Холодное блюдо

Вот оно, пробужденное присутствием Ангуса и двух убийц!

Смерть! Это сама смерть устроила здесь свой алтарь!

Щупальца неизвестной, чудовищной по силе сущности вытягивали из Ангуса все мысли, все потаенные воспоминания, всю его человеческую суть, оставляя выжатым, как губку, пустым, как вылущенный стручок гороха. Он мог только стоять и смотреть, как Темная Сущность выпивает спящих парней, так и не пришедших в сознание, и тянет щупальце к кроватке младенца, спокойно сопящего своим маленьким курносым носом.

Ангус хотел закричать, дернуться к младенцу, прикрытому тонкой пеленкой и раскинувшему крохотные руки, защитить его… но чужая злая воля подавила его сознание, парализовала, оставив стоять столбом, как он и стоял прежде.

Темное щупальце дотянулось до ребенка, медленно коснулось головы, и… ребенок проснулся, заплакал, открыл глаза, вздрогнул, будто его кольнули раскаленной иглой.

А потом произошло странное! Из протянутых к Темной Сущности крохотных ручек вдруг ударил поток огня! Такой поток, что это было похоже на то, как если бы весь огонь пылающего очага собрался в один поток и вылился туда, куда его направил маг, владеющий огненной магией! Этот поток был таким ярким, таким светозарным, что казалось, в комнате зажглось маленькое солнце!

Тьма завыла, застонала сотнями голосов, и вдруг паралич, сковывающий Ангуса, ослаб! Лекарь шевельнулся, отпрянул назад – непроизвольно, то ли боясь Тьмы, то ли того, кто разгонял Тьму. Только когда поток пламени иссяк, а Тьма исчезла, будто ее никогда не бывало, Ангус бросился к младенцу и ощупал его руки, будто ожидал увидеть вместо них обугленные кости и мясо. Но руки были в порядке – теплые, упругие. Младенец улыбался, протягивая их к лекарю, и тот неожиданно понял, почему глухой ночью, в темной комнате он видит, что этот ребенок улыбается, тянет руки, таращит глазки. А когда понял – закашлялся, отвернулся и бросился к стене, срывая с нее полыхающий гобелен с оленем, стоящим над лесным озерком (безвкусица и дешевка! Хесс притащил и повесил на стену, несмотря на язвительные замечания учителя).

Несчастный гобелен был выброшен на лужайку, где и полыхал теперь, источая мерзкий смрад и загаживая лужайку черной копотью.

Когда Ангус вернулся в комнату, вся стена уже полыхала. Поднявшиеся с кроватей ученики пытались погасить пламя ударами одеял, свернутых в плотные куколи, но ничего не помогало. Более того, начали гореть и одеяла – тем же ясным голубоватым пламенем, будто на них плеснули крепким вином тройной перегонки. Еще немного, и пожар не остановить!

– В сторону! – громовым голосом крикнул Ангус, отбрасывая Хесса толчком в плечо. – Ребенка вынесите! И вон отсюда все!

Он воздел руки вверх, сосредоточился и выпустил в сторону пылающей стены заклятие огромной силы, которое должно было укротить огонь. Заряд магии был таким мощным, что по углам заплясали, запрыгали белые светящиеся шары – побочный эффект от этого заклинания.

Пламя сразу стихло, и только в очаге воспламенения скакала, резвилась маленькая огненная ящерка – ослепительно-белая, как солнечный диск. Она бегала по бревенчатой стене, и там, где ее маленькие лапки касались высохшей, окостеневшей от времени древесины, поднимались струйки дыма и возникали маленькие очаги пламени. Саламандра! Огненная саламандра! Порождение Преисподней – вызвать ее могли только самые могучие маги, но никак не младенец, лежащий сейчас в колыбели!

Хм… впрочем, уже не лежащий. Леван с младенцем в руках уже стоял на лужайке, и только Хесс остался с учителем и, вытаращив глаза, смотрел на то, как крошечная зверюшка пыталась поджечь их дом.

Ангус снова поднял руки и выпустил заклинание из запретных – то, которое должно было бороться с исчадьями Преисподней, а именно – с демонами и другими порождениями потустороннего мира.

Саламандра зашипела, ее тело из белого стало малиновым, но она никуда не исчезла и лишь забегала быстрее, норовя запрыгнуть на постель Хесса или скакнуть на занавеску противоположного окна. И постель, и занавеска находились на равном расстоянии друг от друга, потому саламандра явно замешкалась, выбирая цель для нападения. А может, для питания? Саламандра – воплощенный огонь, а огонь питается чем-то горючим, так что…

Мимо Ангуса с шумом, забрызгав, пролетел поток воды и ударил в саламандру – она снова зашипела, а комната наполнилась облаком пара, ничуть не мешавшим проклятой твари бегать по стене. Ангус выругался, обернулся к растерянному Хессу, приказал:

– Прекрати! Лучше принеси длинную палку, шест какой-нибудь и нож! Скорее! Бегом!

Хесс исчез. Ангус же попытался утихомирить гадину заклинанием заморозки – выпущенное заклинание покрыло стену слоем инея, мгновенно расплавившегося под волнами жара, исходящими от саламандры. Но это замедлило ее движения секунды на три. Этих секунд Ангусу как раз и хватило, чтобы дождаться шустрого Хесса – тот вбежал в комнату со здоровенным тяжелым шестом, на конце которого был сделан щелевидный вырез – этим шестом подпирали веревку, на которой развешивали белье – чтобы веревка не провисала до земли, ну и не порвалась.

– Стой тут! Когда скажу – ткни концом шеста в тварь! А когда она перескочит на шест – беги наружу и бросай шест в водопад! Понял?!

– Понял! – на удивление спокойно и выдержанно ответил Хесс, и Ангус приступил к подготовке приманки. Взяв у Хесса нож, он полоснул себя по запястью, выпуская хорошую порцию крови и следя, чтобы она не капнула на пол. Вымазал ею конец шеста, сделав на нем что-то вроде дорожки.

– Давай! Ткни в нее! – Ангус глянул на то, как Хесс подвинулся вперед, выцеливая шуструю тварь, и выбежал из комнаты, зажав кровоточащую рану другой рукой. Перевязать можно и потом, главное – сделать дело! И нужно отбежать подальше, чтобы гадина не почуяла кровь, текущую у него из руки! Нет лучшей приманки для демонических тварей, чем человеческая кровь!

Через пару секунд показался Хесс, который бежал, неся тяжелый шест легко, как тонкий прут. Он пронесся через лужайку и с разгона, не целясь, запустил здоровенный дрын прямо в водопад!

Оставляя в воздухе дымный след, шест со своей наездницей, светящейся в темноте, как яркий светлячок, врезался в поток ледяной воды, и тут же воздух наполнился шипением пара, визгом и запахом раскаленного камня. Есть! Сделано!

Саламандра билась в воде, взбивая пену лапками, пытаясь выбраться на берег, но тут же ушла на дно – по плотности она была сродни камню (если верить древним книгам). Глубина в этом месте была вполне приличной – роста три, не меньше, и теперь саламандре нужно было выбираться по дну, теряя энергию на подогрев воды, причем текучей воды, которая очень даже вредит потусторонним тварям!

Продержалась огненная ящерка секунд десять, после чего внезапно погасла – то ли превратилась в камень, то ли открыла портал в свой мир и позорно бежала, отказавшись от такой веселой затеи, как поджигание домов знаменитых лекарей, находящихся в бегах.

Лекарь облегченно вздохнул, опустился на землю, тяжело дыша и поглядывая на сереющий предутренний небосвод. Пронесло! Нет, не в этом смысле пронесло – хотя лекарь и готов был от страха напустить в штаны. Тот, кто знает, что такое огненная саламандра, также знает, что средств борьбы с ней практически нет. И то, что он, Ангус, сообразил, как ее искоренить, делает ему честь как самому великому и умному из магов современности! Мерзкая тварь! Ведь могла лишить его дома! Заставить в перспективе тащиться до города, да еще и под дождем! Не бывать этому!

Ангус с кряхтением поднялся и побрел в дом – перевязать рану. Парни уже были там – Хесс тушил тлеющие остатки постели, наполнявшие дом мерзким запахом горелых тряпок, Леван раскрывал окна, проветривая и тихо ругаясь одной из самых грязных площадных браней. Ночь была безнадежно испорчена.

А младенец в это время спокойно спал под кустом барбариса, накрытый курткой Левана, и снова улыбался во сне. Что ему снилось – никто не знал. Возможно, та самая веселая ящерка, которую он достал из своего сна и запустил в черную холодную Тьму, неосторожно попытавшуюся потрогать его неприятными, ледяными руками. Он мог бы достать ящерицу покрупнее – раз в пятьдесят, – но эта ему понравилась больше, красивенькая такая, шустрая, веселая!

Остаток ночи прошел спокойно, хотя Ангус и боялся, что вернется Темная Сущность. А еще он ругал себя за то, что не поверил в рассказы о таинственных явлениях, происходящих на склонах горы. Подвело пренебрежение к «россказням черни», которая, по определению, не может сказать ничего дельного и умного. По причине своего вырождения, повального пьянства и рабской глупости. Есть же такая поговорка: «Глуп, как раб». Те же крестьяне недалеко ушли от рабов по уму и сообразительности. Да и горожане… те еще олухи и дубари! И как можно верить их придумкам?!

Увы, как оказалось, нет дыма без огня. Все легенды основаны на реальных событиях. Наверное, все. Можно в них верить, можно не верить, но, если легенда подкрепляется некими логическими выкладками, она приобретает статус истины. Вот почему прежний владелец продал этот дом за такие жалкие деньги и сбежал, оставив в доме всю обстановку! То-то же… нужно было как следует подумать, а потом уже строить из себя самодовольного болвана!

Ангус ругал себя, уничижал и все яснее и яснее понимал – придется забросить все повседневные дела и обследовать окрестности дома. Нужно найти источник злой магической энергии. Где-то оставлено незакрытым окно в другой мир, в мир демонов, и, если это окно не закрыть, каждая ночь может стать последней.

Что эта тварь говорила насчет Ангуса? «Ты мой!»? Да хрен тебе! Я не твой! Не на того нарвалась!

М-да… если бы не младенец… вот же сила какая! Не зная заклинаний, не ведая ничего о магии, он взял да и вызвал в этот мир саламандру! Скажешь кому – ведь не поверят!

А вообще это теперь огромная проблема. Нет, не то обстоятельство, что рассказу про «шалости» гениального младенца никто не поверит, нет. Плевать ему, Ангусу, на чье-то недоверие! Проблема в том, что мальчишка может убить их всех. Неосознанно – расшалится, вызовет какую-нибудь дрянь из другого мира, и все, конец! Он тоже погибнет, но когда дети задумывались над такой мелочью? Они же бессмертны! Это известно каждому ребенку!

И что тогда делать? А вот это лучше решать при ясном свете. Не сейчас, под холодным предутренним ветром, от которого по телу идут мурашки. Спать! Ну какая же хлопотная выдалась ночь…



Утром о ночном безобразии напоминал лишь запах гари – если только не заходить в комнату парней. Там все было очень печально. Черная, обугленная бревенчатая стена, на которой четко просматриваются отпечатки лапок саламандры, голые кровати, лишенные матрасов. Те валяются снаружи возле дровяника – кучей обгорелого тряпья. Копоть на детской кроватке-качалке, копоть на потолке, на полу – войти в комнату невозможно без того, чтобы не вывозиться в саже. Отмывать комнату да отмывать!


Ребенка перетащили в гостиную, там же уселись завтракать – сонные, с помятыми, усталыми лицами. Можно было бы и подольше поспать, но Ангус всех поднял через час после рассвета – дело не терпело отлагательства. До наступления ночи нужно все закончить.

– Учитель, что ночью было-то? – не выдержал Леван, подливая Ангусу из медного чайника. – Кто это был? Или… что это было? И откуда взялась эта… ящерица?

– А ты не помнишь? – усмехнулся Ангус, задумчиво ковыряя яичницу и не чувствуя ни малейшего аппетита. – Что вообще вы оба помните?

– Я? – слегка растерялся Леван. – Ну-у… я спал. Снилось что-то гадкое, противное. Меня кто-то душил! Кошмар, в общем. Просыпаюсь – а комната вся в дыму, ты стоишь, пламя, а в пламени скачет ящерка! Ты командуешь хватать ребенка – я и схватил, убежал. Вот и все!

– Ну-у… я помню примерно то же самое, – пожал плечами Хесс, намазывая на хлеб кусочек масла. – Просыпаюсь – все в дыму. Все горит. Ты стоишь, учитель, возле кровати. Потом ты скомандовал принести шест – я принес. Ты скомандовал ткнуть им в ящерку – я ткнул. Ну и забросил ее в водопад! Все! Больше ничего не знаю! Ох, Кони проснулся! Я покормлю его, хорошо?

– Покорми… – После секундной паузы разрешил Ангус. – Так, значит, вы ничего не помните?

– Нет, учитель! – хором, почти в один голос, откликнулись парни, и Ангус озадаченно замолчал, обдумывая, как ему поступить. Если рассказать все как есть, что будет? Само собой, они тут же доложат своему начальству и что тогда последует? Еще десятки, а то и сотни детей, которых Братство, не задумываясь, пустит под нож? Нет, это не дело. Ангус запрещал себе даже думать о том, каким способом получили этого младенца, сколько детей погибло по его, Ангуса, вине. Слишком большой это будет груз для души! Как бы он ни выворачивался, ни говорил, что виноват на самом деле Леван и его руководство, но на самом-то деле Ангус прекрасно знал, что вины его не меньше, чем у этих людей.

А скорее, даже гораздо больше. Он во всем виноват! И только он!

Хотя… разве это он, Ангус, пошел в пыточную и заставил себя пытать? Разве это он сам залез в клетку, чтобы умереть в муках и быть расклеванным птицами?! Это император! Вот кто всему виновник! И только он! Ангус же просто старался выжить! Разве можно поставить в вину зверю, что он, пытаясь выжить, загрыз кого-то из загонщиков? Или съел олененка, чтобы не умереть с голоду? Нет, конечно! Так что – вот он, виновный в смерти детей! Император!

Но все равно тут двоякий интерес: сделать так, чтобы жертв было поменьше, а еще – обмануть Братство, выставив их дураками! Решили обхитрить Ангуса, идиоты! Его, мастера интриг! Отравителя! Заговорщика! Тупые убийцы…

– У меня тоже начались кошмары. Я проснулся и услышал ваши стоны. Пошел посмотреть, гляжу, а к вам тянется какая-то пакость, вернее, не тянется, а душит – щупальца выпустила. И начинает добираться до ребенка. Ну, я тогда пустил в нее заряд магической огненной энергии, и так получилось, случайно, это один шанс из тысячи, а может быть, из тысячи тысяч – в огне завелась огненная саламандра. Пришлось ее убирать. Вот в общем-то и все.

Ангус мельком скосил глаза на Левана, задумчиво жующего кусок хлеба, на Хесса, из ложечки вливающего в младенца жидкую кашу, и удовлетворенно хмыкнул – поверили! Они ему поверили! Наверное, поверили… не надо их недооценивать – парни хитрые, умные и только прикидываются дурачками, это яснее ясного, уже убедился. Хорошо, что они ничего не помнят!

– А что такое было-то? Что душило? – Леван скатал шарик из хлебного мякиша, подбросил и под недовольным взглядом Ангуса ловко поймал его ртом. – Прости, учитель… правда, что это было? Магия?

– Хм… – Ангус впервые не нашелся, что сказать, задумался. – Есть у меня кое-какие подозрения. Помните разговоры про то, что тут, на горе, что-то неправильное, что-то все время случается? Я не верил россказням, и вот… придется поверить. В общем, так мы поступим: вы сейчас пойдете по склону горы, описывая расходящуюся спираль, все шире и шире. Будете искать что-то странное – развалины какие-нибудь, странные камни, пещеры, все, что вам покажется непонятным, подозрительным, странным. Запомните место, а потом мы сходим туда вместе. А я пока посижу с ребенком и позанимаюсь своими делами.

Леван покосился на Ангуса, спокойно отпившего из кружки, помолчал, затем спросил:

– Учитель, обещаете без нас никуда не уходить?

– Да куда я уйду?! С моими-то ногами? – с горечью вымолвил Ангус, и его искренность не осталась не замеченной парнями. Они переглянулись, кивнули.

Завтрак заканчивали в тишине, никто не говорил ни слова. Ребенок снова уснул, сладко посапывая так, что Ангусу вдруг стало завидно – ничего не ведает, ничего не знает. Покормили, сменили пеленки – спи себе, шлепай губами! Никаких проблем, волнений… хорошо! А тут думай, как выжить! Крутись, как тележное колесо, да гляди, чтобы не налететь на камень и не оторваться от телеги под названием «жизнь»! М-да… все дети мечтают повзрослеть, а как повзрослеют – тоскуют о беззаботном детстве. Только уже поздно. Детство ушло…

После завтрака Ангус ушел в лабораторию и начал готовить снадобье, прислушиваясь к тому, что происходит в доме. Парни собирались медленно, о чем-то разговаривали – вполголоса, тихо, будто стараясь говорить так, чтобы он их не услышал. Наверное, обсуждали ночное происшествие, а еще – не сбежит ли Ангус, как только они покинут этот дом. Глупцы! Он действительно не в силах бежать – пока. Но и не нужно ему бежать. Зачем? Все, что сейчас происходит, его вполне устраивает!

Снадобье сделал быстро – ингредиенты были, заклинание давно загружено в голову, – никогда его не применял, но… вот пришлось. Вернее, придется. Как оно сработает, неизвестно. Все-таки младенец – это не взрослый. Лишнего ему дать не хочется, а если будет мало – эффект не такой, какой нужно.

Наконец парни, топоча ногами (вроде как нарочито!), вышли из дома. Ангус отставил кувшинчик со снадобьем, накрыв его чистой тряпицей, и, стараясь ступать потише, вышел из дома.

Под утро прошел дождь, так что теперь трава была изумрудно-зеленой, чистой и вся сияла – капли влаги в солнечных лучах были яркими, как бриллианты. Ангус даже невольно прикрыл глаза, настольно больно смотреть на это сияние. И тут же подумал, что стоило бы надеть промасленные сапоги, а то ноги промочит и может заболеть. А затем горько усмехнулся – ему всего тридцать лет! «Ноги промочит»! «Простудится»! Старик. Проклятый старик! Больной, изломанный, лишенный привычной жизни! Ничего… всем, всем достанется! Гады! Подлецы!

Убедившись, что учеников-охранников нет поблизости и что они не прячутся где-нибудь за углом, он резко развернулся, пошел в дом. Ангус слышал их тихие голоса чуть поодаль, за домом, там, где была выкопана выгребная яма и стоял туалет. То ли они обследовали это место, то ли решили перед выходом как следует обдумать предстоящее обследование местности. А где это лучше сделать, как не сидя в «позе орла»?

Теперь нельзя было терять ни минуты. Если парни застанут его за колдовством над младенцем – будут лишние вопросы, будет подозрение и… возможно, обвинение Братства. Лучше без этого! Все складывается пока что просто замечательно.

Он пошел в лабораторию, взял наколдованное снадобье, ложку, подошел к младенцу. Тот спал, и Ангус вдруг улыбнулся, будто это был не чужой ребенок, а его собственный сын – симпатичный малыш, правда! И тут же нахмурился – никаких родственных чувств! Он должен относиться к мальчишке как к оружию! Как крестьянин относится к домашнему скоту: понадобилось – зарезал и съел! Если привыкнет, если примет его в свою душу – не сможет заставить сделать то, что тот должен сделать! Совесть не позволит…

Странное это понятие – совесть! Цивилизованный, образованный человек должен забыть об этом понятии! Оно мешает жить, оно заставляет совершать поступки и делать дела, которые тебе невыгодны! И не делать то, что тебе на пользу, то, что поможет тебе плыть по океану жизни! Дурацкое понятие, несовременное, древнее и гадкое! Совесть! Тьфу!

Ангус приложил к губам младенца кончик ложки и потихоньку, стараясь лить так, чтобы мальчик не захлебнулся, влил снадобье ему в рот. Потом еще ложку. Еще.

Мальчик пил, как до этого пил жидкую кашу, глотал, не открывая глаз, а когда поток «каши» закончился, снова уснул – так же глубоко, спокойно и ясно, улыбаясь во сне и выдувая из розового ротика пузырь слюны. Есть! Готово! Теперь подождать немного, чтобы снадобье разошлось по телу, и…

Выждав десять минут – кто бы знал, чего ему стоили эти минуты! – Ангус сосредоточился и выпустил длинное, сложное, энергоемкое заклинание, связавшее его мозг с мозгом младенца. На какое-то время он стал с ним единым целым, Ангус-младенец, младенец-Ангус.

Это выглядело так, как если бы погас свет и Ангус оказался в некоем пространстве, в некоем зале, где на стенах были приделаны пустые полки, ячейки, ящички и ящики. Ангус знал, что это такое, – сознание искало ассоциации и нашло их. На самом деле это был мозг младенца, этого самого, что лежал сейчас перед ним в колыбели. Почти пустой мозг, только в некоторых ячейках что-то лежало – то ли картинки, то ли слова. Но совсем немного – мозг был девственно пуст.

И тогда Ангус начал строить стену. Толстую, из красного кирпича, с прочным известковым раствором, замешанным на яичных белках. Непробиваемую стену – крепостную стену. То, что ему было нужно.

И когда он закончил, стена полностью перекрыла зал. И только толстая стальная дверь в середине стены позволяла перейти из одной половины в другую. Только эта дверь.

Ангус достал из пространства слово-ключ и, повинуясь его колдовству, дверь раскрылась, пропуская на другую сторону, и снова закрылась, когда он вновь назвал это слово. Теперь он мог управлять сознанием мальчика и мог сделать так, чтобы знания, полученные им, были до поры до времени законсервированы в нужном месте. Теперь Конор не сможет колдовать без его позволения, без его ведома, хотя и будет принимать знания, впитывать заклинания – как и положено магу.

Как получилось – Ангус, конечно, не знал. Это покажет время. Но в итоге, если все вышло как надо, в одной своей личине мальчик не будет владеть магией совершенно, не сможет колдовать, не сможет выпустить ни одного заклинания. В другой – он будет магом, но только тогда, когда Ангус «откроет дверь» ключом-словом. Таким словом, которого нет ни в одном языке. И которое знает только Ангус. Все. Дело сделано!

Лекарь пошатнулся, голова вдруг закружилась, сделалась тяжелой, будто с похмелья. Захотелось упасть на кровать и забыться, полностью освободив мозг от колдовства и от всего, что ему сопутствует. Выкинуть из головы все мысли, сомнения, все то, что мучило его эти дни и мучает сейчас. Что он сейчас сделал? Если с ним, Ангусом, что-то случится – сможет ли этот мальчик исполнить предназначение?

И вдруг будто кто-то шарахнул из-за угла пыльным мешком: а если он, Ангус, погибнет? Ну… просто умрет! Или нет – пойдет искоренять черную пакость, и та утащит его в Преисподнюю, как того он заслуживает – если только не врать самому себе! И тогда – что? Бесполезные усилия? Все напрасно?

Он упустил нечто важное. Нечто такое, что должно помочь. Специальный ключ. Ключ, который разблокирует сознание мальчика, если тот окажется в опасности. Если ему совершенно необходимо будет воспользоваться знаниями, которые даст ему Ангус. Законсервированными знаниями. А еще – этот мальчик должен беспрекословно выполнять любые приказы своего учителя. ЛЮБЫЕ!

И вот это самое настоящее запретное знание. И вот это пытались вытащить из Ангуса раскаленным крючком, иглами и острым свежовочным ножом. Когда резали его на полоски и рвали на куски. И теперь пришла пора воспользоваться знанием!