Дважды два выстрела

— Шубина Галина Георгиевна? — довольно сухо спросила Арина, вспомнив распечатку шубинских звонков.

Та энергично закивала и принялась совать Арине потрепанный паспорт.

— Так вы идите пока, Галина Георгиевна, у нас тут дела следственные, а вы нам мешаете, — еще строже распорядилась Арина.

Когда Молодцов выводил «племянницу» из квартиры — вежливо, под локоток — та продолжала вопить про то, что она не какая-нибудь там, что она свои права знает и нечего тут всяким на ее законное имущество посягать.

Впрочем, Арина тут же про «племянницу» забыла. На Молодцова можно было положиться — он этой хабалистой тетке сейчас все как надо разъобяснит: и про права, и про всяких, и про законное имущество. Вдобавок еще и всю собственную «племянницы» подноготную выпытает. Чтоб не разыскивать ее потом по городам и весям. Отработать-то ее, как ни крути, надо. Вряд ли она и вправду что-то знает, но все же. Может, надо было на эту тетку Мишкина натравить? Впрочем, предварительную беседу Иван Сергеич проведет, а дальше видно будет.

Сейчас же важнее было понять — куда двигаться дальше. Пуля из «беретты», в соответствии с результатами вскрытия, пробила голову Шубина. А от «макарова» в таком случае куда делась? Не по голубям же, в самом-то деле, покойный Шубин палил. Тем более в полночь. Арина несколько растерянно обвела глазами комнату — как будто надеялась обнаружить пропавшую пулю от «макарова». Может, в квартире все-таки кто-то еще был, и Шубин его ранил?

Должно быть, она произнесла это вслух, потому что Лерыч задумчиво произнес:

— Гильзы «макаровской» не было, это я тебе еще при первом осмотре сказал. А вот пуля… Или в ком-то засела, в чем я лично сомневаюсь, разве что посетитель по воздуху летал, ну или в стенке застряла. Вряд ли мы при осмотре след выстрела пропустили, но… стенки разные бывают. Мы однажды, помню, так пульку прозевали: обои старые, лоскут под сквозняком отошел, результат — пуля в стене, а снаружи никаких следов. Так что я, пожалуй, для полного спокойствия посмотрел бы эту комнату на предмет посторонних металлических включений. Тут всего-то пятнадцать метров, быстро управимся.

— У тебя что, металлоискатель с собой? — изумилась Арина.

Зверев только плечом повел — мол, за кого вы меня держите, у меня все нужное с собой.

Дожидаясь, пока он обследует металлоискателем стены и прочие подходящие поверхности, Арина вышла в крошечную прихожую — еще раз осмотреться. Хотя чего там осматриваться! Узкое полуслепое зеркало, обувная полка, отец почему-то называл такую галошницей, вешалка с двумя куртками — легкой зеленоватой ветровкой и тяжелой коричневой кожанкой. Гм. Должно быть еще что-то зимнее, подумала она, не в кожанке же Шубин зимой ходил. Хотя кожанка солидная, модель «пилот», с меховым воротником и — она заглянула внутрь — такой же подстежкой. Если свитер потеплее, то вполне сойдет. Или зимнее на антресолях?

Она задрала голову. Вот, кстати, антресоли-то они тогда не осмотрели. Может, там целый архив спрятан. Подтянула притулившуюся под вешалкой табуретку поближе, взобралась, потянула на себя аккуратную, выкрашенную в цвет слоновой кости дверцу, немного опасаясь, что содержимое сейчас повалится ей на голову…

Но содержимого было немного. Кое-какая обувь, пакет с темно-зеленым пуховиком, пара-тройка пластиковых канистр, лыжи с двумя комплектами палок, старый потертый портфель…

Есть!

Усевшись прямо на пол, Арина отщелкнула замки, потянула дрожащими пальцами портфельные створки… и чуть не выругалась. Сверху возлежал пакет с новенькой фурнитурой для унитазного бачка. Под ним — три мотка разного провода, еще один пакет — тоже с сантехническими запчастями, включая лист чего-то похожего на белую резину и шмат давным-давно нигде не используемой уплотнительной пакли. Изолента — синяя и черная. Клещи. Ручная дрель. Гремящая банка из-под растворимого кофе — гвозди, шурупы и прочая железная мелочь. На самом дне портфеля покоились ножовка и небольшой топорик в брезентовом чехле. Арина прощупала дно и стенки портфеля — ничего. Ни потайных карманов, ни зашитых «ценностей». Просто старый портфель с инструментами. Не про ту профессию Маяковский писал, подумала она сердито: «изводишь единого слова ради тысячи тонн словесной руды» — это ведь не про поэзию, это про нас, про следователей. Разве что ищем не только среди слов, но и среди всякого… мусора. Портфель она, впрочем, сложив в него «мусор», аккуратно вернула на антресоли. Еще и постаралась поставить его на то же самое место.

— Чего это у вас, Руслана Алексеевна… — донесся с лестничной площадки рассыпчатый мишкинский баритон.

Неожиданно донесся, так что Арина едва с табуретки не сверзилась.

Опираясь о косяк, спустилась на пол, сделала шаг, другой, осторожно потянула на себя входную дверь…

Нет, больше ничего не слышно, одно сплошное «бу-бу-бу». Побасовитее — Стаса, позвонче — соседкино. Хотя насчет «позвонче» не совсем правда. Руслана Алексеевна отвечала Мишкину как-то сипло, точно плакала недавно. А после и вовсе замолчала. Минуты через три замолк и Мишкин.

А из комнаты донесся зов Зверева:

— Вершина, ты где? Я закончил.

Действительно, времени его поиски заняли немного. Но результата — желаемого, во всяком случае — не принесли.

— Значит, кто-то все-таки был? — растерянно спросила Арина. — Ну то есть искомая пуля в чьем-то теле?

— Арина Марковна! — криминалист укоризненно покачал головой. — Даже я помню, что во время первого осмотра балконная дверь была нараспашку. Вот как и сейчас.

Балконную дверь на время следственного эксперимента они распахнули — для большей точности. В ту сторону и стреляли. Арина выглянула. Здоровенная ворона, старательно пытавшаяся оторвать зацепившийся за балконные перила грязно-белый шнурок, уставилась на незваную гостью с явным раздражением — чего приперлась, это моя веревочка! С минуту они взирали друг на друга: ворона — недовольно, Арина — выжидательно и даже с некоторым восхищением: какая, однако, уверенная в себе птица, ей надо, и все тут. И не боится даже. Она как будто видела, как в птичьей голове перекатываются шарики мыслей: хорошая веревочка, хочу, человечина большая, опасно, нет, руками не машет, камнями не кидается, не угрожает, может, уйдет, хочу этот шнурок… Поняв, что «человечина» уходить не собирается, ворона раздраженно передернула черными, матово блестящими плечами, произнесла громкое, явно ругательное «кар-р-р», резким движением оттолкнулась от перил и тяжело полетела куда-то в сторону, почти сразу пропав из виду.

Забавная птица, подумала Арина, может, Шубин ее прикармливал? Гнездится, наверное, где-то рядом, может, прямо на этом пустыре. И вполне может быть, видела что-то интересное… Жалко, что дикие вороны не разговаривают, вот бы расспросить ее. Хотя ночью они спят, так что ничего она не видела и не слышала.

Возле дома и поодаль торчали какие-то деревья, но — сбоку, на пути гипотетической пули ни одно из них не стояло. В основном же за балконом простирался пустырь.

Туда они все и переместились после столь же быстрого, сколь безрезультатного осмотра балкона.

Хорошо хоть дождя давно не было, все так же сердито думала Арина, не то мы бы тут вовсе застряли. Хлама в заполонявших пустырь зарослях бурьяна и амброзии попадалось изрядно, в том числе и металлического, так что детекторы пищали почти не переставая, сообщая о пивных банках, бутылочных пробках и прочем бесхозном железе. Мусор, так сказать, человеческого происхождения мешался со следами жизнедеятельности домашних питомцев — похоже, на пустыре собирались собачники со всего микрорайона.

Неширокой же, метров в десять, полосы, украшенной чахлыми островками боярышника и американского клена, вдоль тыльной стороны шубинского дома собачники, похоже, избегали. Это пространство явно облюбовал местный, так сказать, бомонд. Вместо собачьих экскрементов землю густо покрывали полусгнившие окурки. В более теплое время тут, должно быть, собиралось местное общество подвального пошиба. Алкаши, наркоманы и прочие бомжи. Хотя наркоманы сюда, похоже, забредали нечасто, пустых шприцев Арина насчитала всего пять. Зато пузырьки из-под аптечных настоек — перца, коры дуба и того же боярышника — поблескивали отовсюду. Кое-где виднелись и мятые пластиковые бутылки. Одна громко хрустнула под Арининой ногой, гадко присвистнув дыркой в донышке.

Арина уже почти уверилась, что найти что-то в этом хаосе — затея безнадежная — когда Зверев помахал рукой с дальнего края пустыря:

— Эй, Марковна! Есть! Вижу! — и, пока Арина к нему шла, добавил, хмыкнув. — Три штуки, как заказывали. Не рядом, но вполне в шаговой доступности. Две предположительно от «макарова», третья, поближе, та, что мы из «беретты» отстреляли. Разве что местные жители любят палить из чего попало, но это вряд ли.

— Почему «как заказывали»? — удивилась она.

— Ну я же примерно представлял, куда наши сегодняшние пульки полетели, вот и рассчитывал, что рядом с ними что-то обнаружится. Помните, как Том Сойер потерянный шарик отыскивал? Кидал такой же и приговаривал: «Брат пойди найди брата», — он подмигнул. — Или следователи только УПК читают? Нехорошо, Арина Марковна, надо поддерживать культурный уровень, — ерничал довольный криминалист.

Арина разглядывала находки почти с восторгом. Она ведь уже решила, что искать что-то на захламленном пустыре бесполезно, чуть не отдала команду сворачиваться. Ну надо же — все-таки повезло!

Из «макаровских» пуль одна и впрямь была ясно сегодняшней — яркая, чистая, свеженькая. Вторая лежала наверняка дольше, потеряв блеск, потускнев, поблекнув. Пуля от «беретты» поблескивала поближе к дому.

— В точном соответствии с законами баллистики, — пояснил Лерыч.


— Изымаем. Все три, — вздохнула Арина. — А это точно та, которую мы в квартире не нашли?

Зверев только хмыкнул и пальцем у виска покрутил.

— Может, тогда еще поискать? — предложил, сверкая от сыщицкого азарта глазами, Клюшкин. — Может, тут и вправду залежи? Мало ли кто развлекается.

— Но тогда соседи хоть что-то хоть когда-нибудь слышали бы, разве не так? А никто ни про какую стрельбу — ни полсловечка. Кроме ночи смерти Шубина, — Арина старательно избегала любой предварительной квалификации: мало ли что Плюшкин сказал, черт его, в самом деле, знает, что тут, убийство, самоубийство или вовсе несчастный случай. — Да и про тогда все, кто хоть что-то слышал: соседка эта, из второго подъезда мужик, у которого балкон рядом, мамаша молодая из квартиры наискось над Шубиным — все говорят, что слышали «ба-бах» примерно в полночь. А медики утверждают, что смерть наступила часа в четыре утра.

— А если кто-то… — с еще большим азартом продолжал Клюшкин. — Ну вот я только что кино смотрел, там покойника в холодильник сунули, и медики ошиблись на несколько часов.

— Тело не перемещали, — устало возразила Арина. — К тому же в шубинский холодильник даже поросенка не очень-то засунешь, тем более взрослого мужика. А самое главное, — она укоризненно посмотрела на кинолюбителя, — в таком случае медики ошиблись бы в другую сторону. Ясно? Ну то есть тело остыло бы сильнее, чем оно остыло.

— А если, — не унимался «кинолюбитель», — его наоборот, согрели? Ну чтоб медленнее остывал?

— Угу, — буркнула Арина. — Грелками обложили. А потом эти самые грелки благополучно самоликвидировались. Потому что убирать их было некому — следов постороннего присутствия в квартире нет. И, кстати, заключение о времени смерти медики делают на основании не только температуры тела, а еще массы показателей. В комплексе. И на четырех утра — ну плюс-минус час — настаивают вполне категорически.

Зря она сорвалась на этого… любителя кино. На самом деле он просто под руку попался: злилась она на себя. Еще по Питеру она помнила это ощущение: собираешь факты, собираешь, а дело не складывается. Даже кажется, что каждый новый факт отодвигает от разгадки. Потом-то все наверняка сложится, но пока что — полный туман. А тут еще этот Клюшкин. Зачем Молодцов со Стрелецким прихватили с собой этого юнца, Арина особо не интересовалась — у оперов свои резоны. А тот, похоже, впервые попав в расследование более серьезное, чем кража соседской простыни, прямо-таки излучал энтузиазм. На фоне его азартно горящих глаз она чувствовала себя чуть ли не патриархом следствия. Точнее сказать, старой перечницей. Причем довольно тупой перечницей. И потому раздраженной.

Но не сдавать же назад — так и вовсе лицо потеряешь. И она прицепилась к очевидному, буркнув кипящему жаждой деятельности Клюшкину:

— За интеллектуальную подмогу спасибо, конечно, но как насчет понятых? Мне самой…

Договорить она не успела.

— Мы уже туточки! — раздался за спиной знакомый голос шубинской соседки-собачницы. — А это Динара, уборщица наша.

Господи, у нее хоть регистрация-то в порядке, охнула мысленно Арина, взглянув на худенькую черноглазую Динару, которая робко улыбалась и непрерывно кивала.

Но Молодцов уже переписывал паспортные данные, так что с регистрацией у Динары все было, видимо, в порядке. Эх, подумала Арина, вот если бы и со всем остальным было так же легко.





* * *


Факты, говорите, превыше всего, сердилась Арина, торопливо шагая к «милицейскому» тиру. От шубинского дома идти было далековато, но она решила пройтись — успокоиться и подумать. Обнаружение «макаровской» пули подтверждало, в общем, рассказ соседки о выстреле в полночь. Но ясности это не прибавляло. Собрав только что разобранные часы, вспомнилась ей старая шутка, вы непременно обнаружите на столе несколько «лишних» деталей — причем часы еще и ходить будут. Вот и с Шубиным та же история: часы идут, а рядом, однако ж, «лишние» факты разлеглись во всей своей красе. И куда их приткнуть?.

Почему в квартире, где царил порядок, подтяжки валялись едва ли не посреди комнаты?

Откуда взялся лишний — полуночный — выстрел? В кого стрелял Шубин из своего «макарова»?

Зачем он, взяв в руки «беретту», обернул ладонь манжетой рубашки? Только так можно объяснить хлопковые волокна на ее рукоятке и отсутствие потожировых следов на ней же. Но — зачем? Если из «беретты» стрелял неведомый убийца, то почему он не сделал самое простое — не приложил к рукоятке ладонь мертвеца?

Сам по себе каждое из этих обстоятельств — мелочь, пустяк. Но вместе они производят впечатление… странное. Даже если забыть о предсмертном «признании». А про него еще поди забудь!

Неужели у старого опера и впрямь попросту поехала крыша? И никаких рациональных объяснений просто нет, а она мучается, собирает «часы», пытаясь впихнуть в них детали от, к примеру, кофемолки.

Разогнавшись, Арина едва не проскочила мимо нужного места. Если бы возле серой, с ржавыми потеками двери не возился пожилой полноватый мужик в серой форменной куртке — точно бы проскочила.

— Добрый день! — обратилась она к спине, раскрывая удостоверение и заводя привычную формулу. — Арина Вершина, следователь Кировского…

Мужик обернулся — довольно резко — смерил ее оценивающим взглядом:

— Ты, дочка, со спины-то к операм бы так не подскакивала. Даже к бывшим. Рефлексы — такая штука… неприятность может случиться. Капитан Макаров, — представился он, коротко хохотнув. — Подходящую я себе работенку подобрал, а? Прямо к фамилии. А ты потренироваться, что ли, хотела? Так у нас сегодня короткий день, опоздала ты.

— Побеседовать бы…

— Иван Ильич, — подсказал капитан, правильно истолковав ее паузу. — Тебя-то как по батюшке?

— Марковна, — сообщила она. — Можно просто Арина.

— Ну добре. Побеседовать, значит… Непременно там? — он кивнул на серую дверь. — Я ведь уж и на пульт сдал.

Наверху действительно помигивала красная лампочка — мол, сигнализация включена.

— Не обязательно, Иван Ильич. И даже не под протокол. Просто поговорить.

— Ну пошли хоть чайку попьем тогда. Под чай оно как-то легче разговоры разговаривать. Годится?

Она кивнула, соображая, что пойдет «тезка пистолета», небось, в облюбованную половиной местного оперсостава чебуречную — вон она, наискось через дорогу — и как бы ему помягче намекнуть, что это не самая лучшая идея.

Капитан Макаров, однако, в конспирации, похоже, понимал, потому что повел Арину не в чебуречную, а в другую сторону, за угол. Через полтора квартала, еще раз свернув, он распахнул желтую дощатую дверь, из-за которой так вкусно и убедительно потянуло свежим тестом и нагретым маслом, что можно было даже не задирать голову, чтобы прочитать витиеватую надпись «Блин!» над входом.