Их женщина

— Я тогда не тонула. — Смотрит, не мигая. — Просто хотела, чтобы он бросился меня спасать. Джимми.

— Ладно. — Зачем-то говорю я.

Она вздрагивает, видя, как жизнь покидает мои глаза, и начинает мотать головой.

— Майкл. Майкл! — Впивается пальцами в мою руку. — Я тогда не думала… Я просто забыла, что могу тогда потерять тебя…

Кажется, я теряю равновесие. Голова кружится.

— Ты никогда меня не потеряешь. — Решительно заявляю в ответ. — Даже если будешь с ним. Я просто отойду в сторону, но всегда буду рядом.

Эти слова даются мне тяжелее всего на свете.

— Нет. — Она припадает щекой к моей груди, ее руки обвиваются вокруг моей талии. — Это все теперь не важно. Мне больше ничего не нужно. Я… сломана, и…

— Починим. — Обещаю, чувствуя бурлящее в душе волнение.

И понимаю, что схожу с ума. Неважно, как. Неважно, каким образом. Она просто должна быть рядом. Ведь только с ней я чувствую себя таким нужным и цельным. Вот так, сидя на веранде и обнявшись, словно мы все последнее десятилетие проводим в этой обыденной простоте, млея от теплых прикосновений к коже, вдыхая запах друг друга и лучась от счастья.



Элли



Бобби. Он умер спустя месяц после моей выписки из больницы. Я поняла это потому, что меня вдруг отпустило.

Он приходил ко мне во сне каждую ночь, и каждый раз насилие повторялось снова. Но сегодня его не было. Ничего не было. Мне снилось тихое течение реки, шум прибоя и колышущихся трав на берегу. Я лежала на спине, зарывшись плечами в песок и наблюдая, как свинцовые тучи рассеиваются над моей головой. А за ними проступало ярко-голубое прозрачное небо, до которого, казалось, можно дотянуться, если просто протянешь руку.

Открыла глаза и встрепенулась. Села в постели, осторожно спустила ноги вниз. Задурманенный снотворным мозг отказывался соображать. Потерев веки, встала и огляделась. За окном стояла непроглядная тьма, даже луны не было видно. И в этот момент я все поняла. По тому, как побежали мурашки по всему телу, как прохладный воздух ворвался в легкие — беспрепятственно. По тому, как я впервые смогла вдохнуть его легко и глубоко.

Бобби больше не было на свете. В этом было все дело.

Я встала и открыла окно. Потому что поняла — бояться больше некого. Так и простояла, вдыхая ветер и слушая крики ночных птиц, до самого рассвета. А утром все подтвердилось: Роберт Андерсон умер ночью от остановки сердца. Так и не произнеся ни единого звука после нападения на него неизвестных, не сделав ни шага.

Вот тогда-то мне и стало легче. Началось мое выздоровление.



Еще месяц пролетел в попытках отрешиться от произошедшего, восстановить здоровье и перестать пугаться окружающих. Я по-прежнему не пускаю никого в свою душу, но уже веду привычный образ жизни. Мы сдаем итоговые тесты, отправляем свои документы в колледжи страны и долго спорим, уговаривая Джимми сделать то же самое. Но у него, как всегда, свои планы.

По его совету я планирую поступить и выучиться на преподавателя младшей школы, в которой обычно занимаются дети от пяти до десяти лет. Все-таки, продолжаю побаиваться окружающих, поэтому малыши мне и кажутся наиболее безвредными. Рассылаю данные итоговых тестов и рекомендации по всем колледжам штата, и даже в соседний. Хотя, если меня туда возьмут, не поеду — расстаться со своими парнями это немыслимо. К такому я точно не готова.

А Майки один за другим штурмует медицинские университеты, или школы, как они здесь называются. Его мать уверена, что его примут сразу во все. Да и мы тоже. Но наш рыжик все равно нервничает и продолжает проверять почту каждое утро. Предложений от различных вузов у него предостаточно, каждый предлагает лучшие условия, кредиты и скидки, но Салливан настроился только на лучшие учебные заведения, поэтому и не спешит.

Мне дается очень тяжело вернуться в школу и появиться на выпускном. Летящее голубое платьице с закрытым воротом, аккуратные туфельки, убранные в завитушку на затылке волосы — мало кто из одноклассников сразу узнает во мне прежнюю Элис. Но теперь я такая и только такая.

Осторожно иду вперед, и толпа расступается передо мной. Мне страшно от того, что все смотрят, но я выдерживаю их полные жалости взгляды, ведь со мной мои рыцари — Майки и Джимми.

Один — в тройке с жилетом, (которую все утро наглаживала прислуга), другой в простоватом костюме, купленном на сэкономленные на обедах деньги. Красивые и статные, из угловатых юнцов в одночасье превратившиеся в мужчин. Мои парни, моя гордость.

Мы идем, и присутствующие наблюдают за каждым нашим шагом. Потому что наша троица откровенно странная. Мы не пускаем никого в наш мир, сторонимся чужаков, открыты только друг для друга и совершенно непонятны для всех остальных. Чудаки, безумцы… оригиналы!

Возможно, мне даже завидуют. Смотрят, как я кружусь в танце то с одним, то с другим, как обнимаю их или беззастенчиво целую в губы у всех на виду, и чувствуют зависть.

Просто люди не видят твоей боли. Им удобнее ее не замечать. Особенно, если она не проступает уродливыми шрамами на коже. Им важно то, что у тебя снаружи, а заглядывать в душу — совершенно не обязательно. Хватит и внешнего лоска (или его отсутствия), чтобы моментально дать соответствующую оценку.

— Ну, как, ты, расслабилась? — Спрашивает Джимми, уводя меня подышать на улицу.

Мое тело все еще как камень. Я устала от пустых разговоров, и все, чего мне сейчас хочется, это оказаться втроем где-нибудь подальше от всего этого. Черт возьми, и где же та девчонка, которой было на всё насрать, а?

— Кажется, да. — Говорю, останавливаясь у самого края нижней ступеньки.

— Майки там не на шутку разошелся, — он небрежно достает из кармана сигарету и прикуривает, не боясь, что кто-то из учителей его застукает. — Бросился отплясывать с ботаниками из научного кружка!

Я вдыхаю вечерний воздух, перемешанный с дымом, и улыбаюсь:

— Ему еще придется отбиваться от наших девчонок. С одной стороны его окружили зубрилы, а с другой — сами королевы школы. Одна из популярных девочек даже спрашивала, не встречаюсь ли я с ним, представляешь?

— Да… Майки похорошел. Настоящий красавчик. — Парень задумывается на секунду. — А уж его этот пьяный взгляд из-под полуопущенных ресниц…

И мы смеемся.


— Это ты пронес алкоголь? — Интересуюсь.

— Нет. — Джимми отмахивается, наклоняется и невзначай касается моего плеча. — Наверное, кто-то из заучек. Поверь, они тоже способны.

Не понимаю, что в нем такого. Джимии горячее, чем раскаленный кузов машины на солнцепеке. Меня обжигает каждый раз, когда я нахожусь достаточно близко, чтобы протянуть руку и коснуться его.

— В любом случае… — осекаюсь, пряча взгляд.

— Что ты ответила? — Спрашивает уже серьезно.

— О чем ты? — Выпрямляюсь.

— Что ты ответила, когда тебя спросили, не встречаешься ли ты с нашим Микки?

Я замираю. Смотрю в его глаза и понимаю, что давно не смотрела в них. В последние два месяца мы были ближе друг к другу, чем когда-либо, но никогда не встречались взглядами. Я закрывалась. Я все это время была только в себе.

— Что? — Хлопаю ресницами. Сглатываю, пытаясь сделать это незаметно, но по тому, как впиваются глаза парня в мою шею, понимаю — увидел.

— Что ты им ответила?

Он наклоняется снова. Дым из его ноздрей касается моего лица. Я пошатываюсь и невольно закашливаюсь. Его дыхание обжигает. И это приятно — вот так обжигаться.

— Это важно? — Чувствую, как напрягаюсь.

Тело деревенеет, а сердце начинает буйно атаковать грудную клетку.

— Не знаю. — Мотает головой.

Ждет ответа. Шум музыки за спиной стихает, слышно, как кто-то из учителей опять толкает речь. Я остаюсь стоять неподвижно и смотреть в лицо Джимми.

— Ты не потанцевал с Мэгги. — Говорю надтреснутым голосом. — Она обиделась.

Он хмурится. Хочет избежать темы, на которую я сворачиваю, но не может. Все наши вопросы и недомолвки, увы, лежат в одной жизненной плоскости.

— У нас с ней… ничего нет.

— Но ты периодически ночуешь у нее. — Эти слова срываются у меня с языка неосознанно и очень быстро.

Это просто предположения, но они, кажется, попадают в точку, потому что Джимми, подняв руки, вдруг замирает. Спотыкается, забывая, что хотел мне что-то сказать.

— Это Майки тебе сказал?

— А он тоже знает?

Парень отводит взгляд, стряхивает пепел с сигареты:

— Нет.

— Он бы тебя не выдал. Можешь поверить.

— Тогда… откуда?

— Сама догадалась. Трудно не заметить, ведь мы находимся вместе почти все время. Ты уходишь, а возвращаешься с запахом ее духов. Твоя мать жалуется, что ты не спал дома. — Вытягиваю руку и хватаю его за плечо. — Нет, не злись на нее, она очень переживает, поэтому и спросила у меня. Думала, что мы с тобой…

Мне становится так больно, что перехватывает горло.

— Элли, я…

— Не надо. — Провожу ладонью по его предплечью и опускаю руку. — Ты взрослый парень, у тебя есть желания. Это нормально. Не всякий станет безропотно ждать, пока его девушка приходит в себя после изнасилования, пока боится подпускать к себе. А мы… мы ведь даже не встречаемся. Поэтому не оправдывайся, не надо.

— Боже… — Джимми отбрасывает окурок в сторону и впивается пальцами в собственные виски. — Элли, ты… Ты все неправильно поняла…

Мне так горько, что все лицо захватывает кривая ухмылка, которая должна была казаться беззаботной улыбкой.

— Только не оправдывайся, умоляю. Все и так сложно. К тому же, ты однажды уже дал понять, что я ничего не значу для тебя. Там, у бара.

— Господи, да мы с Мэгги всего лишь…

— Трахаетесь? — Пожимаю плечами. — Да все нормально. Я понимаю.

Закрываю глаза и набираю в легкие больше воздуха.

— Что ты понимаешь? Что? — Заставляет меня распахнуть веки. Его взгляд торопливо блуждает по моему лицу. — Что между нами тремя происходит какая-то адова хрень? Так это давно ясно. Или что ты никак не можешь определиться? Так тебе это и не нужно. Тебе и так хорошо! Черт, Элли, а ты думала, каково нам с ним живется, пока ты выбираешь?!

— Я не выбираю.