Дважды два выстрела

День пятый





* * *


Художественной галереей руководил Аристарх Петрович Туш — Арина аж крякнула, когда прочитала, настолько это звучало торжественно.

Именно звучало.

На самом деле господин директор имя носил до зевоты обыкновенное, непритязательное — Алексей Петрович Тушкин. Но псевдоним он себе придумал отличный, равно как и перекликающееся с ним название галереи: «АрТуш». И элегантно, и с «художественным» смыслом, и не вульгарно. Солидно, в общем.

Впрочем, из солидного в облике Аристарха Петровича присутствовала разве что благородная проседь цвета «перец с солью». Длинный, сухопарый, быстроглазый владыка «храма» щеголял лаковыми штиблетами цвета маренго, оливковой бархатной курткой стиля «халат русского барина» и небрежно повязанной малиновой бабочкой, напоминавшей на фоне кипенно-белой рубашки кровавое пятно.

К визиту следователя Аристарх Петрович отнесся спокойно, а что следователь уже другой — даже, кажется, и вовсе не заметил. На вопросы отвечал вполне охотно, даже на те, что ему уже задавали.

— Так почему же свет-то погас? — чуть укоризненно поинтересовалась Арина. — Его так просто отключить?

Она полагала, что директор сейчас подведет ее к электрощиту, демонстрируя — глядите, мол, все элементарно, каждый может тумблер повернуть. А она бы потом спросила: как же вы так неосторожно? Послушать, как кто-то оправдывается, всегда интересно, можно что-нибудь полезное услышать.

Но Аристарх Петрович почти возмутился:

— Да никто его не отключал! Я же вашим уже рассказывал. И показывал все. Щит заперт, его так просто не откроешь. Так что… — бархат на худых плечах колыхнулся. — Непредвиденная случайность, короткое замыкание. Проводка-то старая, а тогда дождь шел, видимо, в швы натекло и замкнуло.

— Показывали, говорите? А мне покажете? — попросила она. Вместо того чтоб попенять на легкомысленное отношение к состоянию проводки. Ему наверняка уже неоднократно пеняли, так что оправдываться не станет.

— Да смотрите сколько угодно. Правда, мы уже все починили, конечно. Точнее, поменяли проводку.

Арина скептически хмыкнула:

— Так стремительно?

Смутить директора, однако, не удалось.

— Да мы давно планировали, а когда витрину заново стеклили, то и проводку заодно поменяли. Кто же станет у нас выставляться, если тут такое возможно, — миролюбиво пояснил он. — Так ведь и до пожара недалеко. Если кто-то с именем, нам же всю жизнь расплачиваться придется. Да именитые и рисковать так не станут. И что прикажете тогда экспонировать? Шедё-овры с школьных уроков рисования?

Это «шедё-овры» прозвучало очень по-французски и — очень издевательски. Похоже, благополучие галереи волновало директора сильнее, чем все убийства вместе взятые. Интересно, он владелец или управляющий, подумала Арина. Впрочем, очень сомнительно, чтобы это играло хоть малейшую роль, а значит, нужно держаться ближе к делу.

— Понятно. Именитые заинтересованы в безопасности, а вы заинтересованы в том, чтобы у вас выставлялись известные персоны. Я-то в современном искусстве плохо понимаю. Вот, скажем, Софи действительно такая выдающаяся художница? — спросила она с почти искренним интересом. Картины, броско именуемые «волшебными мирами Софи Бриар», ей самой показались несколько… назойливыми, что ли? Чересчур яркими, чересчур светящимися, чересчур красивыми. Вообще чересчур. Хотя кто их, этих любителей искусства поймет. — Именитая, как вы выражаетесь.

— Ну как вам сказать… — задумчиво протянул Аристарх Петрович. — Что она талант, это бесспорно. Но… как бы вам пояснить… вообще говоря, талантливых художников много. Не то чтобы сотни, но уж точно не единицы. А вот почему кто-то из них вдруг в моду входит — загадка. Любой галерист что хотите отдал бы за способность такие взлеты прогнозировать, — оживившись, он заговорил чуть не вдвое быстрее. — Нет, чутье, конечно, у каждого из нас наличествует. У кого-то сильнее, у кого-то слабее — но есть, разумеется, без чутья в этом бизнесе моментально без штанов останешься. Но так чтоб наверняка… Это ведь как на скачках — даже великие знатоки не играют беспроигрышно. В этом смысле мне — то есть нашей галерее — повезло. В смысле вот этого… происшествия. Цинично, но факт. Еще немного, и Софи наверняка потеснила бы очередная восходящая звезда. То есть ее не забыли бы, нет, художник она очень своеобычный, и поклонников у нее хватает, но того ажиотажа уже не было бы. А сейчас, независимо от того, убита она или наоборот, спаслась, внимание публики надолго обеспечено. Очень надолго.

Любопытно, подумала Арина, вот и еще один возможный мотив. Вот вам персонаж, которому «происшествие» на руку, причем независимо от личности жертвы.

— И как вы сами считаете, — осторожно поинтересовалась она, — кого все-таки убили: Софи или ее сестру?

Собеседник пожал плечами:

— Не берусь предполагать. Мне бы, — добавил он после небольшой паузы, — разумеется, хотелось, чтобы в живых осталась Софи.

— Потому что, как только она вновь возьмется за кисти, ажиотаж еще сильнее станет? — съязвила Арина.

Директор повел бархатным плечом — мол, очевидно же:

— Само собой. Уж настолько-то я в механизмах популярности понимаю. Поэтому предпочитаю думать, ну или надеяться, если угодно, что в живых осталась Софи. И даже хорошо, что сейчас у нее, так сказать, творческая пауза. Это не навечно, — он махнул рукой. — Художник без рисования не может, хоть бы весь мир рухнул, все равно в итоге за карандаш возьмется. В идеале — пусть бы это случилось через полгодика, даже через год. И вот тогда, я вам скажу, ни о какой потере популярности речи бы уже не было. Художник — это ведь не только холсты или там картоны. Не оригинальность взгляда и мастерство. Биография — это очень веский аргумент на весах славы.

— Типа отрезанного уха Ван Гога? — усмехнулась Арина.

Он хмыкнул:

— Ну да…. И это вряд ли должно удивлять. Тех, кто способен оценить уникальность его живописи — единицы. Ну, положим, десятки. Причем у подавляющего большинства из них денег не наберется даже на крошечный эскиз. А вот сумасшедший дом, отрезанное ухо и все такое — это публика понимает: ах, метания души художника, давайте, давайте, это щекочет нервы, мы это купим!

Арина прищурилась:

— То есть, если в живых осталась Софи, вся эта… история ей на руку?

— С моей точки зрения — да, — согласился Аристарх Петрович. — Но… — он нахмурился. — Софи, вы будете смеяться, никогда особенно не заморачивалась по поводу денежных вопросов. То есть ей важно было, что ее работы покупают — значит, одобряют. А за сколько — двадцать восьмой вопрос, за этим отец ее следил. Я даже сказал бы, что ей важнее всего были выставки сами по себе. Она всегда старалась присутствовать, очень внимательно слушала, что ей посетители говорят. А сколько стоят ее картины — на это ей было более-менее наплевать.

— Забавно, — Арина усмехнулась. — Вы говорите, что она ценила отзывы посетителей, а на ее сайте даже возможность комментирования отключена.

— Ну… в интернете! — директор пренебрежительно отмахнулся. — Там такого могут написать, что даже крепкий человек может себя ничтожеством почувствовать. А у художников эго хрупкое. Нет, отключение комментариев в интернете — это очень разумно. На выставках даже те, кто критикует, все-таки держатся в рамках. Ну и потенциальные покупатели предпочитают живьем работы смотреть, а не на мониторе.


— А ее вообще много покупали?

Аристарх Петрович солидно покачал головой:

— Изрядно.

— За рубежом? У нас? — уточнила Арина.

— Да и там, и у нас. Она ведь действительно популярна сейчас.

— У нас, я имею в виду не вообще Россию, а, так сказать, малую родину, то есть…

Она даже фразу закончить не успела, директор уловил мысль моментально:

— Ну так Софи ведь начала выставляться именно здесь. Не в смысле в нашей галерее, а в городе. Она же в школе еще училась, тогда много писали — ранняя звезда, новая Надя Рушева и тому подобное. С той бедной девочкой у Софи, конечно, ничего общего, но публика любит ярлыки. Первые ее картины появились, как помню, в нашем художественном музее. Нет, не в основной экспозиции, не подумайте. Они, может, вы слышали, ежегодно несколько так называемых школьных выставок проводят. В духе «Алло, мы ищем таланты». Обычно все интересное экспонируется на какой-то внешней территории — дворцы культуры, те же школы и тому подобные площадки. И обычно это выставки-продажи. Молодым талантам нужно ведь на что-то краски покупать, — он коротко рассмеялся. — У Софи, конечно, семья обеспеченная, на красках ей экономить никогда не приходилось. Но известность ее примерно так и началась. Ну то есть я точно не знаю, допускаю, что поначалу отец посодействовал. Мог, к примеру, какие-то публикации в прессе организовать. Но не обязательно. Ее и так сразу заметили. И сразу покупать стали. Потому что ярко, эффектно и очень красиво. Как, помню, кто-то из обозревателей высказался, точно ангел за кисти взялся. Впечатляюще, одним словом. Сегодня это, конечно, совсем другие уже деньги. Вот, кстати, — он прищелкнул языком, — музей ведь так ни одной ее работы и не приобрел. Сперва, видимо, не озаботились, а потом цены взлетели, сегодня музею это просто не по карману.

Забавно, подумала Арина. Что такого в холсте и некотором количестве краски — или красок — чтоб цены на этот… комплект взлетали? Если, к примеру, взять точно такой же холст и те же — такие же — краски и точно воспроизвести какую-нибудь картину. Цена будет — холст и краски. И все. И чем, простите, точная копия отличается от оригинала? Тем, что оригинал хранит, так сказать, живое дыхание художника? След его души? Мистика, и ничего более. А люди готовы за этот эфемерный «след» кучу денег отваливать… Хотя… мелькнуло в глубине сознания… может, тут и не одна мистика, может, и кое-что рациональное…

— Аристарх Петрович, а… — она замялась. — Не знаю даже как сформулировать. Мне, в смысле, следствию очень помогло бы что-то вроде списка приобретателей, помогите? Вы специалист в этой сфере, а я даже не представляю, с какой стороны начинать. На сайте я посмотрела, там, похоже, все или почти все работы, но где какая картина находится — почти везде провал. В частной коллекции, в частной коллекции — и далее все то же самое. А где те частные коллекции… — она изобразила растерянную улыбку.

— А какое это… — Аристарх Петрович оборвал себя на полуслове. — Впрочем, вам виднее. Вам полный список держателей ее работ нужен? Боюсь, что полный я вряд ли осилю…

— Да нет, — Арина улыбнулась. — Меня вполне устроил бы… ну… просто некий список. Просто чтоб я хоть какое-то представление имела. Особенно о приобретателях из нашего города.

— Договорились, — он кивнул. — Я набросаю и пришлю вам. Только, боюсь, по ценам могу уже где-то и ошибиться.

— Ничего страшного, приблизительно так приблизительно. Мне просто нужна некая печка, чтоб было от чего танцевать. Поэтому спасибо вам заранее, ваше содействие очень поможет… ну… как мне кажется.

Следующие часа полтора Аристарх Петрович гостеприимно демонстрировал Арине галерею. Сперва внутренние владения: три рабочих кабинета, один побольше, два совсем крошечных, кладовка уборщицы размером с небольшой шкаф и запасник — самое просторное из служебных помещений. Впрочем, за живописными полотнами, свисающими с потолка наподобие театральных кулис, и расставленными вдоль стен диковинными скульптурами пространство как-то терялось, съеживалось. Арине показалось, что запасник очень похож на ту кладовку уборщицы. Только помасштабнее: сказать — попросторнее — язык не поворачивался.

От собственно галереи служебный коридор отделялся временной стеной — гипсокартонной перегородкой. Такие же перегородки — немного выше человеческого роста — делили скучный прямоугольник основного помещения на многочисленные углы и закоулки. В некоторых размещались скульптуры — еще более диковинные, чем те, что захламляли запасник, — но в основном тут царили картины. Должно быть, подумала Арина, потому все и белое — чтоб ничто не отвлекало от созерцания шедевров. Или, как говорил Аристарх Петрович, шедё-овров.

Неподалеку от входа на светлом ковролине остались еще небольшие темные пятна — след случившейся здесь трагедии. Пятна были ограждены красным бархатным канатом на стальных стойках — как будто это была еще одна инсталляция. Вот хитрец этот Аристарх Петрович, подумала Арина, даже из убийства экспонат сделал. Вообще же белую монотонность нарушали лишь развешанные на перегородках и колоннах картины да две радостно-зеленых араукарии в тяжелых каменных кадках, тоже, впрочем, как и весь интерьер, белых. Пушистая зелень смягчала хирургическую белизну окружения, а запах мягкой хвои был таким свежим, что голова кружилась.

— На Новый Год наряжаем, — улыбнулся Аристарх Петрович, точно подслушав Аринины мысли. — Несколько шариков вешаем и обязательно мандарины. Тут тогда такой дух стоит!.. — он покрутил носом. — Хоть в бутылки его закупоривай и на базар — моментом разберут, так вкусно пахнет.

Витринные окна галереи изнутри были зеркальными — и стену напротив, ту, за которой размещались служебные помещения, тоже рассекали зеркальные вставки. От этого лабиринт белых перегородок, колонн и выступов казался вдесятеро больше и запутаннее. Хотя само помещение было отнюдь не огромным. Метров двести квадратных будет, прикинула Арина. Максимум триста. Школьный спортзал и то просторнее.

Да, подумала она, пожалуй, таясь за перегородками и выступами, вполне можно пройти так, чтобы снаружи тебя не видели. Особенно, если в белое одеться. А по дороге вполне можно было бы и короткое замыкание устроить — проводка шла на стыках стен и пола почти по поверхности, добраться до нее — раз плюнуть.

Это если убийца был внутри. А если стреляли снаружи?

Если свет погас в результате короткого замыкания, значит, либо это какое-то невероятное совпадение, либо — как в версии с рубильником — стрелок что-то такое заранее с проводкой проделал.

— Когда проводку меняли, ничего странного не обнаружили?

Аристарх Петрович только плечами пожал:

— Проще сказать, не обнаружили ли чего-то не, — он выделил «не», — странного. Электрик охал и ахал, изумляясь, как мы до сих пор не заполыхали от и до, и как это, как он выразился, гнилье вообще работало, причем без сбоев. Ну… почти без сбоев.

— И что, пожарная инспекция вас по этому поводу не трогала? — она изобразила удивление.

— А! — отмахнулся директор. — Кому мы нужны?

— Я, собственно, другое «странное» имела в виду, — пояснила Арина. — Ну, может, устройство какое-то обнаружилось, приспособление, что-то такое, чего там вовсе не должно было быть.

— Нет, — он равнодушно покачал головой. — Такого точно не было. Просто старая, что называется, гнилая проводка. Могло и само коротнуть, а может, как я говорил, дождем с улицы залило. Стыки мы, конечно, герметиком и раньше заделывали, чтоб ковролин не заливало, особенно зимой, когда возле витрин сугробы подтаивают. Но подтекать все равно, наверное, подтекало.

— Расскажите еще раз о… о том вечере, — попросила Арина, не ожидая, впрочем, что сегодняшний пересказ событий будет чем-то отличаться от прежних показаний директора. — Что вы помните? Где стояли, что видели и слышали.

Аристарх Петрович вздохнул:

— Ну с утра мы все проверили, чтобы свет не бликовал, чтобы цвета не дрались — ну знаете, свежим взглядом всегда нужно посмотреть.

— А почему открытие вечером было назначено?

Директор пожал плечом:

— Торжественнее как-то. Да и многим удобнее, будний же день был, люди своими делами заняты. Вечером лучше. В обед пришла Гюзель, наша уборщица. Обычно она с утра работает, но тут я попросил, чтоб в середине дня. Но мы закрыты были, так что управилась она быстро. Я еще, помню, когда она уходила, подумал: вот дождь некстати натягивает, как бы не сорвал нам открытие выставки. Но люди все равно пришли, и много. Анастасия Леонидовна, она у нас что-то вроде экскурсовода и за учет отвечает, она уже пошла в холл, потому что скоро уже нужно было открывать. И я, наверное, сразу за ней.

— То есть в служебных помещениях никого не оставалось?

— Нет-нет. В смысле никого. И двери все я закрыл… То есть… — он слегка запнулся, точно был не совсем уверен в своих словах. — Ох, если вы меня еще раза три спросите, я наверняка сомневаться начну, что я делал, чего не делал. Но пока что я точно помню, как их закрывал.

— Понятно. А когда уходила эта ваша Гюзель, служебные же двери еще открыты были? Может быть, кто-то зашел незаметно? Охранник где был?