Эксперимент «Исола»

– Приветствую, – сердечно сказал Председатель, – а я тут решил заглянуть, узнать, как наш пациент номер один. Можно войти?

Не дожидаясь приглашения, он решительно шагнул мимо седоватого, телохранители закрыли за ними дверь, и хозяин кабинета остался с Председателем один на один, пытаясь сообразить, как быть и что делать.

– Несколько неожиданно… Но все в порядке. Садитесь, вот стул…

Председатель проигнорировал жест, которым седоватый указал на деревянный стул, и уселся в кресло хозяина; тот остался стоять, не зная, куда себя деть.

– Надеюсь, я не помешал, – начал Председатель, – но я подумал, что пора мне самому нанести визит. Если можно, я бы хотел перемолвиться с нашим номером первым парой слов.

Седоватый замотал головой еще до того, как Председатель договорил.

– Сейчас вряд ли подходящее время. Номер первый под воздействием сильных лекарств и все еще в крайне тяжелом состоянии.

– Физически или психически? – Председатель смотрел на него, сощурившись.

– И то, и другое. Процесс физического выздоровления движется в нужном направлении, но душевного… – Он снова покачал головой. Председатель хлопнул себя по коленям.

– А вот я и поговорю с пациентом – у меня отличные новости! После таких новостей номер первый, я думаю, быстро пойдет на поправку.

– Не знаю, стоит ли…

Врача слова Председателя, похоже, не убедили.

– Конечно, стоит. Пациент у вас уже несколько недель, а ему нельзя даже сообщать хорошие вести. Мне придется подумать, не передать ли случаи, подобные этому, в другое отделение. Вместе с финансированием, разумеется. Но давайте оставим эту печальную тему. Я хочу повидаться с номером первым!

Председатель решительно поднялся со стула и застегнул верхнюю пуговицу пиджака. Седоватый какое-то время как будто боролся с собой, потом коротко кивнул. Он взял связку ключей и постучал в дверь собственного кабинета изнутри. Телохранитель выпустил их. Председатель следом за врачом прошел по коридору. Они остановились у дверей палаты, и седоватый снова постучал, на этот раз осторожнее. Не дождавшись ответа, он повернул ключ в замке и вошел. Палата была почти пустой, если не считать кровати, на которой угадывались под одеялом контуры тела – человек лежал, отвернувшись к стене. На столике в ногах кровати стояло несколько увядших букетов.

Подернутый сединой мягко потряс человека за плечо, потом с облегчением на лице повернулся к Председателю.

– Номер первый спит. Может быть, зайдете в другой день?

– Я подожду. Рано или поздно все просыпаются.

Седоватый глубоко вздохнул.

– Одну минуту, – сказал он, исчез из палаты и через несколько минут вернулся, неся стул.

Каркас был металлический, а на сиденье, кажется, пошел тот же темно-зеленый линолеум, что и на пол. Врач поставил стул у кровати, приоткрыл окно и застыл. Его лицо выражало неуверенность. Председатель с чуть заметным нетерпением махнул ему рукой.

– Все в порядке. Я скажу, когда соберусь уходить.

Седоватому явно не хотелось оставлять его в палате, но он послушался и вышел. Председатель сел на стул, снова погладил контуры чего-то во внутреннем кармане и, наморщив лоб, стал смотреть на спящего перед ним человека.





Исола, протекторат Швеции, март 2037 года




Анна




Я неподвижно лежала на узкой койке и прислушивалась к звукам из медпункта, пол которого был моим потолком. Женский (Катин?) голос прокричал: “НЕТ! НЕТ!”, потом послышались шаги и удары, снова крик. Еще стук, сильнее, словно что-то тяжелое грохнулось на пол, затем – тишина. И шаги. Как будто кто-то уходит из помещения. После недолгого колебания я решилась. На неверных ногах я поковыляла по узкой лестнице вверх, открыла люк и вылезла в морозильную камеру. Если спуститься этим путем было сложно, то подняться, не произведя шума или не застряв, оказалось делом практически невыполнимым. Наконец мне удалось лечь так, чтобы набрать код на контрольной панели, скрытой вместе с кнопкой в чем-то, похожем на холодильную спираль. Наконец я со всей возможной в моем состоянии осторожностью приоткрыла крышку и выглянула в помещение.

В медпункте царил хаос. Вещи разбросаны, словно после борьбы. Каталка была перевернута, а под ней лежала Катя – без признаков жизни. Под Катиным затылком с пугающей скоростью ширилась лужа крови.

Я подняла крышку повыше. В медпункте, кажется, никого не было, и я решилась. Кое-как вылезла из камеры и, шатаясь, подошла к Кате.

– Катя, – шепотом позвала я. – Катя? Ты меня слышишь?

Катя не реагировала.

Я тронула ее за плечо, осторожно потрясла. Опять никакой реакции. Я опустилась на колени в скользкую и липкую кровь, чтобы понять, дышит раненая или нет. Дыхания я не услышала; я вообще не видела никаких признаков, что Катя дышит. Поднимать Катину голову, чтобы обследовать рану, я не решилась – на груди Кати, прижимая ее к полу, лежала каталка. Я встала и попыталась сдвинуть тяжесть.

Голова у меня все еще была мутной от наркотиков, и я, видимо, действовала слишком медленно. Услышав шаги у себя за спиной, я обернулась, но не успела ни увидеть, кто это, ни защититься. Что-то тяжело ударило меня в висок, и в глазах потемнело.






Генри




Я нашел Полковника внизу, на полоске берега за домом – там, где мы с Анной были накануне вечером. Полковник стоял, не сводя глаз с моря. Ветер усилился до штормового, но Полковнику, кажется, не составляло труда держаться прямо. Он был большим несгибаемым человеком, но, подойдя ближе, я заметил, что плечи у него поникли.

– Вы что-нибудь видите? – крикнул я, чтобы он услышал, что я подхожу.

Он обернулся. Покрасневшие глаза отекли и слезились. Полковник уставился на меня пустым взглядом, и мне пришло в голову, что у него, наверное, страшное похмелье. Или оно уже близко. Старые алкоголики не так уж тяжело переносят это состояние – скорее, пребывают в нем бо́льшую часть времени.

Полковник снова отвернулся к морю.

– Отвратительно это все, – сказал он, когда я подошел к нему. – Она была такая милая.

Я не стал бы характеризовать Анну словом “милая”, но не заметить печали в голосе Полковника было невозможно. Вполне нормально, что человеку вроде него симпатичен человек вроде Анны. Две рабочие лошадки. Я хотел что-нибудь сказать, но не знал что и просто молча стоял на ветру. Поглубже засунул руки в карманы и втянул голову в плечи, пытаясь защититься от секущего ветра. Дохлый номер. Серый дневной свет и секущий ветер, полный мелких соленых брызг, ощущались на лице, как наждак.

– Тут кое-что не сходится! – почти прокричал вдруг Полковник в ветер.

– В каком смысле?

От ветра и у меня заслезились глаза, и я вытер уголки тыльной стороной ладони. Пальцы мои еще пахли Анной, и в долю секунды словно увидел ее перед собой, в темноте. Изгиб бровей. Бедренные косточки. Темная ямка между ключицами.

– Вот это. Все вместе. Этот остров. Эта смерть. Люди, собранные для этого задания.

Полковник повернулся и испытующе посмотрел на меня, словно ждал, что я что-то скажу, дам ему информацию, которой ему сейчас не хватает. Я промолчал, и он снова отвернулся.

– Не сходится, и все, – коротко сказал он.

Он проследил взглядом за Лоттой. Одетая в шерстяное пальто, слегка растрепанная, она наобум обшаривала вершину склона, где редкие кусты переходили в непроходимые заросли. Иногда порывы ветра едва не сдували ее, и она оступалась вниз по склону. Я усомнился в безопасности ее прогулки: не крикнуть ли, чтобы она спускалась? В тени дома, который неровной громадой высился над ней, она казалась хрупкой тетушкой, обронившей кошелек, а не человеком, который ищет убийцу.

– И насчет радиопередатчика, – сказал Полковник. – Меня беспокоит, что он не работает. Очень беспокоит. Кстати, вам известно, что это за место?

Я покачал головой.

– Мне тоже неизвестно, и это меня опять-таки беспокоит. Я полагал, что кое-что знаю о таких островах. Невозможно не спрашивать себя, что здесь было раньше. Для чего могла понадобиться неприступная скала и дом на ней.

– И что вы думаете? – спросил я.

– Ничего. Но я задаю себе вопросы.

– Вы знаете Председателя?

Ветер отнес мои слова в сторону, но Полковник все же их услышал.

– Да как сказать. Я знаю про него. Он выскочка. – Полковник выплюнул из себя это слово. – Выскочка с амбициями. Такие хуже всего.

– Вы ему доверяете?

– Не больше, чем вам. Или кому-то еще из собравшихся здесь. Как и вы сами, смею предположить.

Я не ответил, и Полковник продолжил:

– Я напился, но я не дурак. Я все замечаю. Вот вы, например. Я вижу, что именно вы делаете. Вы делаете свое дело хорошо. Но я вижу, что вы делаете свое дело.

У меня подскочил пульс. Это ничего не значит, он старый разведчик, ему мерещится, он всех подозревает. Я – нормальным, как я надеялся – голосом спросил, что он имеет в виду.

– Да вы сами знаете, – сказал Полковник. – Вы ведете наблюдение. Я же вижу.

Казалось, он хочет сказать что-то еще, но я не хотел подстегивать его паранойю, задавая вопросы. В полном соответствии с его коротким призывом не распространять страхи и подозрения. Правильно ли было отдавать ему контроль над ситуацией?

– Что вы подумали, когда нашли ее?

Вопрос слетел с моих губ слишком быстро. Мне-то казалось, что я лишь сформулировал его у себя в голове. Пора мне отслеживать признаки собственной усталости.

– Сначала я подумал, что она как-нибудь случайно упала. Может, потеряла сознание – у моей жены подскакивало давление, когда она вставала, и я подумал, что Анна могла удариться. Но эти синяки на шее… – еле слышно закончил Полковник.

Ни он, ни я не собирались уходить с берега на поиски неизвестного убийцы. Я понял, что Полковник тоже не верит в его существование.

– А вы, кстати, откуда пришли? – Полковник вдруг повернулся ко мне.

– С той стороны дома.