Их женщина

— Да, сынок. Она его знает.

— Вы мне скажете? — И видя, как мужчина напряженно облизывает пересохшие губы, Джимми нетерпеливо, но почти беззвучно ударяет кулаком о стену. — Скажите мне его имя… — Оглядывается к стоящему недалеко офицеру и переходит на шепот. — Скажите мне, кто он, я найду его, отрежу яйца и затолкаю ему в глотку.

Мистер Кларк вздрагивает. Смеряет взглядом моего друга и поджимает губы.

— Обещай ничего не предпринимать, Джеймс. Копы сами во всем разберутся, а ты только наломаешь дров.

— Речь идет о вашей дочери, мистер. О вашей Элис. — Тихо напоминает парень, теряя терпение.

— Они ведь уже задержали его.

Джимми кладет тяжелую ладонь на плечо отца Элли:

— Кто?

— Роберт Андерсон.

И я вижу, как мой друг отшатывается, не в силах контролировать эмоций. У меня внутри все холодеет. Время исчезает. Для меня. Для всего мира. Где оно? Где всё? Где моя прежняя жизнь? За что? Почему так…

И все-таки, спустя пару секунд у меня получается вдохнуть немного воздуха. Звуки, голоса, шумы — все возвращается.

— Что… — Краснеет от ярости Джимми. — Кто?!

Хватается рукой за стену, сгибается от навалившейся тяжести и боли.

— Они с ним разберутся. — Как-то неуверенно, сдавленно произносит ее отец.

— Я убью его. — Выдыхает Джеймс.

— Тише… — Мужчина подхватывает его под локоть и оглядывается по сторонам.

С такими заявлениями тут не шутят.

— Клянусь, убью…

Моя голова падает в ладони. Я дышу, считая вдохи и выдохи, но не слышу собственного сердца. Но, если я могу дышать, значит, оно еще бьется. Просто стоящие гулом в ушах сожаление, злость и безотчетный страх не позволяют мне его услышать.

Судорожно вдыхаю и зажмуриваюсь.

Сильнее, сильнее, пока от боли не сводит челюсти. Пытаюсь успокоиться. Еще раз. Спокойнее. Тихо. И снова захлебываюсь в попытке выдохнуть. Всхлипываю и отчаянно тяну носом воздух. Кажется, на месте сердца сейчас незаживающая рана, которая тянет, зудит, невозможно ноет. Но я рад тому, что она еще здесь, со мной. Только бы дожить до того момента, как увижу Элли.

Но к ней нас пускают только через сутки. Дают всего пару минут. Мы, грязные и потрепанные бессонницей больничных коридоров, появляемся в ее палате утром, на рассвете. Джимми трет ладонью проступившую щетину и нерешительно ступает внутрь. Я — вплываю за ним, потому что ног своих не чувствую, мое дыхание перехватывает, руки трясутся.

А когда вижу ее, и вовсе окончательно теряю земную оболочку. На секунду у меня дух вышибает из тела, потому что, увитая проводами датчиков и с ранами, заклеенными цветным пластырем, она кажется почти прозрачной. Хрупкой, как хрусталь. Почти неживой. Но вот ее ресницы колышутся, приходя в движение, глаза распахиваются, и я судорожно вдыхаю.

Жива.

Честно? На Элли места живого нет. В лице с трудом угадывается та беззаботная, дерзкая девчонка, которая сражала наповал своей смелостью, бесстрашием, удивляла задорным нравом. Лежащая перед нами бледная тень мало похожа на ту, которую я любил. Но у нее ее глаза. Пронзительно черные, добрые, широко распахнутые и невероятно лучистые.

И в них стоят слезы.

Она ничего не говорит, когда мы подходим к ней с обеих сторон, садимся и берем за руки. Просто смотрит: на меня, потом на него, снова на меня. Я закрываю глаза, чтобы не расплакаться. И снова виню себя. Ее ладонь, зажатая в моей руке, дрожит. Это я дрожу. Весь. Бесстыдно стучу зубами и сглатываю горечь, засевшую на языке.

«Моя Элли. Моя. Мое сердце, моя радость, моя любовь».

— Ты, что, бороду решил отпустить? — Хрипит ее голос.

И я распахиваю веки, чтобы убедиться — в ее глазах нет обиды. Она его не винит. Джимми не отвечает на вопрос, просто крепче сжимает ее руку. Элли переводит взгляд на меня, и я чувствую, как сердце пропускает сразу пару ударов. Опускаю голову ниже и прижимаюсь щекой к ее руке. Ощущаю, как ее тонкие пальчики шевелятся, поглаживая мое лицо.

— Тебе больно? — Спрашиваю.

Она так вздрагивает и съеживается, что тут же начинаю корить себя за нечаянный вопрос. Но Элли тихо отвечает:

— Уже нет. — И жалобно поджимает губы.

Готова расплакаться.

И я переплетаю наши пальцы и целую каждый ее пальчик в надежде хоть как-то облегчить состояние девушки. Меня всего трясет, в пересохшем горле горит. Трудно смотреть на ее опухшее лицо, покрытое багровыми ссадинами, на здоровенный синяк под глазом, но я все равно смотрю.

Потому что люблю ее. Моя Элли прекрасна всегда. И я снова вдыхаю запах ее кожи, который даже медикаменты перебить не способны. Вместе с ним в мое тело медленно возвращается жизнь.

— Они задержали его. Он за все ответит, вот увидишь. — Обещает Джимми. — У них его ДНК, ему не отвертеться. — Друг болезненно вздыхает и переходит на шепот: — Прости, прости меня Элли! Если бы я тогда не наговорил тебе, если бы задержал…


— Вам пора, ребята. — Окликает нас появившийся на пороге врач.

— Ты не виноват, — сиплым голосом отзывается Элли.

— Время. — Напоминает доктор.

Я отчаянно припадаю губами к ее руке. Не могу надышаться, насытиться этими короткими прикосновениями к ее коже.

— На выход, парни.

И мы уходим, пообещав ей, что все будет хорошо. Хотя оба понимаем, что хорошо теперь ничего не будет. Мы хотим остаться в больнице, но врач напоминает, что прийти можно будет только завтра утром. Нехотя топаем к выходу, где нас уже ждет моя матушка, отказывающаяся понимать, что такого произошло, из-за чего мы все всполошились настолько, чтобы ночевать в госпитале.

Усаживаю ее на заднее сидение своей машины и прошу заткнуться. Джимми падает на пассажирское и открывает до предела окно, словно ему нечем дышать. Мы едем по городу молча. Я веду автомобиль на автомате, абсолютно не понимая, что делаю, и куда нам нужно ехать. Прихожу в себя лишь однажды, на полпути к дому, когда торможу на светофоре.

Моргаю, чтобы удостовериться — мне не привиделось. Но Джимми подскакивает на месте и тотчас выпрямляется. Значит, тоже видит. На встречной полосе стоит джип шерифа: на водительском сидении он сам, а рядом с ним сидит его младший сын. Бобби. И нагло улыбается, потому что заметил нас.





Джеймс




— Успокойся, Джимми, сейчас мы всё выясним. — Просит меня Майкл.

Мы в столовой мистера Кларка. Друг наливает отцу Элли стакан воды, чтобы тот принял успокоительное, которое его, наконец-то, уговорили выпить. Его зубы стучат о край стакана, руки дрожат. И, конечно, он расплескивает половину воды на стол.

— Я уберу, сидите. — Майки забирает стакан и прикладывает салфетку к образовавшейся на столе лужице.

Мистер Кларк благодарно кивает. Его отправили домой на несколько дней в связи с произошедшим, поэтому, как только мы узнали, что Бобби снова на свободе, сразу собрались у него дома, чтобы во всем разобраться.

— Я не могу быть спокоен, пока этот урод на свободе. — Снова вспыхиваю я. — Почему его вообще выпустили? Он же слетевший с катушек сукин сын! Разве таких у нас выпускают под залог?!

— Угомонись. — Бросает мне Майки, кивая на отца Элли, которому и так тяжело. — Сейчас я схожу домой и попрошу отца позвонить и все узнать.

— У нее под ногтями была кровь того, кто… — Мистер Кларк морщится, хватаясь за сердце. — И следы биоматериала в… О, господи…

Он давится собственными словами, роняет лицо в трясущиеся ладони.

— Простите нас… — Майкл кладет ему ладонь на плечо. — Мы должны были быть рядом с ней.

У меня зубы сводит от чувства вины. Это я. Я ее отпустил. Отверг. Вся вина только на мне.

— Она ведь такая. Моя Элис. Своенравная…

Он сотрясается в беззвучных рыданиях, добела сжимает кулаки.

— Иди уже к отцу и разузнай все хорошенько, — рычу я на Майки.

Бросив на меня колкий взгляд, тот все-таки разворачивается и уходит. Я иду к бару и ищу что-нибудь покрепче. Откупориваю бутылку виски и разливаю по бокалам, ставлю один перед собой, другой перед отцом Элли. Мужчина смотрит на меня непонимающе. Еще недавно он бы счел мое поведение наглостью, но сегодня все изменилось, и он молча выпивает залпом спиртное.

Делаю то же самое. Мы не смотрим друг на друга. Я барабаню пальцами по столу и про себя считаю от одного до десяти и обратно — бездействие меня убивает, боюсь сорваться. Вспоминаю, какой предстала передо мной Элли на больничной койке, и внутренности жжет огнем. Ее лицо сплошь было покрыто синяками и отеками, глаз заплыл, а на шее виднелись темные отметины, оставленные чьими-то пальцами.

Мы знаем, чьими. Копы знают. Но всем всё равно, потому что насильник уже на свободе.

— Его отпустили за недостаточностью доказательств. — Говорит Майкл, вернувшись через час. — Мой отец говорил с судьей.

Я вскакиваю на ноги и хватаю его, точно щенка, за ворот рубашки:

— Что? Что, повтори?!

Майки перехватывает мои руки и больно сдавливает до тех пор, пока не ослабляю хватку и не отпускаю его.

— Но ведь ДНК, — хватает ртом воздух мистер Кларк, — его сперма… — Он встает и начинает мерить шагами столовую. Хватается за голову. — Мне нужно срочно позвонить адвокату. — Оглядывается в поисках телефона. — Черт, да где он…

— Что мы будем делать? — Шепчу я на ухо другу.

— Подождем, пока все выяснится. — Майки смотрит хмуро, играет на скулах желваками. — Он — сын шерифа, но это не означает, что ему можно всё. Калечить людей, насиловать. Закон на нашей стороне, к тому же есть улики…

— Ты совсем тупой? — Подталкиваю его к окну. — Бобби — озверевший беспредельщик. Ему в последние пару лет сошли с рук погром в баре, езда в пьяном виде и пара избиений ни в чем не повинных малолеток. Он понимает, что на него нет управы, что ему все можно.

— Но будет суд.