понятия не имел, какая связь между иронией и блогами, и решил, что спрашивать – значит выдать в себе совсем уж старика. Наверное, это была какая-нибудь цитата.

– А данные собирать могут любые, – как обычно, немедленно забыла обиду Женя. – Не знаю. Биометрию. Я, например, заметила, что видео смонтированы – вы заметили? Это не всегда просто записи с камер, там есть всякие штуковины – графика или я не знаю, я не присмотрелась, но то, чего точно не было в реальности…

Трое в толстовках продолжали стоять и молча смотреть в камеру. Они больше не толкались. У каждого из них были четыре руки.

Тульин кивнул.

– Чёрт его знает, как и зачем это делают. Может, на самом деле цель – собрать наши реакции на какие-нибудь специфические раздражители. А дальше… ну вот представьте. Кто-то выкупает ваши данные с «Мармары». Это, получается, содержательная часть вас – всё, что есть у вас в голове, вкусы, интересы, воспоминания. Потом к этому прибавляет биометрию: ну там частоту пульса, дыхание, как расширяются зрачки, как именно мозг реагирует на те или иные сигналы… и вуаля – ваша копия готова! Не полная, конечно, но такой как бы информационный клон. По биометрии можно понять, например, эмоциональную модель человека… наверняка можно…

– Но нам же вживляли эти штуки только куда-то там… в зрительный отдел мозга, – напомнил Тульин.

– А вы откуда знаете, что нам куда вживляли? Вообще-то от нас не скрывали, что наши реакции собирают. Значит, не только в зрительный.

Тульину никогда не приходило в голову это противоречие.

– Но зачем? В смысле – зачем собирать биометрию?

– А вы подумайте. Копия вас – только без тела, так что не стареет и не умирает. Вряд ли совсем полноценная, в это я не верю… но всё-таки более-менее похожая. И нет, я не про цифровое бессмертие! Это как раз ерунда, копия всё-таки далека от оригинала. Полностью она вас заменить не может. Но… а вот если бы вы внезапно умерли или сошли с ума, как думаете, ваши родственники купили бы такого бота? Очень похожего? Ну хотя бы на память, в знак уважения и всё такое? Как такой красивый способ сохранить от вас всё, что можно сохранить?

Тульин не стал отвечать.

– А третья гипотеза – самая интересная. Потому что наименее пассивная.

Они вышли в рекреацию и теперь бродили взад-вперёд между кулером и старомодным раздатчиком снэков. Размять ноги было хорошо.

– Мы с вами, – бесстыже приписала Тульину свои рассуждения Женя, – всё думаем о данных. То есть о том, что от нас пытаются получить некую информацию. А что, если всё вообще наоборот? Если цель не в том, чтобы что-то узнать, а в том, чтобы добиться от нас каких-нибудь действий? Что, если нам пытаются что-то внушить? На что-то запрограммировать?