Дети времени

А в грузовых отсеках десятки тысяч тех, кто составляли остаток человечества, продолжали спать, не подозревая, что битва за их будущее проиграна. В стазисе кошмары не снились. Холстен подумал, что ему следовало бы им завидовать. Но не завидовал. «Лучше встретить последнюю минуту с открытыми глазами».

– Выглядит не очень. – Это было довольно неуклюжее преуменьшение, попытка поднять Лейн настроение хоть на секунду.

Она повернула к нему свое морщинистое лицо, протянула руку и сжала его пальцы.

– Мы столько прошли!

Непонятно было, говорит она о корабле или о них двоих.

Каждый из них еще немного понаблюдал за распространяющимися потерями, а потом оба заговорили почти одновременно.

– Я ни с кем не могу связаться, – Холстен.

– Целостность соседнего помещения потеряна, – Лейн.

«Остались только мы. Или компьютеры снова сбоят.

В итоге мы слишком долго держались».

Холстену-классицисту показалось, что ему дарована уникальная способность охватить взглядом тот путь, на который их всех наставило время. «Какая история!» От обезьяны к человечеству через орудия труда, семью, сообщество, власть над окружающей природой, конкуренцию, войну, непрестанное вымирание множества видов, с которыми они делили планету. А потом был хрупкий пик Старой Империи, когда они стали подобны богам и ходили между звездами – и создавали мерзости на далеких от Земли планетах. И убивали друг друга способами, которые и не снились их предкам-обезьянам.

«А потом мы»… Наследники искалеченного мира, потянувшиеся к звездам с умирающей под ногами земли, последняя отчаянная ставка человечества на корабли-ковчеги. «Уже корабль-ковчег, в единственном числе: от остальных известий не было». А они все равно ссорились и враждовали, давали место личным амбициям, неприязни, гражданской войне. «А в это время наш враг, наш неведомый враг, становился сильнее».

Лейн прошествовала к люку, стуча палкой об пол.

– Теплый, – негромко сказала она. – Они за ним. Режут.

– Противогазы. – Холстен нашел несколько и протянул один ей. – Помнишь?

– Думаю, личный канал нам больше не нужен.

Ему пришлось помогать ей с ремешками, а потом она просто села, приподняв дрожащие руки: маленькая, слабая, старая.

– Мне так жаль, – проговорила она наконец. – Это я нас всех к этому привела.

Он взял ее за руку: холодную и почти без плоти – словно мягкая изношенная ткань на кости.

– Ты не могла этого предвидеть. Ты сделала что могла. Никто не мог бы справиться лучше. – Просто утешительные банальности, на самом-то деле. – Здесь есть оружие?

– Просто удивительно, к чему не думаешь готовиться, правда? – К Лейн вернулись крохи ее былой суховатой иронии. – Возьми мою палку. Раздави в мою честь паука.

Мгновение Холстену казалось, что она шутит, но она протянула ему металлический стержень, и он в итоге его взял, ощутив его неожиданную тяжесть. Не этот ли скипетр держал зарождающееся общество племени в узде, поколение за поколением? Сколько рвущихся к власти Лейн им прибила за эти века? Это же практически священная реликвия!

Это дубинка. В этом смысле это была типично человеческая вещь, орудие, чтобы дробить, ломать, расчленять, – исконная манера человека встречать вселенную в лоб.

«А как встречают мир они? Какой основной инструмент у паука?»

Он на мгновение остановился на мысли: «Они строят». Это оказался удивительно мирный образ, но затем дал сигнал его пульт, и он чуть не упал, кинувшись к нему. Передача? Там есть кто-то живой!

Секунду он пытался отдернуть руку, подумав, что это может быть какое-то послание от них – какая-то невнятная каша из почти-имперского С, внутри которой будет прятаться нечеловеческий разум, злобный и непреложный.

– Лейн? – раздался тихий и неровный голос. – Лейн? Ты… же… Лейн?

Холстен выпучил глаза. В этих словах было нечто ужасающее: нечто содрогающееся, травмированное, неоформившееся.

– Карст? – узнала голос Лейн. Глаза у нее округлились.

– Лейн, я возвращаюсь, – продолжил Карст с совершенно не свойственным ему спокойствием. – Я уже захожу внутрь.

– Карст…

– Все в порядке, – сообщил голос шефа безопасников. – Все хорошо. Все будет хорошо.

– Карст, что с тобой случилось? – вопросил Холстен.

– Все хорошо. Теперь я понимаю.

– Но пауки…

– Они… – А потом длинная пауза, словно Карст рылся в содержимом собственного мозга, ища нужные слова. – …как мы. Они – мы. Они… как мы.

– Карст!


– Мы уже заходим. Мы все.

И Холстену представился пугающий, абсурдный образ полностью высосанной, съежившейся человеческой оболочки внутри скафандра – но все еще почему-то живой.

– Холстен!

Лейн уцепилась за его локоть. В воздухе уже появилась какая-то дымка, едва различимый химический туман: не убийственное оружие пауков, а то, что проедало люк.

А потом в нижней части появилась дыра – и что-то в нее полезло.

Мгновение они смотрели друг на друга – два потомка древних предков, обитавших на деревьях, с большими глазами и пытливым умом.

Холстен поднял палку Лейн. Паук был громадный – но громадный только для паука. Его можно раздавить. Можно разбить волосатый панцирь и разбросать куски кривых лап. Можно в эту последнюю секунду быть человеком. Можно наслаждаться своей способностью разрушать.

Вот только в дыру вползали еще пауки, а он был стар, а Лейн была даже старее – и он обратился к иному свойству человека, ставшему в последнее время столь редким, и обхватил ее руками, прижал к себе как можно теснее, а палка со стуком упала на пол.

– Лейн… – раздался призрачный голос Карста. – Мейсон… – А потом: – Ну же, быстрее, – обращенное к его подчиненным. – Режьте паутину, если застряли.

И искра нетерпения, которое явно принадлежало именно Карсту, несмотря на все его новообретенное спокойствие.

Пауки чуть разошлись в стороны, не отрывая от них двоих круглых как блюдца глазищ за прозрачными масками, которые носили эти создания. Встретившись с этим чуждым взглядом, Холстен испытал потрясение, которое прежде знал только при столкновении с себе подобными.

Он заметил, как одно из созданий подогнуло и напрягло задние лапы.

Паук прыгнул – и все закончилось.





7.10 Истинное милосердие




Шаттл падает с чистого голубого неба чуть ли не вечность.

Тут, на расчищенном поле за границей района Большое Гнездо города Семь Деревьев, собралась настоящая толпа. На земле, на деревьях вокруг и на тканых конструкциях тысячи пауков расположились тесно и ждут. Кто-то испуган, кто-то ликует, кто-то толком не понимает, что же вот-вот произойдет.

Здесь же присутствует несколько дюжин зрячих колоний: они ловят и передают изображения на хроматофорные экраны по всей зеленой планете, чтобы их могли увидеть миллионы пауков, рассматривали ротоногие под водой, наблюдали с различной степенью непонимания несколько других видов, которые уже близки к обретению разума. Даже плевуны в своем заповеднике смогут видеть передачу этого события.

Вершится история. Более того, начинается история – новая эпоха.

Вездесущая доктор Аврана Керн смотрит, как готовятся ее дети. Она все еще не убеждена, но нужно время, чтобы стереть столь многие тысячелетия цинизма.

«Надо было их уничтожить», – упорно думает она, однако, несмотря на ее нынешнюю рассредоточенную форму жизни, она просто человек.

Ее сохранившиеся файлы по нейрохимии человека вместе с собственными данными пауков, исследовавших ту давнюю пленницу, дали такой результат. Однако не она была его основным движителем. Сами пауки долго и ожесточенно спорили о том, как именно реагировать на появление давно ожидаемых нападающих, и по большей части не следовали ее советам, а отметали их. Они осознавали, что именно поставлено на карту. Они приняли ее оценку того, какой именно путь выберут люди, если отдать им полную власть над планетой. Геноцид – иных видов и себе подобных – всегда был инструментом человечества.

В ходе истории пауки также были ответственны за вымирание нескольких видов, однако их давнее столкновение с муравьями позволило им пойти иным путем. Они видели путь разрушения – но увидели и то, как муравьи используют планету. Все может быть инструментом. Все полезно. Они не стали уничтожать плевунов, как не уничтожили и самих муравьев – и это решение позже стало основой расцвета их технологий.

В преддверии появления человечества, вида-создателя, легендарных великанов, пауки задумались не над тем, как их уничтожить. Их мыслью было: «Как поймать их в ловушку? Как сделать их полезными?»

«Какая преграда между нами заставляет их желать нас уничтожить?»

У пауков имеются эквиваленты «Дилеммы заключенных», но они мыслят сложными взаимосвязями, их мир – это не только зрительные образы, но и непрекращающиеся вибрации и запахи. Мысль о двух заключенных, не способных общаться, будет для них не неприемлемым статус-кво, а проблемой, которую надо преодолеть: «Дилемма заключенных» будет воспринята как гордиев узел, который необходимо разрубить, а не позволить ему себя связать.

Они давно знают, что в их собственных организмах, как и в организмах других видов на планете, имеется некое послание. В древние времена, во время борьбы с мором, они распознали это, как нечто отличное от их собственного генетического кода, и сочли работой Посланника. В некотором смысле они были правы. Давным-давно они выделили у себя в системе нановирус.

От них не укрылось и то, что существа, чье строение похоже на великанов – мыши и подобные им позвоночные, рассеянные по планете, – не несут в себе нановируса и потому лишены того общего, что связывает пауков друг с другом и с другими видами членистоногих. Мыши – просто животные. Для них не было вероятности когда-либо стать чем-то иным. По сравнению с ними жуки-пауссины (и дюжина других похожих существ) оказались практически под завязку набиты возможностями.

Пауки долго и усердно работали над тем, чтобы создать и размножить такой вариант нановируса, который бы атаковал неврологию млекопитающих: не повторить весь вирус во всей его сложности, а получить простой одноцелевой инструмент, который был бы вирулентным, заразным, наследуемым и необратимым. Те части нановируса, которые подстегнули бы эволюцию, были удалены как слишком сложные и малопонятные, оставив неизменной только одну из базовых функций вируса. Это – пандемия разума, отлаженная и измененная так, чтобы переписать определенные очень специфичные участки мозга млекопитающего.

Самым первым результатом действия нановируса, когда он соприкоснулся с древними пауками Portia labiata, стало превращение охотников-одиночек в социум. Подобное взывает к подобному, и те, кого коснулся вирус, узнавали своих сотоварищей, даже не имея достаточных когнитивных способностей для того, чтобы познать себя.

Керн – и все остальные – смотрят, как шаттл садится. Наверху, на «Гильгамеше», на орбите в сотне километров выше экваториальной паутины и ее космических лифтов, находится множество людей, все без исключения инфицированные, и тысячи все еще спящих, которым тоже надо будет ввести вирус. Решение этой задачи займет много времени, но сегодняшняя посадка – это первый шаг к интеграции, которая тоже продлится долго.

Даже у пауков нановирус вел долгую битву с генетически обусловленным каннибализмом и убийствами пары. Однако его заметный успех был в основном внутривидовым. Порцииды всегда были охотниками, и потому панвидовая эмпатия их искалечила бы. Это стало подлинным испытанием для их биохимической изобретательности. Пауки сделали что могли, проводя испытания на мелких млекопитающих, но истину удалось выяснить только после того, как Порция и ее товарищи захватили контроль над кораблем и его командой.

Задача состояла не просто в том, чтобы взять урезанный вариант вируса и перестроить его так, чтобы он атаковал мозг млекопитающего: это было сложно само по себе, но по сути бесполезно. Истинная трудность для легиона пауков-ученых, работавших поколение за поколением и наследовавших чистые знания, состояла в том, чтобы заставить человеческую инфекцию узнавать своих родителей – видеть свое присутствие в создателях-пауках и взывать к этому сходству. Родство на суб-микробном уровне, необходимое для того, чтобы один из великих великанов «Гильгамеша», потрясающих и беспечных доисторических богов-творцов, смог посмотреть на Порцию и ее родичей и распознать в них своих детей.

Когда шаттл совершает посадку, пауки придвигаются ближе: кипящий, волосатый серый прилив лап, клыков и огромных глаз без век. Керн видит, как открывается люк и появляются первые люди.

Их очень немного. Это сам по себе эксперимент, чтобы проверить, дал ли нановирус спрогнозированный эффект.