Их женщина

— Наверное, ты звонила, но мне не сообщили.

— Нет, я не звонила. — Спокойно отвечает жена. На ее лице никаких эмоций. — Я не хотела, чтобы ты приезжала.

— Но почему? — Удивление кажется абсолютно искренним.

Элли впивается взглядом в красные разводы помады на чашке матери:

— Потому что тебя никогда не было рядом, когда ты была мне нужна. Ты вышвырнула меня из своей жизни, как ненужную, старую вещь, которая могла помешать тебе в новой жизни. Ты не приехала даже тогда, когда я едва не умерла, когда лежала в больнице после… после… жестокого изнасилования. Так зачем теперь? — Ее губы дрожат. — Зачем теперь ты мне? Кто ты, вообще, такая?

— Сливки? — Подвигаю к женщине коробочку.

Она хлопает длинными ресницами и громко сглатывает. Ее лицо хмурится.

— Элли, тебе нужно отдохнуть. — Сильвия неприлично громко шмыгает носом, лезет в сумочку, достает оттуда носовой платок и прикладывает к совершенно сухим глазам. — Милая, ты так настрадалась. Не думала, что смерть отца на тебя так повлияет, но ты должна знать: я здесь, я с тобой, вместе мы со всем справимся.

— Ты о чем? — Таращится на нее Элли.

Женщина принимается обмахиваться платком, словно ей не хватает воздуха. Отодвигает от себя чашку с кофе.

— Конечно же, он настроил тебя против меня. По-другому и не могло быть. — Она откладывает платок в сторону и тянется к дочери. — Твой отец не давал мне видеться с тобой. Это очень жестоко. Он всегда был таким ужасным… — Кладет руку поверх ладони Элли и похлопывает.

— Мой отец был хорошим человеком. — Элли выдергивает руку, словно обжегшись. — Да, у него было мало времени, чтобы заниматься мной, он много работал. Да, он не хотел, чтобы мы с тобой виделись, но только потому, чтобы уберечь меня от разочарований. Тебе ведь всегда было плевать на меня!

— Моя милая девочка, — женщина качает головой. — Что же он с тобой сделал? Ты так напряжена. Ненавидишь меня. Но ничего, мы справимся. Мы найдем выход из этой ситуации. Теперь, когда его нет, меж нами никаких преград. Мы продадим этот дом, и больше ничего не будем напоминать об этом страшном человеке, о тиране, который не давал жить нам обеим.

— Мы что сделаем? — Морщит лоб моя жена. — Продадим дом? А почему мы?

— Не волнуйся, Элис, ты сейчас в истерическом состоянии, поэтому я позабочусь обо всем сама. — Уверяет женщина. — Тебе не придется возиться с бумагами, не волнуйся. — Она встает. — Я все сделаю сама.

— Вот для чего ты приехала… — И без того разгоряченные щеки Элли вспыхивают еще ярче. — Быстро же ты прознала о его кончине. Прилетела сюда, чтобы прибрать к рукам папино имущество? — Она поднимается со стула и оказывается прямо напротив так похожей на нее женщины.

— А что в этом такого? — С энтузиазмом вещает Сильвия. Лицемерно улыбается. — Я и так слишком долго ждала, чтобы забрать своё.

— Убирайся! — Моя жена указывает на выход.

— Элис…

— Я сказала, убирайся! — Она хватает со стола бархатные перчатки и буквально впихивает их в руки матери. — Вы с отцом давно в разводе, не знаю, на что ты собираешься претендовать? Это мерзко!

— Я не наивная молодая дурочка, какой была когда-то. — С каменным лицом женщина натягивает перчатки. — Твой отец развелся со мной, но все эти годы присылал чеки. По закону штата он был обязан делать это, пока я не выйду замуж повторно. — Она берет сумочку и пожимает плечами. — А замуж я официально так и не вышла. Так что, милая, я потеряла того, кто содержал меня. И мой адвокат убежден, что у меня хорошие шансы…

— Вон! — Вдруг вскрикивает Элли.

Вдыхает, выдыхает и закрывает глаза, чтобы не видеть ее.

Сильвия отшатывается и хватается за стену, чтобы не упасть.

— Вся в отца… Его воспитание окончательно тебя испортило! Кто бы мог подумать. Не уважать собственную мать. Выгонять из дома…

— Не заставляйте ее просить вас дважды. — Спокойно говорю я. — Выход там. — Показываю жестом.

Пару секунд она мешкает, затем разворачивается на каблуках и уходит с такой ленцой, будто никуда не спешит. А, может, ей просто некуда идти в этом городе, и она надеялась сэкономить на мотеле.

— Зря Элис так… — Произносит Сильвия у двери.

Обиженно поджимает губы.

— Возможно. — Ухмыляюсь я. — Но вероятнее всего, вы это заслужили.

— Хам! — Она разворачивается, выходит и хватается за дверь, чтобы, как следует, ею громыхнуть.

Но я лишаю ее этого удовольствия, перехватываю дверное полотно и удерживаю пальцами. Женщина тянет на себя, старается, но потом резко отпускает, заставляя меня инстинктивно пошатнуться. Ехидно улыбается — похоже, она довольна и этой мелочью.

— Расстроилась? — Спрашиваю Элли, возвращаясь в гостиную.

Жена сидит на краешке дивана, накрыв ладонями пылающие щеки. Ее ощутимо потряхивает.

— И да, и нет. — Она с удовольствием ныряет в мои объятия. — Пришел какой-то чужой человек, стал что-то требовать. — Всхлипывает. — Я больше удивилась ее наглости.

— Вряд ли эта дама может рассчитывать на многое. Скорее, ее расчет был на то, что ты ничего в таких делах не смыслишь. Хотела взять тебя в оборот, уболтать. — Раскачиваюсь из стороны в сторону, глажу ее спину. — Мы найдем юриста, проконсультируемся. Все будет хорошо.

— Возможно, не придется. — Элли утыкается лбом в мою грудь. — Вчера звонили из нотариальной конторы. Приглашали меня на оглашение завещания. Раз мать не в курсе, то, скорее всего, ее имени там нет. Думаю, отец знал, на что она способна, и все предусмотрел.

— Хорошо бы. — Прижимаю ее к себе крепче.






Джеймс




— Не переживай, малышка. — Поправляю кособокие хвостики на голове дочери. Собирал ее впопыхах, хорошо хоть платьице наизнанку не надел. — Побудешь у бабушки до вечера, а потом я приеду, и мы вместе пойдем гулять. Поедим мороженого, покачаемся на качелях, покормим птиц в городском парке, договорились?

— Угу. — Софи вынужденно кивает, перекатывая во рту желтый леденец.

От нее пахнет апельсинами и корицей.

— Обещаю, что домой мы вернемся вместе. Я теперь все буду делать сам, и на занятия тебя водить, и встречать. Нашей маме просто нужно немного отдохнуть, тогда она снова станет доброй и ласковой.

Мне не впервой лгать своим близким. Делая это, я улыбаюсь.

— Не станет. — Качает головой дочка. — Она очень… нервная.

— Но мы все равно ее любим, так?

— Да. — На ее пухлых щечках проявляются две милые ямочки.

Целую малышку в носик, беру за руку, закрываю машину, и мы идем к жилищу моей матери.

— Мам! — Зову в открытое окно.

Но внутри тихо. Как-то подозрительно. Дергаю дверь — заперто. Стучу — тишина. Не слышно шагов или лязганья цепи на замке.

— Эй, ма, ты где там? Уснула?

В желудке от неприятных предчувствий начинают скрестись кошки сомнения. Где же она?

Все-таки после последней лёжки в рехабе мама целый год была в завязке. Стала лучше выглядеть, поправилась, выкрасила волосы в черный, вставила потерянные зубы. Да и Софи нравилось проводить время с бабушкой, та была в восторге от внучки и сама просила ее привозить почаще. А тут мать вдруг пропала на неделю и не звонит. Тревожно и странно, ведь мы все это уже проходили, и не раз.

— Мам! — Стучу в дверь.

Обхожу трейлер, отыскивая глазами пустую тару из-под алкоголя, но ничего не нахожу. Я давно уговаривал ее переехать в нормальное жилье, но она упорно отказывалась. И к нам в дом не хотела — из-за Мэгги. Как-то они сразу не сошлись характерами.

Колочу кулаками по двери, а сердце заходится в рваном ритме. В голову лезут страшные картины: не молодая женщина, у которой проблемы со здоровьем, одинокая. А если что-то случилось? Кровоизлияние в мозг, сердечный приступ?

— Ба, наверное, спит. — Тоненьким голоском говорит Софи. — Ба любит поспать.

Ее кудряшки, перетянутые резинками, колышутся на ветру. Огромные голубые глазища сияют детской наивностью, на дне которой плещется почти взрослая мудрость.

— Джеймс… сынок… — Дверь распахивается, и на пороге появляется мать. Она кутается в толстенный кардиган и выглядит заспанной. — Ой, моя куколка, моя Софи!

— Мам, ты спала? — Едва она отходит назад, я вхожу внутрь и оглядываю обстановку. В трейлере темно, как в склепе. И душно. В воздухе затхлость, воняет кислятиной.

— Я? А, да… — Кивает она.

Немного заторможено, но я уже привык к ее особенностям — результат влияния пагубных привычек, которые владели ее жизнью последние два десятка лет.

— Я хотел оставить у тебя дочь. Ненадолго. До вечера. Улажу кое-какие дела в клубе и вернусь за ней. Хорошо?

— Да. Конечно. — Она наклоняется и тянет руки к Софи.

А я вдруг замираю, потому что то, что вижу на столике у окна, мне не нравится. Очень не нравится. До конца не верю в то, что это может быть правдой, поэтому подхожу ближе, чтобы убедиться. Но зрение меня не подвело: это маленький пакетик, свернутый особым образом. Меня прошивает ледяными молниями. Это пустой пакетик из-под амфетамина.

— Что это? — Говорю дрогнувшим голосом.

— А? — Испуганно отзывается мать.

— Что это, мама? — Холодно.

Мне противно трогать эту дрянь. В последний раз, когда я видел подобное в своем доме, меня запинывали, заставляя захлебываться собственной кровью. И если бы не Майки, спасший от верной смерти, я бы сейчас здесь не стоял.

— Где? — Спрашивает мать.

Ее тон виноватый и заискивающий. Она подходит и сметает рукавом кусочек целлофана. Сжимает его в руке.

— Можешь не прятать, я видел. — Грубо хватаю ее за подбородок и разворачиваю к себе. — Ты что, снова закидываешься этой дрянью? — Мутная поволока в ее глазах не оставляет ни единого шанса на то, что это окажется ошибкой. — Ты снова вмазалась, да?