Гремучий ручей

Да, видно, и в самом деле Зосе было очень плохо, раз не спросила, куда это она собралась отлучаться. В другое время спросила бы непременно. Сначала спросила, а потом бы по поселку разнесла, еще и от себя приврала бы. Но сейчас не до того, сейчас все ее мысли о непутевом Митеньке.

Как только за Зосей захлопнулась дверь, Ольга задвинула засов, строго посмотрела на Танюшку.

– Давай ложиться. Завтра рано вставать.

– Бабушка, а ты в самом деле веришь, что Митька найдется? – спросила внучка.

– Я надеюсь, Татьяна. Всего лишь надеюсь. – Девочке врать не нужно. Не в этот раз. Случиться могло всякое, и обе они это прекрасно знают. – Но, если до утра не объявится, я лично схожу к Мишане.

Врать не надо, а успокоить нужно.





* * *


Заснуть получилось не сразу, а когда наконец получилось, снилось всякое. Тревожную предрассветную дрему прогнал тревожный же стук. Стучали в окно. Стучали и голосили…

Ольга спустила босые ноги на холодный пол, накинула на плечи шаль, успокаивающе шикнула на вскинувшуюся на своей кровати Танюшку.

– Лежи, я посмотрю, кто там.

Она уже знала, кто там, а это значило, что Митька так и не объявился, а это значило, что придется идти на поклон к Мишане-полицаю…



Мишаня жил на окраине села в покосившейся избушке вместе со старой, полуглухой и полуслепой бабкой. Избушка давно нуждалась в мужском внимании, как и прогнивший местами забор, но руки у Мишани росли не из того места. А еще с совестью была беда.

– Ты не суйся, я сама буду разговаривать. – Ольга строго глянула на голосящую Зосю. – А лучше отойди-ка вон туда, не путайся под ногами.

Зося пыталась сопротивляться, но этой бессонной ночью силы ее покинули.

– Жди, я скоро, – велела Ольга и решительно постучала в дверь.

Ей не открывали долго, минут пять, если не десять, но Ольга знала – Мишаня уже затаился по ту сторону двери, и если попытаться пошарить в этой сонной темноте…Она и пошарила, нащупала петельку, потянула. И вслед за петелькой вытянула на крыльцо Мишаню. На невидимом аркане вытянула.

– Чего надо? – Мишаня моргал и щурился в тусклом свете керосиновой лампы. Был он одет в исподнее, лишь поверху накинул телогрейку. – Что за пожар?

– Вопрос у меня к тебе есть.

– Посеред ночи?! – Он пытался уйти, захлопнуть дверь, но Ольга держала крепко. Никуда он не уйдет, пока она не узнает то, за чем пришла.

– Уже утро, Михаил. Рассвет скоро.

Полицай переминался с ноги на ногу, ежился на ветру, смотрел понуро.

– Говори, что надо… – В голосе его было уже знакомое Ольге недоумение.

– Где Митька Куликов? – спросила она и чуть сильнее потянула за петельку.

Мишаня пошатнулся, но на ногах устоял, удивленно сощурил рыбьи глаза.

– Митька? А мне откуда знать? Почему ко мне приперлись? – Поверх Ольгиного плеча он глянул на Зосю.

– Приперлись, потому что Митька не пришел домой ночевать. Зося боится, что его забрали.

– Кто забрал? – Мишаня юлил, пытался соскочить с крючка, но удивление его было неподдельным. – Кому он нужен, этот паразит?!

– Маме нужен. Зося его домой не дождалась, вот мы и подумали, что его могли…

– Не было приказа производить арест. – Мишаня подбоченился, расправил грудь. – Если бы был, я бы знал. Да и зачем? Какой с него вред новой власти?! Ни вреда от него, ни пользы.

Это хорошо, что ни вреда, ни пользы. Это значит, что Митька не у немцев, и есть надежда, что парень вернется домой.

– Все? – спросил Мишаня с вызовом. – Все, что хотела спросить, спросила?

Ольга молча кивнула, развернулась к нему спиной.

– А тогда я спрошу, – ударили ее в спину насмешливые слова. Эх, не нужно было отпускать петельку…

– Спрашивай. – Ольга не стала оборачиваться, замерла на крыльце. – Как долго ты собираешься Таньку от меня прятать, старая? Ты смотри, она у тебя девка видная, лакомый кусок! На такой кусок желающих найдется много! Так может со своим лучше, чем с немцами? Я-то один, а немцев-то много…


Он говорил, а Ольга наматывала невидимую веревку на кулак. Намотала, дернула со всей мочи. За спиной послышался вой. Значит, получилось до кровавой юшки. Зря он заговорил про Танюшку. Ох, зря…



Зося поверила. Любой матери проще поверить, что ее непутевый сын где-то загулял, а не томится сейчас в фашистских застенках. Она даже припомнила какого-то Митькиного дружка из райцентра и даже убедила себя, что Митька сейчас у него в городе. Ольга ее не переубеждала. Человек должен надеяться на лучшее. Она тоже надеялась. Мишаня бы ей не соврал, не смог бы, даже если бы попытался.

– А вот я соберусь… вещички кое-какие возьму и схожу в город, – бормотала Зося. – А что мне? Я ж быстрая, что мне до того города-то идти? Да, тетя Оля?

– Погоди, Зося. Подожди еще хотя бы день. Вдруг объявится.

– А и то верно! – Зосина голова была сейчас похожа на растревоженную голубятню, и мысли в ней метались, словно птицы. – Это ж плохо выйдет, если я уйду, а Митенька вернется. Еще разволнуется, что мамки нет, глупостей натворит.

Это был вполне вероятный исход. Каким бы шалопаем не был Митька Куликов, но мамку свою он любил и жалел. Да и к совершению всяких глупостей был расположен с рождения.

Зося вдруг застыла, как вкопанная, уставилась на Ольгу широко раскрытыми глазами, сказала шепотом:

– А если он у них?

– У кого, Зося?

– У партизан если…

– Да не нужен твой Митька партизанам. От него ж одни только проблемы. Партизаны б его сразу развернули.

– Думаете, тетя Оля?

– Уверена.

– А он же хотел… – Зосин голос упал до тихого шепота. – Хотел к партизанам сбежать. Особливо после того, как Сережку Власова на площади того… – Она закрыла лицо руками, беззвучно завыла. – Отомстить хотел за Сережку, дурак такой… А я его по привычке полотенцем… А он у меня полотенце отобрал… Представляете, тетя Оля?.. Отобрал и говорит: «Хватит, мамка, я уже не маленький!» И вот я думаю…

– Вернется, – оборвала ее Ольга. – Все будет хорошо, Зося. Главное – верить.

– А я и верю! – Зося торопливо перекрестилась. – Я боженьку всю ночь просила, чтобы вернул мне Митюшеньку. И вот прямо сейчас пойду попрошу.

– Иди попроси, Зося. – Ольга приобняла ее за плечи, заглянула в глаза, нащупала петельку. Нет, тянуть не стала, лишь успокаивающе до нее дотронулась. – Только сначала поспи. Ты же ночь не спала, небось. Вот иди и отдохни, а там, глядишь, все и наладится…

Она проводила притихшую Зосю до дома, убедилась, что та успокоилась и спокойствия этого хватит до вечера, и отправилась к себе.



Танюшка уже окончательно проснулась и даже приготовила завтрак.

– Ну что? – спросила она, едва Ольга переступила порог.

– Не знает Мишаня ничего. Нет Митьки у немцев. – Ольга зачерпнула из ведра студеной воды, сделала несколько жадных глотков.

– А где же он тогда?

– Не знаю. Зося думает, в город отправился к какому-то своему дружку. Танюшка, главное, что его не арестовали. Вернется.

– Вернется… – эхом отозвалась внучка.

Больше они почти и не разговаривали, слишком мало осталось у Ольги времени на сборы. И так едва поспела к назначенному месту, пришла всего за пару минут до того, как там остановился грузовик.

– Это вас, что ли, нужно отвезти в Гремучий ручей? – послышался из нутра кабины сиплый бас. Шофер был свой, не немец. Впрочем, можно ли называть своим того, кто служит новой власти? Или не спешить с выводами? Она вон тоже служит…

– Меня, – сказала Ольга, забираясь на пассажирское сидение.

В кабине грузовика пахло бензином и махоркой, а шофер, грузный мужчина лет шестидесяти, занимал собой почти все свободное пространство.

– Ну так поехали, уважаемая! Вы, видно, из местных? – И, не дав Ольге возможности ответить, тут же продолжил: – А я из города. Ефим Сидорович я, но для вас, уважаемая, просто Ефим. Вас как звать-величать?

– Ольга Владимировна. – Ольге хотелось тишины, но Ефим жаждал общения.

– А я, Ольга Владимировна, вот уже второй месяц между городом и усадьбой мотаюсь. Каждый день туды-сюды. Да мне не привыкать, я, считай, полжизни за баранкой. Если бы взяли на… – Он осекся, покосился на Ольгу. Она понимала, о чем он, понимала, почему замолчал и испугался. Если бы его взяли на фронт, он бы и там был за баранкой. Но на фронт его не взяли, зато взяли в услужение немцы.

Ольге хотелось его успокоить, но вместо этого она спросила:

– А что вы возите в Гремучий ручей?

– Гремучий ручей… – Ефим поежился. – Название такое… гадючье. Любили же раньше напридумывать! А вожу я тоже всякое. В основном продукты. Бывает мебель из города. Короче, что велят, то и вожу. Да и не смотрю я, что там, – добавил он поспешно.

Боится. Ее, Ольгу, боится. Поговорить хочется, да опасается, что она из таких, как Мишаня.

Дальше ехали в молчании. Когда доехали до Гремучей лощины, уже рассвело, но стоило лишь оказаться под сенью старых деревьев, как словно бы снова вернулась ночь.