Гортензия в огне

– Единый боже… ты… переспала с Кардифом, уже будучи моей?! Не…

– К твоему сведению, спать с ним вовсе не обязательно, чтобы получить полезную инфекцию! Пэмфрой разработал модели инъекций с вирусом Рилкоя для всех типов смешения крови.

– Это… удивительно… Но это так же значит… что никто из нас не виноват в случившемся. И мы просто попробуем снова. Постарайся больше спать и кушать.

Она вздохнула и покачала головой.

– Мне нужно отвлечься. Едва я смогу выбраться – тут же поедем куда-нибудь.

– Эсса… ты обратилась к Пэмфрою вчера?

– Да. Боишься, что отец…

– Нет. Всего лишь захотел поговорить с ним и узнать, насколько велики шансы… я не слишком разбираюсь в таких вещах. Как ты себя чувствуешь?

– Плохо, Уоррен. Целуй и обнимай меня до тех пор, пока я не засну.

Элайн улёгся на подушки и помог устроиться Эссе. Она с видимым удовольствием приобняла его и положила свой маленький подбородок ему на плечо.

– Расскажи мне, как ты понял, что влюбился в меня, – попросила она. Временами, вот как сейчас, в ней не было ничего от той женщины, хлеставшей его кнутом и циничными сентенциями, притворщицы и лгуньи. Временами она казалась ему настоящей.

– Я до сих пор не вычислил границы, за которой наступила влюблённость. Ты всегда казалась мне самой сладкой и обаятельной из женщин империи. У тебя восхитительный голос, а одно твоё появление вызывало во мне лёгкий трепет. Только раньше я считал тебя слишком непорочной и юной для того даже, чтобы просто смотреть в твою сторону и списывал своё особенное впечатление от твоей персоны на ореол императорской власти. Считал, что ты слишком нравишься моему отцу. Но когда вернулся и увидел тебя в том красном платье, то… уже не мог не смотреть и не мог оторвать от тебя глаз. Почти сразу же ты меня взбесила, и стало некогда прислушиваться к своим чувствам. Затем, как ты сама помнишь, меня раз за разом ставили перед фактом буквально все окружающие, уверяя, что я влюбился.

Эсса наконец-то слабенько, но всё же улыбнулась.

– Это кажется таким неправдоподобным. Любовь ко мне такого великолепного парня. Я бы хотела быть более красивой и милой, чтобы соответствовать тебе. Я ведь не красива. У человеческих женщин редка настоящая красота.

– Твоё лицо, твои глаза и фигура… трогательны, волнующи и вызывают обилие тонких, но сильных впечатлений и настроений, в которые так естественно вплетаются мои чувства к тебе. Возможно, не покажи ты мне свою тёмную сторону, я умер бы от разрыва сердца или натворил самых безумных глупостей – настолько милой и влекущей ты была и остаёшься сейчас для меня.

– Прошу прощения, ваше высочество, ваша светлость, – вдруг заглянула в приоткрывшийся дверной проём испуганная и встревоженная камеристка Эссы. – Но его императорское величество здесь.

И не успела леди исчезнуть, как дверь широко распахнулась, и Эрик Бесцейн шагнул в спальню дочери:

– О какой тёмной стороне он говорил, Эсса?

– Ты ведь не мог не предположить, что Классик научит меня чему-то недоброму? – сухо спросила принцесса, садясь в постели и позволяя Уоррену встать. – Элайн оказался настолько смел и добр, что не испугался и полюбил меня вместе с этой тёмной стороной. Не думаю, что кто-то ещё мог бы купить полотно, которое я так стремительно развернула перед ним.

Эрик вздохнул и одним взглядом приказал Уоррену выметаться. Эсса так же одним взглядом попрощалась.

Приводя себя в порядок буквально за считанные мгновения, Уоррен всё равно чувствовал себя медленным, неуклюжим и совершенно лишним. От обоих Бесцейнов, отца и дочери, повеяло чем-то едким, холодным, жёстким, но с восхитительно-приятной примесью чего-то… похожего на любовь и участие. Уже уходя, Уоррен осознал, что Эсса действительно гнула свою линию и в чём-то существенно перечила отцу. Но в то же время император очень переживал за дочь. Долг герцога Пэмфроя, очевидно, выполнен – Бесцейн практически первым узнал о беременности дочери и определённо раньше Уоррена услышал о потере ребёнка.

– Ты так расстроена этим происшествием, – услышал Уоррен, уходя. – Не думал, что ты настолько сильно хочешь быть матерью.

– Я тоже не думала…

Подслушивать Уоррену казалось не правильным, и он покинул покои Эссы. Некоторое время он ждал, что Бесцейн вызовет его, но этого не случилось.

Вскоре Элайну пришлось снова покинуть столицу, и в следующий раз он ехал уже в Нью-Лайт к Сильверстоунам, чтобы забрать оттуда жену. Ему пришлось ждать её в компании Джулиана, Оливии и нескольких гостей дома, которые распивали шоколад.

– Неужели они так подружились? – не выдержал Уоррен.

У него осталось катастрофически мало времени, а Эсса торчит где-то посреди этого лабиринта Си и не думает показываться.

– Моргана и Эсса-при? – переспросил Джулиан. – О, так ты не знаешь?

– Не знаю что?

– Тони взял в руки всю пропаганду империи и вынудил Кардифа написать женские партии для песен, долженствующих поддержать боевой дух армий. Все давным-давно знают, с кем придётся сразиться на защите. А Эсса-при будет петь эти песни вместе с Морганой, Шесной, принцессой Соно, эрцеллет Рашингавы и Мэйлин. Лиай, Чайна Циан, Мелисса и Шерил тоже будут петь. Сейчас они репетируют в покоях Сапфира – потому ничего не слышно.

– Ни… – Уоррен не знал, что хотел сказать, но посчитал, что остановился вовремя.

– Что? Ты что-то хотел сказать?

– Ничего, – спокойно отозвался Уоррен, наполовину солгав, и сделал большой глоток шоколада.

– Кардиф не знает об участии Шерил, – тихо предупредил Джулиан. – Это сюрприз. Не вздумай проболтаться.

– А она знает, чей дух будет воспламенять своим пением?

– Наверняка догадывается.

– Понятно, – улыбнулся Уоррен и тихо рассмеялся: – Я постараюсь быть там, где Роджер впервые это увидит и услышит.

– Я слышал своё имя, – вошёл один из близнецов. – Что опять не так?


– Всё прекрасно, – поспешила заверить Роджера Оливия.

– Не осталось ли шоколада для моей недостойной персоны? – Кардиф уселся рядом с Уорреном.

– Я пошлю на кухню… скоро дамы придут пить шоколад. Роджер, постарайся вести себя тихо.

– Хорошо, мамочка, – невообразимо милым образом пообещал Роджер и ухмыльнулся, стрельнув в её сторону аквамариновыми глазами из-под чёрных ресниц.

Оливия порозовела. Роджер приходился ей пасынком, да к тому же был почти в два раза старше её. И поведение Роджера смущало её.

– А кто такие Мэйлин и…

– О, Мэйлин… – тут же подхватил Роджер, с удовольствием припомнив обладательницу певучего имени. – Моя двоюродная сестра. Дочурка Берилл… И Ханта, разумеется. Помнишь Кантабриллин? В честь неё названа вторая луна. А Мэйлин – её младшая, тоже очень красивая сестра. Есть ещё одна девочка, Лиай. Мэйлин ты мог запомнить, если встречал при дворе – у неё почти такой же огненный взгляд, как у Левенхэма. Только у неё взор жгучий, а не жаркий. Понял, о чём я?

Тут вернулись дамы с репетиции и Роджер, стараясь делать вид, что не замечает Шерил, подозвал Мэйлин и Лиай познакомиться с Уорреном. Мэйлин, весьма точно описанная Кардифом, произвела на Уоррена впечатление. Ему будто показали какую-то часть изнанки Эссы. Жгучий взор Мэйлин соседствовал с горделивостью, строгостью и совершенством чётких линий лица и тела. А ещё в чертах её лица что-то говорило, что эта герарда предпочитает делить всех на своих и чужих, играть чужими, а интригуя, использовать своих, защищая в случае необходимости. Почти как Эсса. Лиай рядом с сестрой казалась невинным ребёнком. Впрочем, почти все леди в присутствии Мэйлин с её дикими глазами, казались милыми девушками.

Роджер стал запаздывать со словами, говорить тише и Уоррен обратил на него внимание. Роджер, не отрываясь, смотрел на Шерил Чедвик. Это был такой голодный и влюблённый взгляд, что Уоррену стало не по себе. Неужели он тоже так смотрел на Эссу? Если так, то тогда ясно, отчего все так прямо заговорили о его влюблённости, а Бриана – сразу о браке. Такое не утаишь. Не утаишь и ещё кое-что, сопутствующее… сильное влечение, например. Уоррен продолжил разговор и, не привлекая внимания, положил другу на колени подушку. Тот очнулся от наваждения и поблагодарил, переменив позу так, чтобы всё выглядело естественно.

– Это с тобой всегда так? – тихонько спросил Уоррен.

– Нет, конечно! – громко возмутился Роджер, но тут же перешёл на шёпот: – Поза очень сексуальная.

– Не вижу ничего сексуального, – Уоррен окинул взглядом Шерил. Она всего лишь скинула одну туфельку и поджала ногу под себя, усевшись вполоборота к Мелиссе. Локоть на спинке софы, а ладошка под щекой. Свобода, которую выражало её тело, говорила о том, что в Нью-Лайте ей комфортно как дома, и о том, что Сильверстоуны любят её сильнее, чем многих других друзей и даже родственников. И готовы защищать даже от одного из своих.

Роджер осознал смысл ответа, снова посмотрел на Шерил и сдвинул брови так, будто старается не заплакать:

– Нет, это сексуально. Она в моём присутствии и ничто не говорит о том, что ей неприятно. Это уже сексуально.

– Хм… это способно опечалить… кого угодно!.. То, что ты говоришь.

– Если я выживу… Если только я выживу…

Уоррен посмотрел в глаза Роджера и увидел решимость любым путём добиваться своего. Этот парень выживет. Ему все говорят, какой он герой, потому что, не смотря на неизвестность результата, готовится сразиться с одним из сильнейших бойцов этой вселенной. Но он всего лишь рассчитывает, что за геройство ему перепадёт почестей, славы и значимости в глазах Шерил… Наверняка он собирается блеснуть, чтобы ещё больше поразить её. Хотя куда уж дальше? О Роджере, а не о первых красавцах империи, вздыхают женщины современности. Вспомнив об этом и ощутив лёгкую ревность, Уоррен взбодрился:

– Что ж, оставляю тебя в твоём томительном аду одного. Нам с Эссой пора домой.

– Радуясь жизни, не забывай о друзьях, – подёргал бровью Роджер.

– В том самом контексте звучит одуряюще пошло.

– Расчисть обзор, – недовольно махнул рукой Роджер, потому что Уоррен встал между ним и Шерил.

– Может, забрать подушку?

– Дома у тебя навалом подушек, – порозовев, всё-таки ответил Роджер. – Иди.

– Что это было между тобой и Кардифом в гостиной? – спросила Эсса по пути домой. – Вы смотрелись очаровательно. Будто флиртовали. О чём говорили?

– Ты видела, как он смотрит на Шерил?

– Да.

– Я так же смотрел на тебя в первые дни на Соно-Мэйн?

– Ты? Ты был ещё хуже!

– В каком это смысле?

– Твой взгляд я бы назвала пожирающим и обвиняющим одновременно. Если бы не моё умение контролировать себя, я бы не знала, куда деться от этого взгляда и… ни разу не подняла бы глаз, потому что застеснялась бы. Сила твоих чувств меня поразила… И сильнее всего в тот вечер, когда эрцеллет Санктуария предрекла свадьбу.

– Странно… ты вроде бы искушённая женщина.

– Да, но никто не предупреждал, что кто-то может влюбиться в такую как я так сильно и так откровенно. У тебя голова в те дни не кружилась?

– Нет. А должна была?

– Мне так казалось. Казалось, что ты слегка не в себе.

– Нет, я вполне трезво соображал. А сейчас я больше на тебя так не смотрю?

– Ты… твой взгляд изменился, стал не таким выразительным, но сиреневым. А ещё… ты постоянно поглядываешь в мою сторону. Как будто боишься, что меня выкрадут в любой момент, – и засмеялась.

– Смешно?