Драконы осенних сумерек

6. НОЧЬ В ПЕЩЕРЕ. ТАНИС ПРИНИМАЕТ РЕШЕНИЕ




Холодный ветер все сильней морщил озерную гладь. С севера надвигались тяжелые тучи. Они постепенно закрывали зияющие черные дыры, оставленные упавшими звездами. Пошел дождь. Беглецы нахохлились, прикрываясь плащами. Карамон присоединился к Стурму на веслах. Богатырь все пытался заговорить со Стурмом, но тот не отвечал ему и греб в мрачном молчании, лишь изредка бормоча что-то по-соламнийски себе в усы.

– Стурм! Вон туда, налево, между теми утесами! – окликнул Танис, указывая рукой.

Стурм и Карамон гребли, не жалея сил. Завеса дождя то и дело скрывала приметные скалы: был миг, когда друзья всерьез решили, что заблудились в ночи, но потом скалы вновь проглянули впереди. Стурм с Карамоном развернули суденышко, и Танис, выпрыгнув в воду, подтащил его к берегу. Дождь уже не моросил, а лил как из ведра. Мокрые, продрогшие, беглецы выбрались из лодки, причем гнома пришлось нести – на Флинта напал от страха столбняк. Речной Ветер и Карамон спрятали лодку в густых прибрежных кустах, а Танис повел остальных по крутой каменистой тропе к небольшому отверстию, зиявшему на поверхности утеса.

Золотая Луна с немалым сомнением смотрела на открывшуюся дыру. С виду это была всего лишь крупная трещина в камне. Однако внутри оказалось достаточно места, чтобы все могли улечься и вытянуть ноги.

– Замечательный домик, – оглядевшись кругом, сказал Тассельхоф. – Вот только мебели маловато!

– Для ночлега сгодится, – ответил Танис и усмехнулся: – Даже наш гном, я думаю, не станет жаловаться на отсутствие мебели. А закапризничает – вынесем его наружу и уложим спать в лодке!

Тас расплылся в ответной улыбке. До чего все же здорово, что Танис стал прежним. Старый друг уже было начал казаться кендеру необычно задумчивым и вялым; стоило, однако, тронуться в путь, и у полуэльфа, совсем как в былые дни, снова заблестели глаза. Танис вновь был вождем, вновь возлагал на себя привычные обязанности. Приключение оказалось как раз тем, что помогло ему отвлечься от своих проблем… каковы бы они ни были. Что до самого кендера – он неизменно радовался приключениям, а внутренняя смута, раздиравшая душу Таниса, всегда была превыше его разумения.

Карамон на руках вынес брата из лодки и с бесконечной заботой устроил его на сухом теплом песке. Речной Ветер тем временем развел огонь: сырое дерево шипело и дымило, но потом все-таки разгорелось. Дым поднимаются к потолку пещеры, уходя наружу сквозь трещину Варвар загородил вход валежником и ветвями кустов, чтобы внутрь не попадал дождь, а снаружи не был виден костер.

«Как будто всегда здесь был, – сказал себе Танис, наблюдая за тем, как трудился житель Равнин. – Почти как один из нас…» Вздохнув, полуэльф занялся Рейстлином. Опустившись подле него на колени, Танис с беспокойством пригляделся к молодому волшебнику. Бледное лицо Рейстлина в отсветах пламени живо напоминало ему тот день, когда они с Флинтом и Карамоном едва вырвали Рейстлина из рук озлобленной толпы, собравшейся было сжечь мага на костре. Рейстлин пытался разоблачить жреца-шарлатана, вымогавшего у крестьян последние медяки: однако ярость деревенского люда обрушилась не на жреца, а на самого разоблачителя. Людям, как объяснил Флинту Танис, хотелось верить хотя бы во что-то…

Обеспокоенный Карамон укрыл брата своим теплым плащом. Тщедушное тело Рейстлина без конца сотрясал раздирающий кашель, изо рта текла кровь, глаза горели нездоровым, лихорадочным блеском. Золотая Луна опустилась подле него на колени, протягивая кружку вина.

– Может быть, выпьешь? – спросила она заботливо.

Рейстлин покачал головой, хотел что-то сказать, но тут же закашлялся и оттолкнул ее руку. Золотая Луна подняла глаза на Таниса и нерешительно спросила:

– Как ты думаешь, мой посох?..

– Нет! – с трудом выдохнул Рейстлин. Движением руки он поманил к себе Таниса, но, даже сидя с ним рядом, тот едва разбирал его шепот: маг задыхался, хватая ртом воздух, кашель то и дело обрывал его на полуслове.

– Посох не исцелит меня, Танис, – прохрипел Рейстлин. – Не тратьте на меня его силу… На нем… благословение… Но и его возможности не беспредельны. Я принес свое тело… в жертву… получив взамен свою магию. Это – навсегда. Мне уже ничто не поможет…

Он умолк, глаза его закрылись.

Вихрь ворвался в пещеру, раздувая пламя костра. Это Стурм оттащил в сторону валежник и то ли ввел, то ли внес внутрь Флинта, едва переставлявшего нетвердые ноги. Оба были мокры, хоть отжимай. Танис видел, что Стурм рад был избавиться от своего подопечного, рухнувшего возле огня. Похоже, рыцарь был возмущен гномом… да и всеми прочими. Стурм любил порядок и дисциплину, а здесь их не было и в помине. Не говоря уж о звездах, пропавших с небес, – неслыханное нарушение извечного порядка вещей. Наверняка оно глубоко потрясло рыцаря Танис с тревогой отметил про себя признаки мрачного отчаяния, которые, как он знал, временами накатывали на Стурма.

Тассельхоф накинул одеяло на плечи гнома: тот сидел, скорчившись, на полу пещеры, зубы Флинта стучали так, что на голове дребезжал шлем.

– Л-л-лод-д-дка… – вот и все, что он мог выговорить. Танис налил ему кружку вина, и гном с жадностью ее осушил.

Стурм с величайшим отвращением покосился на Флинта.

– Я буду нести стражу первым, – сказал он и направился к выходу из пещеры, но тут поднялся Речной Ветер.

– Я буду сторожить вместе с тобой, – проговорил он сурово.

Стурм так и застыл. Потом повернулся к рослому варвару Огонь бросал на лицо рыцаря резкие тени. Жесткие морщины залегли у рта. Он был ниже ростом, чем Речной Ветер, но гордость и воинское благородство, которым дышал весь облик Стурма, почти равняли их между собой.

– Я – Соламнийский Рыцарь, – сказал Стурм. – Мое слово – слово чести, а моя честь – это моя жизнь. Если помнишь, еще в гостинице я дал слово защищать тебя и госпожу Если тебе угодно сомневаться в данном мной слове, значит, ты подвергаешь сомнению мою честь и, таким образом, оскорбляешь меня. Как ты понимаешь, подобное оскорбление…

Танис вскочил.

– Стурм!..

Рыцарь поднял руку, не сводя взгляда с жителя Равнин.

– Не лезь, Танис, – сказал он. – Итак, какое оружие ты предпочитаешь? Меч? Нож? Как принято биться у вас, варваров?

На лице Речного Ветра не дрогнул ни один мускул. Темные глаза внимательно смотрели на рыцаря. Потом он заговорил, тщательно подбирая слова:

– Я совсем не имел в виду усомниться в твоей чести. Я плохо знаю городских людей и их повадки и скажу тебе без утайки: я боюсь. Это страх вынуждает меня так говорить. Он не оставляет меня с тех самых пор, когда мне был вручен голубой хрустальный жезл. И всего более я боюсь за Золотую Луну… – Житель Равнин глянул на женщину, и в его глазах отразилось пламя костра. – Я умру без нее. Как я мог доверить…

Его голос сорвался. Усталость и перенесенные страдания все-таки взяли свое: колени варвара подломились, он едва не упал. Стурм подхватил его.

– Верно, не мог, – сказал рыцарь. – Я понимаю. Ты просто вымотался, друг, и к тому же, видно, болел… – Танис помог ему уложить Речного Ветра в глубине пещеры. – Спи спокойно, а я постерегу.

Рыцарь вновь отвалил от входа валежник и, не добавив более ни слова, вышел под дождь.


Золотая Луна молча слушала весь этот разговор. Перетащив свои нехитрые пожитки, она опустилась на пол подле Речного Ветра. Он обнял ее и прижался к ней, зарывшись лицом в ее бледно-золотые волосы. Вдвоем закутались они в медвежий плащ Речного Ветра и скоро уснули; голова Золотой Луны покоилась у него на груди.

Переведя с большим облегчением дух, Танис вновь обратил взгляд на Рейстлина. Тот спал беспокойным, болезненным сном. Время от времени с губ его срывались странные слова на магическом языке, рука тянулась к посоху Танис посмотрел, что делали остальные. Тассельхоф, скрестив ноги, сидел у огня и перебирал свои в основном «позаимствованные» сокровища, разложив их на полу. Танис разглядел несколько блестящих перстней, какие-то чужеземные монеты, перышко козодоя, куски бечевки, ожерелье из бус, куколку, вырезанную из мыла, и свисток. Одно из колец показалось Танису знакомым. Это был перстенек эльфийской работы, давным-давно подаренный Танису одной… одной эльфийкой, о которой он старался думать пореже. Крохотные листья плюща, вырезанные из золота, сплетались, образуя тоненький ободок…

Танис направился к кендеру, ступая бесшумно, чтобы не разбудить спящих.

– Тас, – он тронул кендера за плечо и указал пальцем. – Это мое колечко.

– В самом деле? – глаза Тассельхофа так и округлились, излучая полнейшую невинность. – Вот видишь, как хорошо, что я его подобрал. Ты, верно, обронил его в гостинице!

Криво улыбнувшись, Танис забрал перстенек и подсел к кендеру.

– Есть у тебя карта здешних мест, Тас?

– Карта? – просиял тот. – А как же, Танис! Конечно!

Он торопливо сгреб все свои драгоценности и запихал их в кошель. На смену им из другой сумки появился футляр для свитков – деревянный, резной, ручной работы. Из него кендер извлек целый ворох карт. Танис и прежде на раз видел коллекцию Таса, но до сих пор не уставал восхищаться. Карты – числом не менее сотни – были нарисованы на самых разных материалах: от тонкого пергамента до мягкой лайки и широкого пальмового листа.

– А я-то думал, ты, Танис, в лицо знаешь здесь каждое дерево, – сказал Тас и зашуршал картами, то и дело приостанавливаясь полюбоваться.

Полуэльф покачал головой.

– Я прожил здесь много лет, это верно, – ответил он кендеру. – Но потаенных троп так и не узнал.

– В любом случае в Гавань ведут не многие. – Танис вытащил нужную карту и расстелил на полу. – Большак, проходящий через Утехинскую долину, – без сомнения, кратчайшая дорога…

Танис изучил карту при свете догорающего костра.

– Ты прав, – сказал он. – К тому же она не только кратчайшая, но, кажется, и единственная на несколько миль вокруг. И к северу и к югу лежат Харолисовы горы… там нет удобных перевалов. – Нахмурившись, Танис скатал карту и вернул ее кендеру. – Наверняка точно так же рассуждает и Теократ…

Тассельхоф зевнул и бережно спрятал карту в футляр.

– Над этим, – сказал он, – пускай ломает себе голову кто-нибудь умнее меня. Я больше люблю приключения…

Убрав футляр с картами в сумку, кендер свернулся калачиком и быстро уснул безмятежным сном, какой присущ животным и маленьким детям.

Танис посмотрел на него с завистью… Сам он был до предела измучен, но сон не шел. Большинство его друзей уже спало, за исключением Карамона, сидевшего над Рейстлином. Танис подошел к ним.

– Ложись, – шепнул он Карамону. – Я присмотрю.

– Нет, – ответил великан и осторожно поправил плащ, которым был укрыт маг. – Я могу понадобиться ему.

– Но ведь и тебе надо поспать…

– Я-то посплю. – Карамон усмехнулся. – Про себя не забудь, нянюшка ты наша заботливая. У твоих деток все в порядке. Вон, даже гном дрыхнет без задних ног…

– Да уж, – сказал Танис. – Не удивлюсь, если Теократ, сидя в Утехе, слышит его храп аж оттуда. Что, дружище, не такой вышла наша встреча, о какой мы мечтали пять лет назад?

– А что вообще вышло так, как мы предполагали? – не сводя глаз с лица брата, тихо спросил Карамон.

Танис стиснул пальцами его плечо, потом улегся, завернувшись в плащ, и попробовал уснуть. К его немалому удивлению, вскоре это ему удалось.

Так и минула ночь: для тех, кто спал, она прошла в один миг, для тех, кто стоял на страже, – тянулась целую вечность. Стурма сменил Карамон, а Карамона – Танис. Буря бушевала всю ночь, по озеру гуляли крутые вспененные волны. Ветвистые молнии вспыхивали во тьме, точно охваченные пожаром перевернутые деревья. Гром гремел то и дело. На заре шторм наконец выдохся; полуэльф встретил холодный, неласковый серый рассвет. Дождь перестал, но тяжелые облака еще летели над самой землей. Солнца не было видно. Танису сделалось не по себе… Тучи неслись и неслись с севера, конца-краю им не было. А ведь осенью редко случались бури, в особенности такие свирепые. Странно было и то, что буря пришла с севера: они обычно налетали с востока, из-за Равнин. Полуэльф тонко чувствовал природу, и необычный шторм поразил его едва ли не больше, чем упавшие звезды, о которых говорил Рейстлин.

Было еще очень рано, но Танис явственно ощущал – пора уходить отсюда. Он отправился будить остальных.

Пещера показалась ему холодной, несмотря на весело потрескивавший огонь. Золотая Луна и Тассельхоф готовили завтрак. Речной Ветер стоял в глубине пещеры, выколачивая меховой плащ Золотой Луны. Танис покосился на него: когда он входил, варвар собирался что-то сказать Золотой Луне, но смолчал и продолжал делать свое дело, ограничившись лишь многозначительным взглядом. Золотая Луна не поднимала глаз, лицо у нее было бледное и напряженное. Танис понял – Речной Ветер сожалел о том, что сорвался минувшим вечером.

– Боюсь, еды у нас маловато, – сказала Золотая Луна, бросая крупу в котелок.

– Не густо было у Тики в кладовке, – извиняющимся тоном добавил Тассельхоф. – Вот что у нас есть: коврига хлеба, немножко вяленой говядины, полголовки заплесневелого сыра да овсянка. Можно подумать, Тика совсем дома не готовит!

– Мы с Речным Ветром не запаслись съестным, – проговорила Золотая Луна. – Честно говоря, мы не ожидали, что придется путешествовать.

Танис собрался было поподробнее расспросить ее о той песне и особенно о жезле, но тут, потревоженные запахом еды, начали просыпаться остальные. Вот, потягиваясь и зевая, поднялся Карамон.

– Овсянка! – простонал он, заглянув в котелок. – И это все?..

– На обед будет еще меньше, – хмыкнул Тассельхоф. – Так что подтягивай ремешок. За последнее время ты, как я смотрю, растолстел…

Великан горестно вздохнул.

Завтрак под холодным рассветным небом был безрадостен и скуден. Стурм, тот вовсе отказался от пищи и вышел наружу – сторожить. Танис хорошо видел его из пещеры: сидя на камне, рыцарь угрюмо смотрел на темные тучи, чьи клубящиеся космы едва не касались притихшего озера… Карамон в один миг проглотил свою порцию, затем – нетронутую порцию брата и наконец – долю Стурма. После чего с тоскливой завистью смотрел, как ели другие.

– Будешь доедать?.. – спросил он с надеждой, указывая на Флинтов кусок хлеба. Гном ответил испепеляющим взглядом. Тассельхоф перехватил взгляд воина, устремленный в его тарелку, и от греха подальше запихал в рот сразу весь хлеб, чуть не подавившись при этом. Танис порадовался про себя хотя бы тому, что набитый рот вынуждал кендера молчать: не все же время слушать его пронзительный голосок… Тем более что Тас все утро бессердечно подначивал и подкусывал Флинта, называл его то «Грозой Морей», то «Шкипером», осведомлялся о ценах на рыбу и о том, дорого ли возьмет Флинт за переправу обратно на тот берег. В конце концов гном запустил в него камнем, и Танис счел за благо отправить кендера на берег мыть посуду.