Дон Кихот

Сонет.


«В тиши ночной, когда на смертных сон слетает,

И мир в его объятьях сладких почиет,

Я небесам и Хлорис отдаю отчет

В страдании, которое конца не знает.



«Когда же солнце край востока позлащает,

Являясь из пурпурных его ворот,

Опять в моей душе страдание встает

И слезы и мольбы к тебе возобновляет.



«Когда ж, взойдя на звездный свой престол небесный,

На землю посылает солнце луч отвесный,

Вдвойне я чувствую моих терзаний гнет.



«Но вот вернулась ночь, и с ней – опять страданья,

И в той борьбе жестокой дух мой тщетно ждет

От неба жалости, от Хлорис – состраданья.»





Сонет понравился Камилле, а еще больше Ансельму, который похвалил его и сказал, что дама, должно быть, уж слишком жестока, если ее не трогают такие искренние признания. – В таком случае, – воскликнула Камилла, – по-вашему, то, что пишут влюбленные поэты, – все верно?

– Они говорят тогда не как поэты, – ответил Лотар, – а как влюбленные, и потому все их слова – не только истинны, но и не достаточны.

– В этом нет никакого сомнения, – подтвердил Ансельм, хотевший, казалось, объяснить мысль Лотара Камиллле, которая настолько же мало думала о хитрости Ансельма, насколько сильно была влюблена в Лотара. Камилла, зная, что все стихи и признания ее любовника предназначались ей, и что в действительности она была этой Хлорис, просила Лотара прочитать еще какой-нибудь другой сонет, если он помнит.

– Я помню еще один, – ответил Лотар, – но он, по моему мнению, не так хорош, как первый, или вернее сказать, хуже первого. Впрочем, судите сами:

Сонет.

«Жестокая, отверженный тобою,

Скорей я кончу жизнь у ног твоих,

Чем откажуся с пламенной мольбою

К тебе стремиться в помыслах моих.



«Покинутый любовью и судьбою,

Когда во мне иссякнет сил родник,

В стране забвенья сердце я открою; —

В нем узрит твой запечатленный лик.




«Пусть будет он мне в горе утешеньям,

Когда, подавленный твоим презреньем,

Я испущу отчаяния крик.



«Страшись, пловец, когда гроза играет,

А океан безбрежен и велик,

И бег ладьи звезда не направляет!»





Ансельм похвалил и второй сонет, прибавляя, таким образом, одно кольцо за другим к той цепи, которой он скреплял и сковывал свой позор. Действительно, чем более бесчестил его Лотар, тем почетнее становился он в своих собственных глазах, и с каждой из ступеней, по которым Камилла спускалась в глубину своего унижения, она выше и выше возносилась во мнении своего мужа к совершенству добродетели и доброй славы. Однажды, оставшись одна с своей горничной, Камилла сказала ей:

– Мне стыдно, милая Леонелла, что я могла так низко ценить себя и так легко броситься в объятия Лотара, не заставив его даже ухаживанием купить обладание мною. Боюсь, как бы он не обвинил меня в опрометчивости и легкомыслии, не поняв того, что у меня не хватило сил противостоять его пилкой страсти.

– Не огорчайтесь напрасно, моя дорогая госпожа, – ответила Леонелла, – ни одна дорогая вещь не теряет своей цены оттого, что ее дают скоро. Говорится даже, что кто дает скоро, дает вдвое.

– Да, – сказала Камилла, – но говорят также, что кто себя мало ценит, стоит еще того меньше.

– К вам эта поговорка не применима, – возразила Леонелла, – ведь любовь, как я слыхала, и ходит и летает; за тем она бегает, за этим ползет, одного охлаждает, другого воспламеняет, ранит налево и убивает направо. Случается, что она дает волю своим желаниям и в одну минуту достигает цели; утром оно только что подступает к крепости, а с вечеру заставляет уж ее сдаться, потому что никакая сила не устоит против силы любви. Если это так, то чего вам бояться? И Лотар, вероятно, так же думает. Для покорения вас любовь избрала своим орудием отсутствие господина, и потому ей надо было поспешить, чтобы успеть совершить во время его отсутствия задуманное, не давая, как говорится, времени; а то Ансельм мог вернуться, и туда пришлось бы оставить дело в несовершенном виде. У любви, для исполнения своих желаний, нет лучшего помощника, как случай; случай помогает ей во всех делах, в особенности в начале. Все это мне хорошо известно не столько понаслышке, но еще больше по опыту; как-нибудь я расскажу вам кое-что о себе, потому, что ведь я тоже человек, и в жилах у меня течет молодая кровь. Притом же, сударыня, вы сдались не сейчас же, а только после того, как Лотар открыл всю душу в своих взорах, во вздохах, в речах, в подарках, и вы узнали, стоит ни его любить. А если так, то нечего пугать себя разными сомнениями и жеманничать; будьте уверены, что Лотар дорожит вами не меньше, чем вы им дорожите; и будьте счастливы и довольны тем, что поймавший вас в сети любви достоин своей добычи. И в самом деле у него не только имеются все четыре качества на S,[43] какие должны быть у настоящего любовника, но достоинств его хватит даже на целую азбуку. Послушайте, я прочитаю ее вам наизусть.

Тут служанка стала высчитывать достоинства Лотара, которых хватило на каждую букву азбуки за исключением X, как грубой буквы, и Y, не имеющей подходящего слова. Камилла сильно смеялась над этой азбукой и убедилась, что Леонелла опытнее в любовных делах, чем это казалось бы с первого раза. Леонелла же призналась ей, что она любит одного молодого человека из хорошего семейства в том же городе. Это признание смутило Камиллу, которая теперь стала опасаться, как бы это обстоятельство не сделалось причиною раскрытия ее позора. Она осыпала Леонеллу вопросами, желая разузнать, ни зашли ли они при своих свиданиях дальше разговора, и та, отбросив всякую скромность, бесстыдно ответила, что она перестала уже забавляться словами. Известная истина, что проступки госпожи заставляют часто терять стыд и служанку, которая, зная, как госпожа ее делает ложный шаг, и сама не стесняется хромать на обе ноги, не беспокоясь о том, что это для всех заметно. Камилле оставалось только попросить Леонеллу не рассказывать своему любовнику об ее любви и вести свои дела, как можно осторожнее, чтобы они не дошли до сведения Ансельма или Лотара. Служанка обещала ей это, но держала свое слово так, что возбуждала в Камилле постоянные опасения, как бы из-за Леонеллы не погибла ее репутация.

Зная о падении своей госпожи, смелая и бесстыдная Леонела сделалась так дерзка, что стала приводить своего любовника в дом, вполне уверенная, что ее госпожа, если и узнает, не посмеет выдать ее. Такие-то последствия часто влечет за собой слабость женщин: они делаются рабынями своих собственных служанок и бывают вынуждены покрывать все их низкие проделки. Это испытала на себе и Камилла, которая, часто зная, что, Леонелла заперлась в одной из комнат с своим любовником, не только не осмеливалась ее бранить, но даже принуждена бывала помогать служанке проводить любовника и наблюдать за тем, как бы не застал его ее муж.

Однако, несмотря на все предосторожности, Лотар все-таки увидал любовника, когда тот на рассвете выходил из дома. Не догадываясь, кто бы это мог быть, он принял его сначала за привидение; но потом, увидав, как он закутанный в плащ, шагал, осторожно прокрадываясь, Лотар отбросил эту детскую мысль и остановился на другой догадке, которая погубила бы их всех, если бы Камилла не сумела исправить зла. Лотар вообразил, что этот человек, выходивший в такой ранний час из дома Ансельма, был там не у Леонеллы, – мог ли он помнить, что существует на свете какая то Леонелла? – а у Камиллы, которая, решил он, так же легкодоступной оказалась и для другого, какой оказалась для него. Таково и еще одно из последствий, которые влечет за собой порочное поведение женщины, нарушившей свой супружеский долг; она теряет доверие к своей чести даже в глазах того, ради кого она ею пожертвовала, уступив его ухаживаниям; ее любовник, в свою очередь, думает, что она и ради других так же жертвует своею честью, как пожертвовала ею для него, и всякое подозрение такого рода, зародившееся в его уме, становится для него непогрешимой истиной. В эту минуту Лотар, казалось, потерял рассудок и всякое благоразумие. Разъяренный, ослепленный терзавшее его сердце ревностью, весь горя нетерпеливым желанием отомстить ни в чем неповинной пред ним Камилле, он, без всяких рассуждений и размышлений, немедленно же бросился к спавшему еще Ансельму.

– Узнай, – сказал он ему, – узнай, Ансельм, что я уже несколько дней борюсь с самим собою; принуждая себя признаться тебе в том, что невозможно и нечестно скрывать от тебя; узнай, что крепость Камиллы сдалась и готова сделать все, что я захочу. Если я раньше не открывал тебе этой роковой правды, то только для того, чтобы убедиться, действительно ли это с ее стороны преступное легкомыслие, и не притворяется ли она, с целью испытать меня и увериться, серьезно ли я веду свою любовную осаду, начатую с твоего позволения. Я думаю также, что если бы она была тем, чем она должна бы была быть, и чем мы ее считали, то она сообщила бы тебе о моих поисках. Но, видя, что она медлит признаться тебе в этом, я склонен считать искренним ее обещание принять меня, как только тебя не будет дома, в комнате, которая тебе служит уборною (там, действительно, происходили свидания Лотара с Камиллою). Однако мне не хотелось бы, чтобы ты немедленно же подверг мщению изменницу, потому что, грех совершен ей пока только мысленно и до совершения его на деле еще далеко; до того времени Камилла может изменить свое намерение и раскаяться; до сих пор ты, во всем, кроме одного обстоятельства, в точности следовал моим советам, поэтому послушайся и теперь моего совета, чтобы тебе не ошибиться в своих подозрениях и действовать вполне сознательно. Притворись будто бы ты уезжаешь на два, на три дня, как с тобой это несколько раз случалось, а на самом деле спрячься в уборной, – там, за драпри и мебелью, спрятаться очень удобно. Тогда оба мы своими собственными глазами увидим, чего хочет Камилла. Если ее намерение действительно преступно, чего надо скорее опасаться, чем надеяться на противоположное, тогда ты обдуманно и без всякого шума отмстишь ей за свой позор.

Бедный Ансельм остолбенел, уничтоженный таким признанием Лотара. Действительно, оно поразило его в то время, когда он всего менее ожидал его, когда он уже начинал с восторгом думать, что Камилла вышла победительницей над притворными происками Лотара, и наслаждался радостным сознанием ее торжества. Долго оставался он неподвижным и безгласным, опустив глаза вниз; наконец он воскликнул:

– Ты поступал так, Лотар, как я и ожидал того от твоей дружбы; я во всем следовал твоим советам; делай же и теперь, как будет по-твоему лучше, и храни тайну такого неожиданного события.

Лотар обещал ему это и, уйдя от него, стал горько раскаиваться в своем непростительном и безумном поступке, когда подумал, что он и сам бы мог отомстить Камилле, не прибегая к такому жестокому и бесчестному способу. Он проклинал свою нерассудительность, упрекал себя в опрометчивости и не знал, что предпринять, чтобы исправить сделанное, найти разумный исход из этого положения, в которое его поставила собственная глупость. В конце концов, он решился открыться во всем Камилле и, так как в случаях видеться с нею у него недостатка не было, то он отправился к ней в тот же день. Только что увидав его, Камилла сказала ему:

– Если бы знали, друг Лотар, горе, которое терзает мое сердце и когда-нибудь разорвет его в груди. Леонелла до того дошла в своем бесстыдстве, что каждую ночь приводит к себе любовника и держит его у себя до самого утра; судите сами, как это опасно для моей репутации, и какое подозрение может возникнуть у всякого, кому пришлось бы увидать его выходящим от меня в такие ранние часы. Но больше всего меня огорчает то, что я не могу не прогнать ее, ни сделать ей выговор; ведь ей известны наши отношения, а потому я должна молчать об ее поведении и постоянно бояться, как бы от этого не произошло какого-нибудь несчастия.

При первых словах Камиллы Лотар подумал, что она прибегает к хитрости для того, чтобы уверить его, будто виденный им человек приходил к Леонелле, а не к ней, но увидав, что она совершенно искренно плачет, тревожится и просит ей помочь ей в этом затруднении, он убедился в истинном положении дела, и тогда его раскаяние и стыд еще более усилились. Он попросил Камиллу перестать огорчаться и сказал ей, что он найдет средство положить предел дерзости Леонеллы; затем он сообщил ей обо всем, что он в припадке ярости и ревности рассказал Ансельму, и о составленном ими заговоре, согласно которому Ансельм должен был спрятаться в уборной и стать таким образом свидетелем измены, какою будет награждена ею нежная любовь. Он просил у ней прощения за его безумие и совета, как его поправить и выйти из запутанного лабиринта, в который их завело его злополучное безрассудство. Камилла была сильно встревожена признанием Лотара и осыпала его нежными упреками за дурное мнение о ней и за еще худшее решение, принятое им. Но так как женщина от природы обладает умом, неспособным на зрелое размышление, но более находчивым, чем у мужчины, и на доброе и на злое, то Камилла сейчас же нашла средство исправить такую, по-видимому, непоправимую ошибку. Она оказала Лотару, чтобы Ансельм, согласно уговору, спрятался в уборной, потому что она этим испытанием еще надеется облегчить им возможность продолжать свои любовные свидания без тревог и опасений. Не раскрывая ему всего своего плана, она сказала ему только, чтобы в то время, когда Ансельм будет сидеть в засаде, он вошел на зов Леонеллы и отвечал на все вопросы, которые ему предложат, там, как будто бы он не знает, что здесь спрятан Ансельм. Напрасно Лотар упрашивал ее объяснить ему свое намерение для того чтобы он мог действовать более сознательно и обдумано; Камилла повторяла, что он должен только отвечать на вопросы, которые ему будут. Она не сообщила ему больше никаких подробностей из боязни, чтобы он не отказался от исполнения прекрасного, по ее мнению, проекта и не придумывал других менее удачных.

Лотар удалился, а на другой день Ансельм, под предлогом посещения своего друга, жившего за городом, уехал из дома, но немедленно же возвратился и спрятался, что ему было очень легко сделать, так как Камилла и Леонелла искусно предоставили ему для того всяческие способы. Сидя спрятанный Ансельм испытывал все муки, какие только могут терзать человека, готовившегося собственными глазами увидеть гибель своей чести, и с горестью думал, что он теряет свою дорогую Камиллу. Как только Камилла уверилась, что Ансельм уже спрятался, они обе вошли в комнату, и тяжело вздохнув Камилла воскликнула:

– Увы, милая Леонелла! не лучше ли будет, если ты возьмешь шпагу Ансельма, которую я тебе велела принести, и пронзишь это бесчестное сердце, бьющееся в моей груди, прежде, чем я приведу в исполнение то, о чем я тебе молчу из боязни, как бы ты не помешала? Но нет, несправедливо, чтобы я одна понесла наказание за чужую вину. Я хочу сначала узнать, что такое заметили во мне бесстыдные глаза Лотара, что могло бы внушить ему смелость признаться мне в преступном желании, которое он, презрев и мою честь и свою дружбу к Ансельму, не посовестился предо мной обнаружить. Открой это окно, Леонелла и подай ему знак; он, наверно, дожидается на улице, надеясь вскоре удовлетворить свое развратное намерение, но прежде я удовлетворю свое, настолько же благородное, насколько и жестокое, намерение.

– Ах, моя дорогая госпожа! – ответила ловкая Леонелла, отлично знавшая свою роль, – что вы хотите делать этой шпагой? Убить себя или Лотара? Но ведь та или другая из этих крайностей все равно повредит вашей доброй славе. Забудьте лучше ваше оскорбление не пускайте этого злодея теперь, когда он застанет нас одних в доме. Не забывайте, что мы, ведь, слабые женщины, а он мужчина и смелый мужчина, который, под влиянием своей слепой страсти, может с вами сделать хуже, чем отнять у вас жизнь, не дав вам времени привести в исполнение ваш план. Будь проклята доверчивость господина Ансельма, впустившего к себе в дом такого развратника! Но, сударыня, если вы его убьете, как я догадываюсь о вашем желании, что будем делать с ним, с мертвым?

– Что мы будем делать с ним? – сказала Камилла, – оставим его погребать Ансельму: для него, вероятно, будет не трудом, а наслаждением погребать свой собственный позор. Зови же этого изменника, наконец; мне кажется, что, медля своим законным мщением за обиду, я нарушаю свою супружескую верность.

В Ансельме, слушавшем этот разговор, каждое слово Камиллы переворачивало все его мысли. Когда же он услышал об ее решении убить Лотара, он хотел было выйти из своей засады и помешать совершению такого дела. Однако, повинуясь желанию посмотреть, к чему приведет такое смелое и благородное решение, он остался на месте и только приготовился во время появиться и предотвратить несчастие. В эту минуту Камилла притворно упала в глубокий обморок, и камеристка, положив ее на стоявшую там постель, принялась горько плакать.

– Ах, я несчастная! – восклицала она – неужели мне суждено видеть, как на моих руках умрет этот цветок целомудрия, этот пример добродетели, этот образец женщин!

И она продолжала причитать в том же роде, заставляя думать, что она – несчастнейшая и преданнейшая из служанок, а госпожа ее – вторая Пенелопа; Камилла вскоре очнулась и, открыв глаза, воскликнула:

– Что же ты, Леонелла, не зовешь этого вероломнейшего друга, друга истинного, какого только освещало солнце и покрывал мрак ночной? Беги, лети, спеши, чтобы медлительность не погасила воспламенившегося во мне огня гнева, и мое справедливое мщение не иссякло в угрозах и проклятиях.

– Сейчас позову, сударыня, – ответила Леонелла, – но прежде отдайте мне эту шпагу, а то я боюсь, как бы вы в мое отсутствие не сделали того, что заставило бы любящих вас плакать всю жизнь.

– Не беспокойся, милая Леонелла, – ответила Камилла, – как ни проста и смела кажусь я тебе, решив защищать свою честь все-таки не Лукреция, которая, как известно, убила себя, не совершив никакой вины и не отомстив сначала виновнику своего несчастия. Умирать, так я умру, отмстив, как следует, тому, кто своей вольностью заставил меня без вины проливать слезы.

Леонелла заставила еще несколько раз просить себя, прежде чем пойти позвать Лотара, но, наконец, она вышла из комнаты и, оставшись одна, в ожидании ее возвращения Камилла стала разговаривать сама с собою:

– Боже, прости мне! не благоразумнее ли было бы отпустить Лотара, как я это уже много раз делала, чем давать ему право считать меня за легкомысленную и бесчестную женщину, хотя время и разубедит его в этом? Да, это, конечно, было бы лучше; но разве бы я была отомщена, разве бы была удовлетворена честь моего супруга; если бы изменник вышел отсюда, умывая руки в том деле, которое его заставили сделать бесчестные мысли? Нет; пусть он жизнью заплатит за дерзость своих желаний, и пусть мир узнает, если он должен знать, что Камилла не только сохранила должную верность своему супругу, но я отомстила тому, кто осмелился нанести ему оскорбление. Однако не лучше ли бы было открыть все Ансельму? Но я уже говорила ему ясно о том в посланном ему письме и если бы он тогда же не принял против этого зла, то, стало быть, он по излишку доброты и доверчивости не может допустить, чтобы в душе его недостойного друга могла заключаться хотя бы малейшая мысль, направленная против его чести; я сама долго не верила этому и никогда бы не поверила, если бы его наглость не проявилась в богатых подарках, беспредельных обещаниях и постоянных слезах. Но что пользы теперь от этих размышлений? Разве смелое решение необходимо так осторожно взвешивать? конечно, нет. Так прочь отсюда, измена! ко мне, мщение! Явись изменник, войди, умри, а там будь, что будет. Чистой я перешла в обладание того, кого небо дало мне в супруги, чистой я и останусь, хотя бы мне пришлось для того обагрить его своею целомудренною кровью и невинною кровью бесчестнейшего из друзей, какие только когда-либо в свете оскверняли святое имя дружбы.

Говоря, таким образом, Камилла быстрым и твердым шагом ходила по комнате, с обнаженною шпагою в руке, делая яростные жесты, так что могло показаться, что она потеряла разум и превратилась из нежной женщины в отчаянного головореза.

Ансельм, скрытый драпировкой, сзади которой он притаился, все видел и слышал. Изумленный, он уже решил, что виденного и слышанного им более, чем достаточно для того, чтобы рассеять его подозрения, и, потому, хотел прекратить испытание раньше прихода Лотара, опасаясь, как бы не вышло чего дурного. Но когда он уже собирался покинуть свое убежище, чтобы обнять и вывести из заблуждения свою супругу, он был удержан возвращением Леонеллы, вошедшей, ведя Лотара за руку. Увидав его, Камилла провела острием шпаги черту на полу и обратилась к Лотару с следующими словами:

– Лотар, слушай внимательно, то, что я тебе скажу. Если у тебя к несчастию, хватит смелости перейти эту черту на полу или даже приблизиться к ней, то я немедленно же пронжу себе сердце шпагой, которую я держу в руке. Прежде чем ты ответишь что-либо на это предупреждение, я хочу сказать тебе несколько слов, и ты выслушай их молча. Потом ты можешь отвечать, что тебе будет угодно. Прежде всего, я хочу, Лотар, чтобы ты мне сказал, знаешь ли ты Ансельма, моего супруга и какого ты мнения о нем; потом скажи мне, знаешь ли ты меня, разговаривающую с тобой. Сперва, без смущения и колебания отвечай на это, потому что предложенные мною вопросы решить не трудно.