Искусство легких касаний

— Понятно, — говорит Голгофский, — понятно. Я имею в виду не это, а стратегические направления.

В.С. улыбается недогадливости собеседника.

— Это они и были. Но если вы в олдскульном смысле… Изюмин, конечно, изо всех сил стремился нарушить американскую социальную гармонию и противопоставить один процент, которому принадлежит Америка, остальным девяноста девяти. Он мечтал стравить между собой Джефа, так сказать, Безоса — и тех, кто пашет на него, питаясь на продовольственные талоны.

Голгофский поднимает бровь.

— Вы правда полагали, что у вас такое выгорит?

— Сперва задача казалась невыполнимой, — кивает В.С. — Но на это были брошены огромные интеллектуальные ресурсы. Если мне не изменяет память, сожгли около семнадцати тысяч индюшек. И если вы проанализируете настроения современных американцев, вы увидите, что диверсия удалась.

— А расовые вопросы? — спрашивает Голгофский. — Сеяли расовую рознь?

— Это было запланировано главным образом на будущее.

— Как именно?

— Изюмин собирался ввести race fluidity. Расовую подвижность, если по-русски. Логика его, надо сказать, была безупречна. Он рассуждал так — гендерную подвижность мы уже внедрили. Но если можно быть мужчиной в теле женщины, почему нельзя быть негром или индейцем в белом туловище, и наоборот? Особенно если это несет социальную выгоду? У них такое уже вовсю практикуют разные сенаторши, но мэйнстримом это пока не стало. Изюмин хотел, чтобы выбор осуществлял сам человек в детстве, пересматривал его в любое время, и это право стало таким же незыблемым, как право на выбор гендера. Изюмин полагал, что остатки здравого смысла в американском массовом сознании после этого окончательно сойдут на нет.

Голгофский мрачно кивает.

— А как у вас проходил рабочий процесс?

— Это надо было видеть. Летом Изюмин возлежал во внутреннем дворе под тентом — там до сих пор столбики торчат, помните?

Голгофский не помнит — он видел двор только мельком.

— А на чем Изюмин возлежал?

— На футоне или на коврах с подушками. Когда было жарко, ему стелили прямо на траве. Все время пил чай с ликерами — у него была любимая чайная доска из красного дерева, которую адъютант всюду за ним носил. Одевался он чаще всего в китайский халат из маскировочного шелка…

— Простите?

— Ну, очень качественный шелк, а рисунок на нем — не цветы и птички, как обычно, а цифровой камуфляж. И генеральские погоны на плечах… У него еще седая бородка была и длинные седые волосы. Все вместе весьма впечатляло. Обслуживающий персонал, не знавший, что он и правда генерал, часто принимал его за фрика.

— Возлежал, — повторяет Голгофский. — Он что, лежа отдавал приказы?

— Это не было похоже на приказы и вообще на военный стиль руководства. Его помощники и консультанты обычно садились на подушках вокруг, а он… Как бы это сказать, думал вслух. Разглагольствовал. И в процессе этого расслабленного разговора рождались проекты новых химер.

— Например?

В.С. задумывается, вспоминая — и на его губах появляется улыбка.

— Вот, например, хорошо помню один вечер. Изюмин сначала долго слушал китайскую музыку. Пекинскую оперу, если не ошибаюсь. Что-то про любовь, как он объяснял — а по мне, словно мартышку ножовкой пилят. А потом говорит: пацаны, а почему бы нам немного не подправить американскую сексуальность? Его спрашивают — как, еще? Куда же дальше? А он говорит — есть куда, есть.

В.С. замолкает. Видно, что воспоминание ему приятно.

— И куда же? — спрашивает Голгофский. — Какая была идея?

— Идея была такая — известно, что по статистике женщина испытывает оргазм в основном от стимуляции клитора. А все эти легенды про внутренний G-spot — уловка маркетологов, создающих рыночную нишу для новых электромастурбаторов. Вот Изюмин и говорит — надо, мол, открыть американским активисткам глаза на то, что женщине в принципе неприятно и мерзко, когда мужчина пихает в нее эту свою волосатую гадость, и последние сто тысяч лет она терпит и мучается исключительно из-за своего бесправного положения.

— А что он планировал предложить взамен?

— Структура химеры была такой — поскольку заря передовой мысли осветила наконец цисгендерную гетеросексуальность надлежащим светом, следует ввести новую культурную норму — чтобы мужчина при половом контакте вообще не смел пользоваться своим патриархальным шприцем. Надо велеть мужикам перейти на пальцы и язык строго по лесбийской модели, а свою мерзкую половую нужду в одиночестве сдрачивать в уборной. Причем стоя — сидя можно только пи-пи и ка-ка. Глядишь, лет через двадцать будет демографическая яма. Ну и национальный нервный стресс, конечно, гарантирован… Мы сначала посмеялись, потом задумались, и Соня Козловская говорит — а что, ребята… Вполне. Сделать можно. Только не так. На мужика наденем перчатку, смажем лубрикантом — и продадим процедуру как оргиастическую медитацию осознанности. По линии McMindfulness[18]. Сначала сделаем стартап где-нибудь в Сан-Франциско — и еще денег заработаем для родного ГРУ. А потом уже внедрим в федеральном масштабе. С общекультурным вектором совпадает… Еще бы, отвечает Изюмин. Мы же не зря этот вектор уже двадцать лет выпиливаем.

— И как, воплотили?

В.С. пожимает плечами.

— Не знаю, это было одно из последних совещаний, на котором я присутствовал. Это была бы химера тактического калибра, такие делали быстро. Думаю, она уже готова и даже развернута. А вот открыли на нее глаза общественности или нет, не в курсе.

Голгофский обращает внимание на это повторяющееся «открыть глаза общественности». Трудно, наверное, лучше объяснить в одной фразе, как химера раскрывается в массовом сознании при своей активации.

— Как еще работали по Америке?

— Да по-всякому, — ухмыляется В.С. — Последнее, что я делал лично — это химеру по общей теории относительности. Смысл был такой, что она расистская, потому что в разработке не участвовал ни один негр. У них в академических кругах такое сразу приживается, два раза стучать не надо. Но в основном внедряли социализм. Изюмин говорил так: еще десять лет проживу, и будет там совок образца семьдесят девятого года. Никто трех отличий не найдет.

— О, да он был циник.

— Еще какой, — кивает В.С. — Все время повторял — у них там будет не республика, а сказка с нашим концом. Сначала введем диктатуру меньшинств. То есть не самих меньшинств, ясное дело, а прогрессивных комиссаров, говорящих от их имени. А еще лучше комиссарш. И одновременно прокурорш. Таких непонятно откуда взявшихся кликуш, перед которыми все должны будут ходить на цирлах и оправдываться в твиттере под угрозой увольнения. Назовем это диктатурой общественного мнения. Потом отменим свободу слова под предлогом борьбы с hate speech — для всех, кроме наших. А затем посадим на царство какую-нибудь дурочку-социалистку или Берни. И получим вместо Америки большую невротизированную Венесуэлу с триллионными долгами.

— По оценкам Изюмина, это получалось?


— Не то слово. В последние годы его подразделение работало над формированием критической культурной ситуации, которую он называл «deplorables vs. unfuckables»…[19]

Голгофский на всякий случай хмыкает.

— Если вы посмотрите, — продолжает В.С., — чем живет современная Америка, вы увидите, что дело практически сделано. То есть свой план «Барбаросса» Изюмин выполнил. Ему оставался один последний удар. Финальная, так сказать, процедура. И в этот момент наше руководство решило Изюмина остановить.

— Почему?

— Я думаю, в Кремле просто испугались. Там ведь сообразили, чем вызван этот медийный шум о кремлевских ботах в твиттере, вмешательстве и этой фабрике троллей. Американское разведсообщество дало понять, что разгадало наши методы. Они, конечно, не могут рассказать широкой публике, что всю их гендерную шизу придумали в русских спецслужбах — они оскорбят своих левых и покажутся конспирологами. Но что произойдет, если республиканскому сенату на секретном заседании предоставят доказательства, что вся американская политкорректность создана на ферме ГРУ? Наверное, они сразу поднимут в воздух стратегическую авиацию…

Голгофский задумчиво кивает.

— Было даже более важное соображение, — продолжает В.С. — В Кремле пришли к выводу, что уничтожать Америку нам невыгодно. Знаете, как с Римом — его многие не любили, но когда он рухнул, поднялось такое геополитическое цунами, что утонули все враги. Америка — это позвоночник современного мира. Мы можем не любить ее, но если сломать этот позвоночник, плохо будет всем. В том числе и нам. Последствия будут непредсказуемыми. Руководство это понимало, а Изюмин закусил удила… Говорил, что Америка никакой не Рим, а Карфаген, прикинувшийся Римом. А мы — это Рим, который назначили Карфагеном. Или нас надо в жертву принести, или их. Его спрашивают — кому в жертву-то? А он на лося нашего показывает и хохочет: мол, ему, кому же еще… Юмор у него был своеобразный.

— Да уж.

— И еще по лаборатории прошел один слух…

— Какой?

В.С. машет рукой.

— Неважно. Короче, наверху врубили заднего. Изюмину велели прекратить все работы по программе «ИЛК», но он все-таки решился завершить свою Царь-химеру. И когда наверху узнали, что она уже развернута…

Голгофский чувствует холодок под ложечкой. Этого выражения он раньше не слышал.

— Подождите-подождите, — перебивает он, — не так быстро. Что это за Царь-химера?

— Химера последнего удара. Ноосферная супербомба мощностью в пятьдесят тысяч индюшек. Как бы замковый камень в том здании, которое Изюмин строил двадцать лет. Завершающий аккорд.

— Можете точнее описать, что это такое?

— Ну… как бы объяснить. Все те изменения, которые группа Изюмина произвела в американской культуре, в принципе американцам по отдельности понятны и видны. Они их кое-как анализируют, рефлексируют и так далее. Но вот целостной и ясной картины той мрачной тюрьмы, которую построило для них ГРУ, у американцев пока нет. Они по старинке считают себя благородной республикой, продвигающей идеалы добра и свободы. И вот, чтобы раскрыть американцам глаза…

— Как Вию, — вставляет Голгофский.

— Вот именно… чтобы заставить их ясно увидеть ту шизофреническую оруэлловскую звероферму, которой стала Америка в результате трусливой диверсии российских спецслужб, и была разработана Царь-химера.

— Что должно было случиться после ее активации?

— Никакого конкретного события. И одновременно сразу многое. У американцев словно спала бы с глаз пелена. Рассеялись бы иллюзии, еще скрывающие от них жуткую панораму их новой реальности, созданной на Объекте-12. Это, конечно, невероятно подкосило бы американский дух. Результаты были бы катастрофичны.

— Можете чуть подробнее?

— Я могу, но мне неловко.

— Почему?

— Знаете, Изюмин формулировал техническое задание на Царь-химеру в очень эмоциональных, неприличных и сексуально окрашенных терминах. Даже неудобно повторять — вы можете подумать, что это мои слова и мысли.

— Ничего, мы на работе, — отвечает Голгофский. — Валяйте.

— Ну… Там был заложен, например, такой ударный фактор, как неверие в свободную прессу. После активации Царь-химеры американцы должны были увидеть своих корпоративных журналистов как… Почему-то в техзадании это было прописано по-французски: les putes sans peur et sans reproche. Бляди без страха и упрека, которые даже за пять минут до атомного взрыва будут работать над своим резюме. Чувствуется рука гулаговского масона — наверное, использовали старые архивные наброски. Еще, помню, там было выражение «сучки в витрине».

— Почему в витрине?

— Знаете, сегодня журналисты формируют себе в твиттере профессиональный профиль, где представлены все их мнения и оценки. Заводят как бы такую витринку, где их хозяйство разложено по прилавку — чтобы проще было нанимать. Царь-химера заставила бы американцев воспринимать журналистов как порноактеров, ежедневно выкладывающих в сеть свои снимки с воткнутыми в интимные отверстия матрешками… А самих порноактеров она заставила бы соревноваться, кто засунет матрешку глубже.

— Очень странно. Почему вдруг матрешки?

— Изюмин имел в виду борьбу прогрессивных журналистов с российской дезинформацией и угрозой.

— Угу, теперь понятно. Еще что-то?

— Была запланирована циничная атака на политических лидеров свободного мира. После активации Царь-химеры американцы остро ощутили бы, что вашингтонский сенатор и голливудская актриса — это одна и та же профессия, только актриса сосет у Харви Вайнштейна, а сенатор у Биб… Извините, дальше уже начиналась такая конспирология, что стыдно повторять. В идеале, говорил Изюмин, любой западный политик, не являющийся безусловным и очевидным подлецом, должен быть объявлен русским агентом.

— К какому результату это должно было привести?

— Американцы почувствовали бы, что живут не в свободной республике, а в гнилой олигархической империи и их страна — такая же точно управляемая демократия, как сами знаете кто, с таким же избирательным правосудием, подтасованными выборами и лежащей в основе всего ложью. Разница только в том, как конкретно организован тоталитарный менеджмент и где спрятана подтасовка… Это Изюмин так формулировал. Я лично вовсе не…

— Да понимаю, понимаю, — цедит Голгофский, — иначе вы бы к нам не пришли. Продолжайте.

— И, конечно, атака на культуру. Такая же безрадостная картина — завывающий над пустыней реальности славóй («В.С., наверное, хотел сказать «самум», — отмечает Голгофский, — иначе фраза непонятна»), синтетическое голливудское сало, обязательная реклама спецслужб, дрессированные творцы в своих сетевых витринках и торопливо приспосабливающиеся к левой повестке корпорации, распускающие в духовной тьме свою хайтек-паутину для сбора монеток с глазниц будущих мертвецов…

— О как. Это все?