Генерал-адмирал

— Итак, как у нас обстоят дела?

— Отлично, ваше…

— Мы же договаривались, — прервал я Давыдова, — наедине я для вас — Алексей Александрович.

— Кхм… прошу простить. Так вот я о том, что дела обстоят просто блестяще. Вычислительные машинки господина Однера прекрасно подошли к моему орудийному вычислителю. По существу, мы сейчас имеем уже практически готовую систему, способную сопрягать огонь орудий двух и даже трех калибров. Осталось сделать ее сопряжение с приводами орудийных башен, и она станет полностью автоматической.

— Хм… — Я покивал. — Что ж, неплохо. Но насколько мне помнится, в нашем прошлом разговоре я упоминал о взаимном обогащении идеями, не так ли, Алексей Павлович?

Давыдов смутился:

— Да-да, конечно, я помню.

— И как с этим делом? — Я перевел взгляд на Вильгодта Теофила.

Лицо шведа было непроницаемым, а ответ оказался спокойно-нейтральным:

— Мы над этим работаем, Алексей Александрович.

Я снова посмотрел на Давыдова. Он выглядел смущенным. Поня-атно. Увлекся совершенствованием своего детища, системы управления огнем, и забыл обо всем. Я неодобрительно покачал головой:

— Ах, Алексей Павлович, Алексей Павлович, ну как вы не понимаете? Счетные машинки господина Однера — это не только деньги. Это еще и ускорение… ну, например, навигационных расчетов. Это более точные расчеты проектов кораблей. Ну сами же видите, что многие наши корабли выходят перетяжеленными. А к чему это приводит? Да к тому, что главный броневой пояс по большей части оказывается под водой и перестает выполнять свою основную функцию — защиту борта по ватерлинии. И о какой живучести корабля в бою тогда говорить?.. И еще это ускорение расчетов новых паровых машин, новых винтов, да просто мостов, станков и много чего другого. А вы?

О лицо изобретателя, казалось, можно было прикурить папиросу.

— Прошу простить, ваше импера… Алексей Александрович. По возвращении от вас я немедленно засяду за совершенствование машинок господина Однера. Я… у меня есть идеи, как существенно повысить их производительность. И как сделать так, что они будут способны производить достаточно сложные инженерные расчеты.

— Вот и хорошо. А теперь вернемся к нашим баранам, — усмехнулся я. — Вы готовы представить мне расчет потребных средств для развертывания производства простых арифмометров?

— М-м-м, Алексей Александрович, — оживился швед, — я уже усовершенствовал конструкцию. Новая модель будет заметно дешевле…

— Отлично, — кивнул я. — Она и будет базовой. Но я бы еще запланировал и несколько более сложных моделей с теми усовершенствованиями, которые может предложить Алексей Павлович. Пусть их рыночная ниша будет заметно меньше, зато они помогут привлечь внимание и добиться авторитета. Например, системы, способные заметно повысить инженерные расчеты при проектировании зданий, мостов, плотин. Как скоро вы сможете сделать действующий образец?

— Я думаю, уже к декабрю! — воодушевленно воскликнул Алексей Павлович.

— Это потребует заметного увеличения сметы, — охладил его восторги Однер. — Если вашему императорскому высочеству будет угодно ее утвердить, мы только на следующей неделе закажем необходимое оборудование, а его установка и набор рабочих и мастеров начнутся лишь в середине осени. Следовательно, все детали для этой сложной модели математического вычислителя нам пока придется заказывать на стороне.

Я кивнул:

— Ничего, пусть. Кстати, у вас в руках смета?

— Да, вот пожалуйста, прошу ознакомиться. Всего на начальном этапе потребуется восемьдесят две тысячи сто сорок два рубля. Это с учетом закупки стали, меди, латуни и бронзы для производства двухсот арифмометров. Дальше, если будет спрос, мы перейдем на самообеспечение… — Швед запнулся, мгновение помолчал и осторожно добавил: — Но это при условии, что мы планируем производить, как вы указали, по пятьдесят тысяч арифмометров в год. Если мы, как я предлагал ранее, ограничимся сотней в неделю, то расходы можно снизить в шесть раз.

— Нет. Будем делать как запланировали. Кстати, смету потребуется еще увеличить. Во-первых, при артели надобно создать школу, обучающую пользованию нашими устройствами. Причем со временем — всей номенклатурой. И во-вторых, необходимо предусмотреть некие усилия по продвижению. Скажем, взять из архивов какие-нибудь приходно-расходные книги, финансовые отчеты, строительные расчеты, да и устроить публичные соревнования между счетчиками со счетами и с нашими арифмометрами. Только надобно все продумать, чтобы не опростоволоситься. А то есть такие уникумы, что любые счетные машинки за пояс заткнут…

Спустя час я проводил гостей и вышел в приемную. Дима стоял за бюро, разбирая какие-то бумаги.

— Что-то срочное? — поинтересовался я.

— Нет, Алексей Александрович, — отозвался он. — Мефодий Степанович попросил помочь. Это в связи с вашим заданием по всяческим изобретениям.

— Уже что-то есть?

Дима улыбнулся. Улыбка у него была открытой и доброй.

— Конечно, есть, ваше высочество. Но полковник сказал, что представит вам первый доклад в пятницу, как вы и велели.

Я кивнул. Нехрен нарушать тот распорядок, какой сам же и установил. Так можно просто закопаться в делах. А я и так в них скоро закопаюсь… В этот момент двери приемной приоткрылись и в приемную просунулась косматая голова Потапа. Он разинул рот, собираясь что-то спросить, но заметил меня и, ойкнув, юркнул обратно. Однако через оставленную щель до нас явственно донеслись запахи борща и жареного мяса. Я невольно сглотнул слюну. Встал-то в шесть, а сейчас уже почти полпятого…

— Обед готов, — тут же сказал Дима, — и гости собираются. А Потап уже час мается в угловой, вас дожидаючись.

— Ну, тогда пойду посмотрю, что он принес, — кивнул я, двинувшись в сторону дверей.

Потап, слесарь-единоличник, тиская в руках картуз, торчал у огромного стола, занимавшего едва ли не половину угловой комнаты. Я подошел к столу и уставился на разложенные им образцы.

— Что ж, — хмыкнул я, — вижу, молодец, молодец. Все как надо работает?

— Не извольте беспокоиться, ваш сочсво, — прогудел слесарь, — все как есть отлично!

— А это что?

— Дык это, как вы говорили, двустороннюю змейку сделал. Энту вон можно совсем разъять.

— А на кого шили-то? — поинтересовался я, поднимая со стола щегольской драповый пиджак-полупальто с застежкой-«молнией». Впрочем, ответ я уже знал.


— Дык ведь это… — Потап пошел пятнами. — Оно того… Примерки требовали. А кого ж я на примерку-то зазову? Вон оно того и пришлось… значит… мне…

— Молодец, — похвалил я его. — Правильно сделал. И когда пиджак более не понадобится, можешь себе забрать.

Потап облегченно выдохнул, а я окинул взглядом лежащие на столе предметы. Шесть видов застежек-«молний» — латунные, медные, стальные — и несколько предметов, изготовленных с их использованием. Модные кожаные женские боты, уже упомянутый драповый пиджак-полупальто и роскошный кожаный саквояж. А также пара верхних жакетов, пиджак на кнопках и такая же папка, вместе с образцами тех же кнопок россыпью на кусочках ткани. Ну и россыпь обычных для моего оставленного времени бутылочных пробок. А в дальнем углу лежали горки обычных офисных скрепок разного размера и из разных материалов и несколько видов канцелярских кнопок с отогнутым язычком-острием. Конечно, обычными они казались только мне, ибо в этом времени ни «молнии», ни кнопки, ни банальные скрепки известны еще не были.

— Ваше императорское высочество, гости собрались, — отвлек меня голос Димы от разглядывания простых вещей, которые, однако, должны были принести мне очень серьезные деньги.

— Да-да, иду. — И я, развернувшись, проследовал в столовую.

Там меня ждали двадцать пять человек, являющихся моей надеждой на ускорение развития России. Двадцать пять купцов, промышленников и инженеров. Не слишком богатые, не сильно известные, но обладающие деловой хваткой и уже успевшие проявить себя. Курилицин собрал на каждого из них довольно солидное досье, или, как это называлось здесь и сейчас, «памятливую папку». Впрочем, не только на них. Мефодий Степанович включился в работу весьма активно. Эти двадцать пять человек были отобраны мною из почти восьми десятков кандидатов. Остальные были отложены на будущее, на те проекты, которые еще предстоят. Если, конечно, они смогут пройти через сито проверок Канареева. Штабс-ротмистр оказался очень восприимчив к опыту, так сказать, будущих поколений. Хотя тишком, вероятно, удивлялся заковыристости мышления и развитой паранойе своего работодателя. Ну да ничего, главное, чтобы работу свою делал хорошо. А с этой стороны я к нему пока никаких претензий не имел. Хорошего безопасника мне подобрал Дима, да и Потап — тоже его заслуга. Хоть и пьет, а руки — золотые. Смог из моих корявых набросков и сумбурных рассказов сделать то, что надобно. Впрочем, «молнии» — это уже его шестая попытка. Предыдущие либо плохо застегивались, либо не расстегивались, либо просто разваливались. Да и эти были почитай эксклюзивной работой, каждое звено обрабатывалось и подгонялось вручную. До массового производства еще ой как далеко, но что показать гостям, у меня уже есть…

Я распахнул дверь в столовую, окинул взглядом накрытый стол, на котором наряду с вином и коньяками возвышалось несколько дюжин бутылок со сладкой газировкой и разными видами газированного же кваса, закрытых опять же моими пробками, и громко поздоровался:

— Добрый день, господа, рад вас видеть у себя. — Дождавшись воодушевленных приветствий, я радушно указал на стол: — Прошу, отведайте, что бог послал!

Деловые переговоры в этом времени традиционно начинались с обильного угощения.





Глава 5




— Эй, барин, ты, что ля, прохвессор будешь?

Климент Аркадьевич обернулся. К их небольшой группке, выгрузившейся с баржи на пристани станицы Магнитной, шагом подъезжал казак с буйным чубом, картинно выбивавшимся из-под лихо заломленной фуражки.

— Э-э, да… Позвольте представиться, руководитель полевой экспедиции, профессор Петровской сельскохозяйственной академии Климент Аркадьевич Тимирязев.

Вместо ответа казак привстал на стременах и, повернув голову, проорал:

— Подъесаул! Здеся прохвессор!



Это необычное, странное, сумбурное путешествие началось для Климента Аркадьевича с неожиданного приезда в академию великого князя Алексея Александровича. Академия по нынешним временам была заведением не шибко престижным — молодежь все больше в технические науки бросается, сельским хозяйством ей заниматься неинтересно, а того не понимает, что Россия — страна крестьянская и на хребте русского крестьянина держится… Так что появление в стенах Петровской сельскохозяйственной академии члена императорской фамилии оказалось для всех непредвиденным. Великий князь поздоровался с ректором, выслушал славословия и извинения за то, что принять его достойно академия не имеет возможности в виду незапланированности визита, прошелся по кафедрам, сунул нос к опытным участкам, а затем сел в ректорском кабинете и велел вызвать к себе профессора Тимирязева.

Климент Аркадьевич к тому моменту едва не ушел. Характер у него был ершистый, с начальством он ладил не очень, вследствие чего статус у него в академии был… неопределенный. С одной стороны, вроде как и профессор, и докторскую степень имеет, а с другой… В общем, нагнали его уже в фойе.

— Меня видеть? — изумился Климент Аркадьевич, когда ему сообщили о столь странном желании его императорского высочества. — Лично?! Но позвольте…

— Ох, оставьте, Климент Аркадьевич, — тяжело отдуваясь, махнул рукой заведующий кафедрой почвоведения, мужчина в теле, передвигавшийся по этой причине весьма и весьма степенно. Сейчас же он, похоже, так торопился, что, может быть, даже бежал. — Великий князь потребовал именно вас.

Климент Аркадьевич нахмурился. Вот ведь незадача… Откуда такое внимание к его скромной персоне? И о чем ему говорить-то с этим… с великим князем, короче?

Алексей Романов ждал его в кабинете, и не один. Однако вторым лицом оказался отнюдь не ректор, как можно было бы предположить, а довольно молодой мужчина, на взгляд не старше тридцати лет. Когда профессор вошел, великий князь приятно его удивил, поднявшись навстречу и первым протянув руку для приветствия:

— Добрый день, Климент Аркадьевич, рад знакомству.

— Также весьма рад, ваше императорское высо…

— Для вас — Алексей Александрович, — прервал его великий князь. — Вот, познакомьтесь, Иван Владимирович Мичурин, дворянин Тамбовской губернии, служащий по Железнодорожному ведомству и… селекционер-любитель.

Тимирязев бросил испытующий взгляд на молодого человека. К селекционерам-любителям он относился с большой настороженностью.

— Присаживайтесь, господа. — Великий князь указал на удобный кожаный диван и два кресла, стоявшие в углу обширного ректорского кабинета.

Несмотря на то что Климент Аркадьевич преподавал в академии уже шесть лет, чести посидеть на этом диване он удостоился в первый раз. До сего момента все его посещения этого кабинета, как правило, были связаны с начальственными разносами… то есть с мягкими увещеваниями господина ректора, ибо характер профессора как-то не способствовал тому, чтобы его кто бы то ни было смел разносить.

— Итак, вы ломаете голову, зачем я вас пригласил, — не стал тянуть быка за рога великий князь, едва все расселись. — Дело в том, что я хочу предложить вам работу. — Он обвел присутствующих внимательным взглядом.

Тамбовский дворянин промолчал, а вот Климент Александрович недоуменно вскинулся:

— Но позвольте, ваше импера… да-да, я помню, Алексей Александрович. У меня уже есть работа, и она меня полностью устраивает. И я бы не хотел… — Закончить фразу он не успел, потому что великий князь улыбнулся и тихо произнес:

— Вы ведь еще даже не знаете, какую работу я собираюсь вам предложить.

Профессор Тимирязев выдержал паузу, потом смущенно кашлянул и нехотя осведомился:

— Ну и какую же? — Спохватившись, что самопроизвольно перешел на тон, которым разговаривал с коллегами и начальством, если они принуждали его к тому, чему противилась его честная и деятельная натура, он извинился: — Прошу простить, ва… Алексей Александрович, я несколько…