Другая правда. Том 2

– «Замечание адвоката: на мой вопрос, бывал ли свидетель после третьего сентября в квартире на Чистопрудном бульваре, он ответил, что в сентябре бывал три-четыре раза». Подпись адвоката. Подпись следователя. Всё.

– Доверенность на этапирование на какую дату?

– Сейчас, момент… Доверенность составлена двадцать первого января, само этапирование двадцать второго.

– Следующий после очной ставки документ с какой датой?

Снова щелканье мышкой.

– Протокол допроса сестры Сокольникова, двадцать пятого января. Есть титульный лист и третий, второго нет. На третьем она подтверждает, что никогда не видела Щетинина за рулем и брат никогда не упоминал, что Щетинин его куда-то возил на автомобиле.

– Понятно. Стало быть, можем с полным основанием полагать, что очная ставка была проведена двадцать второго января. Щетинин этот где-то мелькал, как мне помнится…

– Так допрос же его есть, почти целиком изъятый, там одна страничка всего, вы только недавно записывали. И еще один, правда, тоже неполный, во втором томе. Вы забыли?

– Да нет, – Настя потерла ладонью лоб, – про допросы я помню, но было что-то еще.

Она посмотрела на часы и ужаснулась: почти девять вечера!

– Петр, вам домой не пора? – испуганно спросила она. – Я вас так задержала. Извините, увлеклась.

– А то, что вы сейчас подумали об этом Щетинине, – это важно?

– Кажется, это и есть та ошибка, которую мы искали. Но я не уверена.

– Вы сегодня еще будете работать, Анастасия Павловна?

– Обязательно. Мы же на самом интересном месте остановились. Теперь не успокоюсь, пока в голове всё не уляжется.

– А можно, я останусь и поработаю вместе с вами?

Настя скептически подняла брови.

– Останетесь до утра? Вы серьезно?

– Ну пожалуйста, Анастасия Павловна! Можно, я останусь, пока вы работаете, а когда будете спать ложиться, вызову такси и уеду. Хоть в три часа ночи, хоть в четыре! Правда, завтра утром все равно к вам ехать, вы же мне обещали субботу вместо четверга…

Н-да, кажется, поисковый азарт – болезнь заразная. Еще пять минут назад парню было скучно и тошно, а сейчас глаза загорелись, даже готов ночь провести без сна.

– Тогда давайте ужинать.

Она медленно и неловко поднялась с пола. Все тело болело и стонало.

– Разносолов не предлагаю, их просто-напросто нет, но мясо осталось. Будете?

Петр просиял.

– С удовольствием! Было очень вкусно. Значит, вы разрешаете остаться?

– Разумеется. Помощь мне не помешает. Да и баба Зоя порадуется. Если дело дойдет до сна, постелю вам на диванчике в кухне.

Она разогревала остатки мяса с овощами, раскладывала по тарелкам, жевала, почти не чувствуя вкуса, мыла посуду, пила кофе, а в голове постепенно складывалась картинка. Какой-то документ, не то справка от оперативников, не то ходатайство о продлении сроков, не то еще что-то, где указано, что свидетель Щетинин не может быть допрошен, так как находится в больнице… Протокол допроса Щетинина, неполный, в котором на какой-то оставшийся на изъятом листе вопрос следователя он отвечает, что «не мог» чего-то сделать, потому что с начала сентября и до конца октября находится сначала в командировке, потом в больнице… Протокол без титульного листа, у Насти в таблице все отмечено, она точно помнит, что смогла найти в обрывках показаний и в других документах только фамилию, инициалы, место работы и должность – заместитель директора какого-то фонда. Все это она вписала в соответствующую графу таблицы. Ни года рождения, ни адреса, ни сведений о наличии судимостей… И дату вписывала, самый конец октября.

Вроде все понятно, ничего подозрительного. Но вот ведь какая странность: почему-то через три месяца, ближе к концу января, Щетинина допрашивают снова, причем от этого допроса чья-то заботливая рука оставила только жалкий хвостик, и в этот же день следователь пишет доверенность на этапирование, то есть принимает решение о проведении очной ставки. Почему в январе, а не в октябре? Что такого стало известно следствию, что вдруг возникла необходимость перекрестной проверки показаний обвиняемого и свидетеля? И в чьих именно показаниях возникло сомнение, в показаниях Сокольникова или какого-то замдиректора какого-то фонда? Этих фондов и сейчас-то как собак нерезаных, а уж в девяностые – и вовсе не перечесть, и не обязательно это был действительно фонд, могла быть просто шарашкина контора или «отмывалка» с красивым названием. Знает Настя таких директоров и замов, навидалась достаточно. Да и Елисеев хорошую лекцию Пете прочел, судя по всему, так что Петя теперь тоже в курсе.

Так, теперь сама очная ставка. Пять листов текста на пишущей машинке. Это много. Это очень много. Если б от руки – другое дело, но на машинке – это до фига и больше. Значит, либо вопросов было много, либо не много, но сложных, и ответы на них давались абсолютно противоречивые. Что за вопросы? Ясно одно: следствию они казались в тот момент чрезвычайно важными. Или нет? Просто очередной трюк для создания видимости активной работы, чтобы не было явных провалов в датах, которые при прокурорской проверке вызовут недоумение: почему по делу в течение длительного времени ничего не делалось? Кто убирал из материалов очную ставку? Мать Сокольникова или следующий персонаж? И почему оставили последнюю страницу? Лист из описи изъят, убери весь протокол – и никто никогда не догадается. Хотя… До протокола судебного заседания они с Петром еще не дошли, надо посмотреть, упоминается ли там эта очная ставка. Если упоминается, стало быть, изымать ее целиком из дела бессмысленно, любой, кто возьмет на себя труд ознакомиться с ходом судебного процесса, имеет возможность обнаружить, что в ходе суда появилось то, чего не было на следствии, а этого быть не может и не должно. То есть случается, конечно, но тогда должны быть заявлены ходатайства одной из сторон, обвинения или защиты, о допросе или о приобщении нового доказательства, потом суд должен вынести решение об удовлетворении этого ходатайства, разговоров много – и все должны быть в протоколе. Если что-то убирать из материалов следствия, но пренебречь материалами судебной стадии, то могут ведь и заметить: а вот новое имя появилось, на следствии не фигурировало, процедура в судебном заседании не соблюдена, стало быть, что-то не так. И пошло-поехало! Если же факты, фигурировавшие в ходе очняка, имели значение для решения по делу, то они не только в протокол заседания, но и в приговор попали, более того, с точной ссылкой на протокол очной ставки и с указанием тома и страниц дела. Даже если убрать протокол полностью вместе с соответствующим листом описи, при желании и определенной внимательности можно докопаться.

Надо проверять. Надо всё проверять. Бедный, бедный Петя… Зато у нее, Анастасии Каменской, сегодня праздник и именины сердца!

Настроение резко скакнуло вверх и сделало кульбит: ей вдруг захотелось быть великодушной и доброй.

– У вас с покойной Ксюшей были общие знакомые? – спросила она.

– Если только чисто теоретически, – грустно усмехнулся Петр. – Из числа сокурсников.

– Вы можете им написать и выяснить, с кем Ксюша общалась в последние месяцы перед смертью? Не по телефону, а именно в соцсетях. Если найдете тех, с кем она переписывалась более или менее активно, попросите скинуть вам скрины их переписки. Или просто копии ее сообщений. Все подряд не надо просить, там наверняка много личного и ни для кого, кроме участников разговора, не предназначенного, нас интересуют только определенные вопросы. Шансов маловато, я понимаю, Ксюша почти год как умерла, переписку с ней могли стереть за ненадобностью. Но вдруг у кого-то осталась. Попробуете?

– Вы думаете, она кому-нибудь рассказывала, откуда у нее флешка?

– Могла. Ее странички в сетях закрыли?

– Алла закрывала, это точно, она мне сама сказала. Разместила посты с некрологом, чтобы народ оповестить, а через неделю ликвидировала все: и ВКонтакте, и Фейсбук, и Инстаграм, и Твиттер. А вы что, хакерством пробавляетесь, Анастасия Павловна?

Глаза его сверкнули лукавством и пониманием.


– Не стану врать, – рассмеялась она, – бывало. Но редко и только в случае крайней необходимости. И не сама. Есть у меня юное дарование, даже двое, они хоть Пентагон, хоть Силиконовую долину взломать могут. Но в данном случае мы пойдем законным путем. Не буду учить вас плохому, не возьму грех на душу. Сейчас допьем кофе, и я продолжу заниматься таблицей, а вы займитесь, пожалуйста, Ксюшиной перепиской.

– Но так нечестно! – возмущенно запротестовал Петр. – Вы же сказали, что мы остановились на самом интересном месте, а сами меня отстраняете.

– Мне показалось, что вам в тягость такой метод работы, и я хотела дать вам дело поинтереснее, более живое. Но если хотите таблицу – милости прошу, буду только рада, а соцсетями займетесь завтра.

– Объяснять ничего не будете?

В его голосе Насте послышался упрек. Ну да, все умозаключения она продумала, но не озвучила. Побоялась показаться занудной училкой. Бросается из крайности в крайность: то читает длинные проповеди и лекции, то вообще молчит, только указания раздает. Вот не дал же Бог таланта учить… Не подарил способность придерживаться золотой середины. Эх!

– Видите ли, Петр, смущает меня господин Щетинин. Вот смотрите: с начала сентября и до конца октября он то в командировке, то в больнице. Уверяю вас, если бы у следствия были основания думать, что Щетинин располагает важной информацией, его достали бы и в другом городе, и в другой стране, и на больничной койке. Это ни разу не вопрос. Существуют так называемые отдельные поручения, кроме того, существует телефон, которым никто и ничто не мешает воспользоваться. Да, мобильники в то время были далеко не у каждого, это верно, но вряд ли Щетинин так долго находился за границей, это потребовало бы довольно больших материальных затрат. Он утверждает, что находился именно в командировке, а не в отпуске, то есть допущения о самом дешевом турецком курорте мы сразу отметаем, тем более что даже самый дешевый курорт обойдется дорого, если жить там больше двух недель. Как вы думаете, могло так быть, чтобы фирма оплачивала своему сотруднику полтора месяца жизни за рубежом и при этом платила ему такую маленькую зарплату, что он ни собственным автомобилем, ни мобильным телефоном обзавестись не смог?

– Сомнительно.

– Вот и мне так показалось. Значит, Щетинин если и был в командировке, то никак не за границей. Пределы России он не покидал. Почему же его не допросили по отдельному поручению и даже по телефону с ним не связались, если полагали, что он знает что-то необыкновенно важное? Почему к нему в больницу никто не пришел поговорить?

– Может, он в реанимации лежал, туда не пускают, – предположил Петр.

– И сразу после реанимации он резво прискакал к следователю в прокуратуру на допрос?

– Ну да вообще-то… После реанимации в палату переводят, сразу домой не отпускают. А как же тогда?

– А вот не знаю как, – Настя развела руками и взяла очередную сигарету. – Пока не знаю. Давайте смотреть дальше. В октябре Щетинин утверждает, что был в командировке, потом в больнице, поэтому не являлся на допрос. На очной же ставке в январе он, согласно замечанию адвоката, говорит, что в квартире на Чистопрудном бульваре, где проживал Сокольников, бывал в течение сентября, после третьего числа, три или четыре раза.

– Но в протоколе же…

– Минутку! – Настя предостерегающе подняла руку. – Протокол – результат действия следователя, к этому мы вернемся чуть позже. Пока что на повестке дня сам Щетинин, имеющий инициалы Д.А. На один из вопросов защитника господин Щетинин отвечает, что собственного автомобиля у него не имеется, и служебного тоже. Эта информация перепроверяется через три дня при допросе сестры Сокольникова. Складывайте два и два. И не говорите, что у вас получается четыре.

– А сколько должно получиться?

– Где-то пять, может быть, шесть, – улыбнулась Настя. – Или даже шесть целых и три десятых. Давайте.

– Я не понял, при чем тут сестра Сокольникова.

– Думайте, Петр. Это важно. Складывайте в картинку три пазла: сестру, автомобиль и визиты в квартиру на Чистопрудном. Подскажу: визиты в квартиру уже после того, как состоялись явка Сокольникова с повинной и его задержание, а потом и арест.

– Но как это может быть? В квартире же никого нет, Сокольников в камере, соседи убиты. Кто ему дверь-то открыл?

– Отлично! Дальше?

– Значит, у него был ключ?

– Значит. Дальше?

– Либо ключ дали мать или сестра, либо когда-то раньше сам Сокольников. Так?

– Так. Дальше.

– Выходит, Щетинин – друг семьи, раз ему спокойно дают ключи. Или родственник даже. Или близкий друг самого Сокольникова, который и дал ему запасной ключ, чтобы приходил в любое время. Теперь я понял! Он действительно близко знал Сокольникова, потому его и хотели допросить. Правильно?

– Правильно, но это не все. Думайте еще.

– Еще… – Петр слегка сдвинул брови, уставив сосредоточенный взгляд на собственные руки. – Все-таки в семье его знали, по крайней мере, сестра была с ним хорошо знакома. Иначе она не могла бы сказать, что Щетинин никогда ее не подвозил и брат не упоминал о том, что у его друга есть машина.

– Правильно. Следователь не стал бы ее спрашивать об этом, если бы у него не было информации об их давнем знакомстве. Дальше?

– А это не все? – удивился Петр.

– Далеко не все, там еще много всего. Думайте.

– А… Вот, сообразил! Как Щетинин мог приходить в квартиру на Чистопрудном в сентябре, да еще три-четыре раза, если его вообще в Москве не было? Он же был в командировке, потому и на допрос не являлся.

– А если он не был в командировке?

– Получается, что он солгал следователю на первом допросе. Может быть, и на втором тоже, в январе, но этого мы пока не знаем.

– Почему же? Знаем. На втором допросе, от которого нам любезно оставили крохотный кусочек, Щетинин говорит, что не поверил Сокольникову, который рассказывал ему, что в одиночку убил троих человек, своих соседей, и вообще он об этом почти не думал, потому что весь сентябрь и до середины октября был в командировке, с Сокольниковым до ареста об убийстве больше не разговаривал и искренне полагал, что его друг фантазирует и привирает, желая показаться крутым.

– Но на очной ставке он почему-то вдруг говорит, что в сентябре бывал в квартире несколько раз… А следователь не внес это в протокол. Значит, не заметил, что ли?

Настя пожала плечами.

– Мог не заметить. А мог и умышленно исказить сказанное. Зато адвокат заметил и не упустил. Чья подпись под протоколом, не помните? Кто проводил очняк? Лёвкина или Гусарев?