Движущиеся картинки

– За этим не следует усматривать… э-э… так сказать, личного… выпада…

– А я хочу знать, как она сделана, дружище! Только представь, какие здесь возможности для настоящего спортсмена!

Казначей попытался вообразить одну-две такие возможности.

– Мне кажется, что при создании своего устройства Риктор не рассчитывал, что оно будет использовано в целях убоя невинных тварей, – промямлил он, уже ни на что не надеясь.

– А что мне до его расчетов! Где эта штука сейчас?

– Я распорядился обложить ее мешками с песком.

– Хорошая мысль. Это…

…Уамм… уамм…

Из коридора донесся приглушенный звук. Волшебники обменялись многозначительными взглядами.

…Уамм… уамм УАММ.

Казначей затаил дыхание.

Плюм.

Плюм.

Плюм.

Аркканцлер бросил взгляд на песочные часы, стоящие на каминной полке.

– Теперь она срабатывает каждые пять минут, – заметил он.

– И бьет тремя шариками подряд, – отметил казначей. – Надо распорядиться, чтобы положили побольше мешков с песком.

Он полистал пачку бумаг. Вдруг взгляд его зацепился за некое любопытное слово.

«Реальность».

Казначей взглянул на почерк, ровно струящийся по странице. Буквы были мелкие, сжатые, старательно выписанные. Кто-то говорил ему, что такая манера почерка объясняется анальным задержанием, которым на самом деле страдал Числитель Риктор. Казначей понятия не имел, что это значит, и от души надеялся вечно оставаться в своем неведении.

Другим любопытным словом оказалось «измерение». Взгляд казначея скользнул к началу и уперся в подчеркнутое заглавие, гласящее: «К вопросу касательно объективного измерения реальности».

В верхней части страницы помещалась диаграмма. Казначей впился в нее взглядом.

– Нашел что-нибудь? – спросил аркканцлер, не поднимая головы.

Казначей сунул бумагу в рукав мантии.

– Ничего существенного, – сказал он.



Где-то внизу с грохотом бился о берег прибой. (…А еще ниже, глубоко под водой, омары, пятясь задом, расхаживали по затонувшим улицам…)

Виктор подбросил в костер щепку. Она загорелась синим от соли пламенем.

– Не понимаю ее, – сказал он. – Вчера была совершенно нормальной, что ей сегодня в голову ударило?

– Одно слово, суки… – посочувствовал Гаспод.

– Ну, так далеко я бы не стал заходить, – возразил Виктор. – Просто иногда она ничего не слышит.

– Глухая к тому же, – вздохнул Гаспод.

– Разум и нормальная половая жизнь несовместимы, – заметил Господин Вовсе-Не-Топотун. – Мы, кролики, куда спокойнее относимся к этому вопросу. Пришел, взял, поблагодарил, пошел дальше.

– Попробуй принести ей в подарок вкусную мышку, – посоветовал кот. – Против присутствующих я ничего не имею, – виновато добавил он, избегая гневного взгляда Отнюдь-Не-Писк.

– Мне от моей умственной деятельности тоже мало радости, – пожаловался Господин Топотун. – Неделю назад никаких сложностей не было. А теперь мне все время нужно сначала беседу завести. А они только сидят да носами дергают. Сущим идиотом себя чувствуешь.

Раздалось придушенное кряканье.

– Утенок интересуется насчет твоей книги. Что там нового? – перевел Гаспод.


– Читал ее во время обеденного перерыва, – сказал Виктор.

Снова раздалось раздраженное кряканье.

– Утенок говорит, халтуришь.

– Послушай, не могу же я все бросить и отправиться пешком в Анк-Морпорк, – возмутился Виктор. – Это несколько часов дороги. А мы с утра до ночи картинки делаем!

– Отпросись на денек, – посоветовал Господин Топотун.

– В Голывуде такое не поощряется, – ответил Виктор. – Меня уже раз увольняли – спасибо, больше не хочу.

– Сначала уволили, а потом назад взяли. И денег прибавили, – напомнил ему Гаспод. – Очень занятно. – Он почесал ухо. – А ты напомни Достаблю, что в твоем контракте есть пункт касательно выходных.

– Нет у меня никакого контракта. Ты сам знаешь. Поработал – получил деньги. Все просто.

– М-да, – сказал Гаспод. – М-да. М-да? Устный контракт. Просто, говоришь? Это мне нравится.



Приближался рассвет, и Детрит его встречал, затаившись в тени, что пролегала у задней двери «Голубой Лавы». Весь день неведомые доселе страсти сотрясали его тело. Всякий раз, закрывая глаза, он видел перед собой фигуру, похожую на такой аккуратный, ровный валунчик.

Нужно было взглянуть правде в глаза.

Детрит влюбился.

Да, все эти годы в Анк-Морпорке он только и делал, что за деньги вышибал из людей дух. Да, это была грубая жизнь, жизнь без друзей. Одинокая жизнь. Он уже смирился с мыслью о безрадостной холостяцкой старости. И вот внезапно Голывуд дарит ему шанс, о котором он и мечтать не мог.

Он был воспитан в строгих правилах и до сих пор отчасти помнил лекцию, прочитанную ему отцом, когда он был совсем молодым троллем. Если увидишь девушку, которая тебе понравится, не кидайся к ней сразу. Есть свои правила.

Он отправился к морю и отыскал камень. И не первый попавшийся. Тролль искал прилежно и сумел найти большой камень, гладко обкатанный морем, покрытый розовыми и белыми прожилками кварца. Девушки такие любят.

Теперь Детрит, обмирая сердцем, ждал, когда девушка закончит работу.

Он пытался сочинить вступительные слова. Никто ведь не учил его, что нужно говорить. Он вообще не был мастером разговаривать – не то что эти умники, Морри с Утесом. В сущности, у него и надобности никогда не было в большом запасе слов. В полном унынии он поддал ногой песок. На что он нужен такой элегантной даме?

Послышался топот тяжелых ног, дверь отворилась. Предмет его пылких желаний вышел в ночную темноту и вдохнул полной грудью. Для Детрита это было словно кубик льда, приложенный к шее.

Он испуганно взглянул на свой камень. Теперь, рядом с ней, камень казался не таким уж большим… Но, может, важно то, что ты сумеешь им сделать.

Да, надо действовать. Говорят, первый раз никогда не забывается…

Он размахнулся и ударил ее камнем точно между глаз.

И вот тут все пошло наперекосяк.

Согласно традиции, девушка, оправившись после удара и в случае, если она удовлетворена качеством камня, должна немедленно проявить благосклонность ко всему, что может предложить ей тролль, – к примеру, провести вместе ночь, пытая какого-нибудь человечка, хотя сейчас, конечно, это было не принято, по крайней мере если существовала опасность быть пойманным с поличным.

Однако то, что сделала Рубина, было противно всяким традициям. Сузив глазки, она вкатила Детриту такую звучную оплеуху, что у того едва глаза из орбит не выскочили.

– Ты, безмозглый тролль! – рявкнула она оглушенному Детриту, который, покачиваясь, топтался на месте. – Ты зачем это сделал? По-твоему, я несмышленая девочка, которая недавно спустилась с гор? Ты что, не знаешь, как это делается?

– Но… но… – бормотал Детрит, перепуганный ее гневом. – Я не мог спросить позволения у твоего отца ударить тебя. Я не знаю, где он живет.

Рубина надменно выпрямилась.

– Эти старомодные обычаи только для невежд неотесанных, – презрительно фыркнула она. – Это несовременно. А несовременные тролли меня не интересуют. Камнем по голове – это, может, и сентиментально, – продолжала она. В голос ее закралась неуверенность, ибо следующие слова, которые пришли ей на ум, явились неизвестно откуда. – Но лучший друг девушки – это бриллиант.

Она замолчала. Даже на ее слух, эта фраза звучала весьма странно.

Детрит, разумеется, тоже ничего не понял.

– То есть как? Ты хочешь, чтобы я выбил себе зубы?

– Ну, ладно, пусть не бриллиант, – уступила Рубина. – Но сейчас надо поступать по-современному. За девушкой нужно ухаживать.

– Так вот же я и… – начал было приободрившийся Детрит.

– Ухаживать и ухайдакать – разные вещи, – устало объяснила Рубина. – Ты должен… должен… – Она замолчала.

Впрочем, она сама не знала, что именно должен делать тролль. И все же Рубина провела в Голывуде уже несколько недель, а Голывуд был славен как раз тем, что все менял до неузнаваемости, и Рубина успела примкнуть к гигантской межвидово-женской масонской ложе, о существовании которой прежде и не подозревала. Она теперь подолгу беседовала с доброжелательными и сочувственно расположенными к ней девушками людского происхождения. И даже с женщинами из гномьего племени. Подумать только, даже у гномов ритуалы ухаживания были невероятно изящными и чрезвычайно увлекательными[15]. А уж до чего додумываются люди, просто уму непостижимо.

А вот троллиха проводит юность в ожидании оглушительного удара по голове, чтобы всю оставшуюся жизнь потом провести в безоговорочном послушании, день изо дня стряпая все то, что тролль приволакивает в пещеру.

Но нет, пришла пора перемен. Когда Рубина в следующий раз поедет домой, троллевым горам предстоит самая большая встряска со времен последнего столкновения континентов. Однако сначала стоит изменить свою жизнь.