Другая правда. Том 2

– Нет, Петя, он помчится к Климанову.

– Почему к Климанову? – не понял он.

– Потому что Климанов его сдал. Одна из моих ошибок – книга Климма. Если бы я сообразила раньше, что к чему, я взяла бы другую книгу. Но я не сообразила. Щетинин, конечно же, спросит Горевого, откуда информация, и Горевой, ничтоже сумняшеся, ответит, что приходила некая дамочка, которая пишет тексты для бренда «Владимир Климм». Щетинин, конечно, не нобелевский лауреат, но два и два сложить как-нибудь сумеет. А поскольку человек он незатейливый, то получится у него не пять и не шесть целых три десятых, а именно четыре. О господи, – вдруг простонала Каменская, – как же я ненавижу случайные совпадения! Даже случайное попадание в цель приводит меня в бешенство. Я рассчитывала на то, что Щетинин после разборок с шефом кинется выяснять отношения с манипулятором. Манипулятор поймет, что цель достигнута, успокоится и не будет больше дергать ни вас, ни меня. Я совершенно не собиралась вникать, что это была за цель и почему манипулятор решил подгадить Щетинину. Ну, решил – и решил, это их внутренние терки, меня они не касаются. Я по глупости исходила из того, что манипулятор хочет обнародовать только причастность Щетинина к неонацизму и просто использовал для этого дело Сокольникова, чтобы привлечь внимание к конкретному персонажу, а о причастности к убийству даже не догадывался. Это еще одна из моих ошибок. Теперь я понимаю, что заблуждалась. Манипулятор в курсе ситуации с убийствами. Возможно даже, принимал в ней активное участие.

– Вы хотите сказать, что Климм – преступник?

– Я хочу сказать, что он приложил руку. Не к самим убийствам, конечно, а к тому, что завертелось вокруг них.

– Слушайте, но выходит, что Щетинин – совсем дурак, что ли? Для чего он вообще ввязался в убийства Даниловых? И как мог столько лет продержаться на работе у Горевого, если мозгов нет?

– Все бывает, – со вздохом повторила вобла свою любимую фразу. – Щетинин мог, например, только делать вид, что поддерживает своего друга Андрея на этапе приготовления к преступлению и подыскания оружия, но ситуация начала разворачиваться внезапно, и у Щетинина мозги отказали, это часто случается. Вот просто не повезло ему, что все произошло именно тогда, когда он был дома у Сокольникова, понимаете? Просто не повезло. Он же крутой, он старший товарищ, бывалый сиделец, матерый уголовник, жесткий и решительный, ненавидящий быдло – такой у него был имидж. Что ему оставалось? Начать разнимать соседей и уговаривать всех успокоиться? Или присоединиться к другу? Выбор-то невелик. Может, еще какие-то причины были, но вряд ли мы о них узнаем.

Звякнул смартфон, вобла поднесла его поближе к глазам, несколько раз нажала пальцем на экран, потом позвонила какому-то Мише и коротко сообщила, что отправила ему адреса. Петр с нетерпением ждал, когда же она соизволит наконец посвятить его в свои гениальные планы. Он с удивлением понял, что как только Каменская заговорила о собственных ошибках, злость на нее куда-то испарилась. Сам Петр ни за что на свете не признался бы в том, что был не прав, тем более постороннему, в сущности, человеку. А вобла так откровенно говорит, что накосячила… Это вызывало симпатию и даже какую-то теплоту, хотя объяснить причину он не смог бы.

– Между Климановым и Щетининым пробежала блохастая кошка, – заявила Каменская. – И Климанов решил мерзко, исподтишка свести счеты, причем так, чтобы друг Дима ни за что не догадался, откуда ветер дует. Неудачно выбранная книга поломала его изысканный план. Кошка, судя по всему, была или очень крупная, или сильно блохастая. Но самое забавное, что Климанов ее видел, а Щетинин – нет. Ему даже в голову не приходит, что старый дружбан Вовка заковырял обиду.

Про сильно блохастую кошку Петру понравилось. Нужно будет взять на вооружение.

– Почему вы думаете, что кошка большая?

– Потому что усилий приложено много, время потрачено немалое. Но могу предложить другой вариант, основанный на тех же фактах: кошка была маленькой и чистенькой, но у Климанова аллергия на шерсть животных, поэтому ему хватило. Проще говоря, повод мог быть совсем незначительным, но тут на первый план выступило непомерно раздутое эго и невероятные обидчивость, злопамятность и мстительность. Что-то друг Дима сделал такое, за что кореш Вова захотел стереть его в порошок сначала руками Ксюши, потом вашими. Ну и мои руки тут по случаю подвернулись, тоже в дело пошли.

И насчет аллергии – неплохая метафора, можно использовать. «Какой у нее образный язык, – вдруг подумалось ему. – А я только сейчас обратил внимание».

– Я попросила у своего начальника разрешения привлечь сотрудников нашего агентства. Они посмотрят, как будет вести себя Горевой, куда после этого побежит Щетинин, и самое главное – подстрахуют нас с вами.

Вот это красота! «Нас с вами!» Выходит, ему, Петру Кравченко, грозит какая-то опасность. Шикарная основа для будущей статьи! Его звездный час надвигается с космической скоростью!

– Вы думаете, Щетинин придет разбираться с нами?

– Щетинин? – переспросила Каменская с искренним, как Петру показалось, удивлением. – Нет, Щетинину мы сто лет не сдались, он во всем будет винить друга Вову. Разбираться с нами придет Климанов. Но поскольку он человек интеллигентный и от криминала далекий, то вполне может взять с собой друга Диму для устрашения и силовых манипуляций. Сам-то Владимир Юрьевич силен в психологических манипуляциях, а в силовых он не спец.

– Но мы же сделали все, как он хотел! Если вы не ошиблись, конечно, – осторожно добавил Петр. – Он ведь хотел, чтобы Горевой узнал о Щетинине? Он это получил. Почему он должен разбираться с нами?

– Во-первых, я и тут могла напортачить. А во-вторых, я покусилась на его честное имя автора, заявила, что он не сам пишет свои бессмертные романы и что «Владимир Климм» это всего лишь проект, а не живой реальный человек. Ни один писатель этого не потерпит, если вкладывает в свои книги труд, душу, здоровье. Вы только представьте, насколько это обидно! А Владимир Юрьевич у нас должен быть обидчивым. Но есть и третье обстоятельство: Щетинин. Он ведь не примкнул добровольно к неонацистам, он был к ним внедрен, то есть работал на тех, кто боролся с группировками, а не разделял их убеждения. А мы с вами, получается, оболгали хорошего человека, оклеветали. Тогда Щетинин, чтобы оправдаться перед шефом, вынужден будет признаться, что сотрудничал с органами. Вот тут у меня информационный пробел, я не знаю, какие у Горевого отношения с ФСБ. Но кореш Вова, похоже, знает. И думаю, что он разработал простую, но элегантную «вилку», как в шахматах: Щетинин будет вынужден признать либо принадлежность к нацизму, либо связь с ФСБ. И то, и другое для Горевого равно неприемлемо, так что увольнение Щетинина обеспечено. План был очень хорош. Появляется статья, Щетинина увольняют, разгорается публичный скандал, репутация испорчена на веки вечные, он лишается всего, во всем виноват ушлый журналист, Климанов ни при чем. А тут мы с вами… – Каменская запнулась и с усмешкой поправила себя: – Не мы. Я. С книгой, будь она неладна. Я одна виновата, это было мое решение, не ваше. Если бы только я раньше догадалась, что существует связь «Горевой – Щетинин – Климанов»! Я была уверена, что все ограничивается связкой «Горевой – Щетинин». Надо же было столько ляпов допустить всего на одном деле! В результате мы с вами будем смирно сидеть и ждать, когда Климанов приведет к нам Щетинина, который захочет набить вам морду. Меня-то он вряд ли тронет, я – женщина позднезрелого возраста, такие, как я, редко становятся мишенью для физического воздействия. А вот вам, Петя, может прийтись несладко.

Петру внезапно стало неловко. И почему-то неприятно. Показалось, что Каменская специально настойчиво повторяет слова про собственные ошибки и умышленно подчеркивает, что Петр ни в чем не виноват, все промахи исключительно на ее совести. Зачем она так делает? Ну да, она говорила, что Петр всегда ищет, на кого бы переложить вину и как оправдаться самому, но разве это правда? Это просто ее домыслы, фантазии.

Или нет? Она права? Он действительно такой? Он такой, но не хочет сам себе признаваться в этом? Не любит говорить себе правду? Блин, как противно-то! И само по себе противно, и еще более противно оттого, что это увидела, раскусила и озвучила сушеная вобла.

Ему захотелось перевести разговор в другое русло, чтобы не слышать эти беспрестанно повторяемые слова про ошибки, промахи, ляпы и косяки.

– Мы долго еще будем здесь сидеть? – спросил он.

– Посидим пока, – неопределенно ответила Каменская. – Вы куда-то торопитесь?

– Просто спросил. Жалко время терять, можно было бы над делом поработать.

– Так мы и работаем. Только в другой обстановке и другим способом.

– Всё равно я не понимаю, чего мы тут ждем, – Петр не смог скрыть раздражения.

– Мы ждем, когда мои коллеги установят человека, который отслеживает наши с вами передвижения. Он где-то неподалеку, возможно, мы даже видим его…

Петр попытался оглянуться, но пальцы Каменской тут же легли на его руку и сжали крепко, повелительно.

– Так и знала, что вы тут же начнете головой вертеть, – с упреком сказала вобла. – Сидите спокойно, смотрите мне в глаза, не дергайтесь. У нас отличная позиция, угловой столик, за нашими спинами никого нет, люди за соседними столиками на виду. Если не будем заметно повышать голос, наш разговор вряд ли кто-то услышит. Я не исключаю, что в данный момент за нами уже никто не наблюдает. Расслабьтесь. Климанову сообщили, что мы ездили домой к Горевому, разговаривали с его подружкой, теперь у него есть все основания считать, что затея удалась, мы слили Диму Щетинина. Или еще не слили, а только провели разведопрос, прощупали почву, собрали предварительную информацию, прикинувшись потенциальными заказчиками дизайн-проекта для квартиры. Но в любом случае мы движемся в нужном для Климма направлении, так что он может особо не беспокоиться. О результатах нашего визита он узнает чуть позже, а пока надзор за нами не очень-то и нужен, так что свою шавку он мог и отозвать. С нами все уже понятно, теперь куда интереснее смотреть, что будет делать Горевой, а потом и Щетинин. Не думаю, что у нашего писателя целый штат подручных. Работа шавки тоже денег стоит, оплата, скорее всего, почасовая, а Владимир Юрьевич не производит впечатления человека, обремененного избыточными финансами. Тиражи его книг весьма невелики, да и самих книг немного, всего четыре, зарубежных переводов нет. Ему приходится быть расчетливым и экономным.

Ага, как же! А взятки, которые он брал, когда в мэрии работал? Вобла совсем уже заговариваться начала, путается в своих же собственных рассуждениях, забывает, о чем только что рассказывала.

– Взятки, да, – кивнула она, ничуть не растерявшись от его вопроса, заданного ехидным тоном. – Но ведь я не зря употребила слово «избыточные», когда говорила о финансах Климанова. Неважно, сколько у человека денег, важно, что он сам думает по этому поводу. Судя по адресам, которые мне прислали, квартира у него самая обычная, дача тоже не дворец, хороший деревянный дом, просторный, обставленный, но не более того. Место там не самое дорогое, престижных дачных поселков нет. Он не роскошествует. Он собирается прожить еще много лет и тратит экономно, чтобы хватило на спокойную комфортную жизнь до глубокой старости. Нынешние доходы невелики, а прежние накопления имеет смысл беречь и не расшвыривать на все подряд. Климанов – человек плана и разумного расчета, спокойный и терпеливый. Вспомните, что я вам говорила о самых успешных квартирных ворах.

Каменская убрала руку и в очередной раз закурила.

Но Петр никак не мог успокоиться. Неприятное чувство, появившееся от слов об ошибках, крепло и набирало силу, и теперь хотелось непременно сделать что-нибудь такое, что… В общем, он и сам не знал, что именно и зачем. Просто хотелось задать вопрос, который поставит ее в тупик и заставит признать, что ее логика ущербна. Нужно, чтобы именно он, Петр Кравченко, уличил ее, поймал на ошибке, на интеллектуальной несостоятельности, а не она сама спохватилась и призналась. Ему обязательно нужно, чтобы вобла показала себя глупой, глупее него, и тогда можно не брать в голову то, что она говорила о нем самом, о его характере и образе мышления. То, что ему так не понравилось. То, от чего портилось настроение. Достаточно дискредитировать человека, и всё, что он говорил, автоматически перестает быть правдой, это азы журналистики.

Признавать правоту воблы очень не хотелось. Поэтому надо заставить ее продемонстрировать свою глупость. До тех пор, пока она сама видит собственные ошибки и открыто их признает, она почему-то вовсе не выглядит глупой. А вот если она не увидит, а Петр ткнет ее носом, выйдет как раз так, как нужно. После чего можно раз и навсегда забыть ее длинные сентенции о вранье, самооценке, перекладывании вины и самооправданиях.

– Зачем вам помощь коллег, Анастасия Павловна? Разве вы сами не в состоянии вычислить этого наблюдателя? Вы же сыщик со стажем, с опытом, а такую простую вещь сделать не можете. Не умеете?

– Умею. Но в данный момент не могу.

– Почему?


– Для такой работы нужны два навыка одновременно: видеть других людей и оставаться невидимым самому. Причем сначала второе, а уж потом первое. Понимаете? Если у меня будет хорошая точка обзора, я вычислю наблюдателя легко и быстро. Но поскольку он наблюдает именно за мной, я никак не смогу занять эту точку, чтобы он не заметил моих передвижений. Кроме того, на мне длинная юбка, яркая и явно не по сезону, и я хромаю. В таком виде мне никак не стать незаметной, даже если объектом слежки была бы не я, а кто-то другой.

– Вам не кажется, что вы сами себе противоречите, Анастасия Павловна? – заметил Петр не без удовлетворения. – То говорите, что у Климма, скорее всего, только один помощник и он нами больше не занимается, ему важнее Горевой и Щетинин, а то вдруг заявляете, что ваши коллеги пытаются выяснить, кто за нами наблюдает. Вы уж как-то определитесь: или одно, или другое.

– Я всего лишь высказываю предположение, которое с высокой степенью вероятности может оказаться ошибочным. И мои коллеги его проверяют.

Вот черт! Выскользнула. Хромая вобла, увертливая, как угорь. Смешно! Картинка получилась такой забавной, что даже злиться расхотелось.

Каменская прочитала очередное сообщение и слегка улыбнулась.

– У нас тут чисто. Наблюдатель только один, и в данный момент он находится неподалеку от входа в здание, где располагается компания Горевого. Дом Горевого проверили, там никого.

– И что это значит?

– Понятия не имею. Но могу предположить, что наблюдатель дождется, когда Горевой выйдет, и поедет за ним, посмотрит. Или доложит хозяину и будет ждать дальнейших указаний. Скорее всего, потащится за Виталием Владимировичем, чтобы посмотреть, куда он направится. А может быть, у него задание смотреть за Щетининым. Да, – она задумчиво побарабанила пальцами по столу, – пожалуй, его объектом является именно Щетинин. Зачем наблюдать за Горевым и гадать, знает он уже или не знает, как отреагировал, когда и как собирается разобраться с Димой? Нерациональная трата сил. Проще нацелиться на Щетинина и сразу увидеть, попала пуля в мишень или ушла в молоко.

– Вы уверены, что Щетинин в офисе?

– Я – нет, но наблюдатель, надо полагать, знает, что делает. И мои коллеги тоже, надеюсь.

– А дом Щетинина проверяли? – допытывался Петр. – Вдруг там как раз второй наблюдатель.

Вобла посмотрела на него с улыбкой и мягко произнесла:

– Конечно проверяли, Петя. Не волнуйтесь. Думаю, мы можем ехать домой. Официантка на нас уже посматривает, долго сидим, ничего больше не заказываем, хороший столик занимаем, а дело к вечеру идет, скоро аншлаг будет.





* * *


– Вам придется снова остаться у меня, – сказала Настя, когда они сели в машину. – В сложившихся обстоятельствах я не могу оставить вас одного. И не могу просить ребят, чтобы они страховали и вашу квартиру, и мою.

– Меня страховать не нужно. Не такой уж я беспомощный, – независимым тоном заявил Петр.

Самоуверенное дитя! Его побуждения понятны: вызвать огонь на себя, победить противника и с гордой скромностью написать об этом. Неплохо бы еще ранение какое-нибудь неопасное, больничная койка, репортаж по телевидению. Нападение на журналиста, раскопавшего страшную правду, – шутка ли! Пиар с высокой эффективностью получится.

– Петя, не забывайте, кто такой Щетинин. Сейчас он с виду приличный человек, но раньше он был грабителем и убийцей. И никто не сможет вам гарантировать, что он полностью изменился за двадцать лет.

– Я слышал теорию, согласно которой человек полностью меняется каждые семь лет.

– А я слышала, что человек с возрастом не меняется, а только усугубляется. Так что, начнем спорить, какая из этих теорий более правильная? – сердито бросила она. – И в магазин нужно заехать, продукты купить, у меня холодильник пустой.

Автомобильная Москва двинулась от мест работы к местам проживания, ехали медленно, то и дело попадая в длинные «пробки». Бедро, которому весь день не давали спокойно полежать в удобном положении, возмутилось, и ходить к вечеру стало намного больнее, чем утром. Когда добрались до дома, остатка сил хватило только на то, чтобы разложить продукты и переодеться в халат, после чего Настя рухнула, как сноп, на диван. И почему она так устала? Ведь не вагоны грузила, а всего лишь сидела либо за рулем, либо в кресле в гостиной у Горевого, либо за столиком в кафе. В общем, не надорвалась. «Возраст, – тоскливо подумала она. – Вроде ничего не делала, только мозгами шевелила и нервничала, а энергии истратила – как марафон пробежала. Что будет дальше? Через десять лет начну отдыхать после каждого похода на кухню за чашкой кофе? Кошмар какой!»

Звякнул сигнал сообщения. «Зайду?» – написал Миша Доценко. Настя быстро ответила: «Жду!» И уже через пару минут запереливался дверной звонок. Быстро встать с дивана не получилось, и она попросила Петра открыть дверь. Увидев ее хромающую и в халате, Миша выразительно округлил глаза.

– Картинка, однако! – протянул он и поцеловал Настю в щеку. – Ну что, прилетело тебе от Стасова? Он вне себя был, когда со мной разговаривал.

Потом повернулся к Петру, протянул руку:

– Михаил.

– Петр, – солидно ответил журналист, отвечая на рукопожатие.

– Чай будешь? – спросила Настя.

– Спасибо, нет. Я на секунду забежал, только поздороваться, познакомиться с Петром, глянуть, как вы тут, и вторые ключи взять. Ну и доложиться. По последним данным, Горевой и Щетинин вышли из здания вместе, о чем-то беседовали вполне дружески и так же дружески распрощались. Горевой с водителем и охранником сел в свою машину, Щетинин – в свою. Соглядатай двинулся вслед за Щетининым.

Ну да, примерно так она и ожидала. Алина никому не звонила, ждет, когда Виталий Владимирович явится к домашнему очагу. Сперва покормит, приласкает, а уж потом обрадует приятными известиями.

– Один человек у нас возле дома Горевого, второй едет за Щетининым и там останется, сколько потребуется. К третьему объекту я пока никого не отправлял, но если нужно…

– Не нужно, Мишенька. Третий объект нам интересен только вместе со Щетининым. Если Щетинин к нему поедет, то и человека за собой приведет. Будем экономить человеческие ресурсы. А ты, стало быть, нас пасешь?

– Не пасу, а охраняю, – поправил Доценко. – Ладно, Настюша, пойду я на свой пост, попозже еще разок зайду, хорошо? У вас отбой в котором часу?

– Да что ты, мы вообще вряд ли заснуть сможем сегодня, – засмеялась Настя. – Так что милости просим, в любое время ночи тебе поднесут чашку чаю и кусок еды.

– А я не за чаем приду.

– А за чем же? Неужто за водкой? – с деланым ужасом спросила она.