Дети времени

Она пыталась передать обезьянам свои планы по созданию автоматизированной мастерской, в которой затем можно было бы по ее указаниям создавать на планете всевозможные устройства. Тогда она смогла бы переместиться, бит за битом, прямо на поверхность. Она смогла бы наконец познакомиться со своим обитающим на деревьях народом. Она смогла бы по-настоящему с ними общаться. Она могла бы смотреть им в глаза и объясняться.

Обезьяны продвигаются крайне медленно, а именно времени Авране Керн и не хватает. Она не понимает, в чем дело, но технологии, возникшие на ее планете, коренным образом отличаются от земных. Похоже, там даже не изобрели колесо – и в то же время у них есть радио. До них очень медленно доходит то, что именно она им поручает. А она, в свою очередь, не в состоянии понять, что они ей говорят. Их технический язык для нее – закрытая книга.

И очень жаль, потому что ей нужно их подготовить. Нужно их предостеречь.

Ее народ в опасности.

«Гильгамеш» возвращается.





6. Зенит / Надир




6.1 Воздушный шар взлетает




Порция наблюдает за созданием произведения искусства.

Она беспокоится, дергается. Искусство в этом не виновато, просто ее ждет важнейшее дело, которым поглощены почти все ее мысли. Она никогда особо не любила скульптуро-рассказы. Жаль, что все это делается в ее честь.

Конечно, не в честь нее одной. Все двенадцать членов ее команды здесь присутствуют: на них смотрят, их восхваляют. Порция даже формально не командует походом. Однако именно ее задача влечет наибольший риск. Именно ее имя произносят по всему Большому Гнезду – району Семи Деревьев.

Она пытается подавить волнение и сосредоточиться на деле. Трое подвижных художников-самцов излагают историю мученика Фабиана – великого ученого и освободителя. Начав с немногочисленных нитей основы, они выпряли трехмерное повествование. Их паутинки пересекаются, связываются и переплетаются в непрерывно развивающейся кинетической скульптуре, которая напоминает о различных эпизодах жизни знаменитого первопроходца и, наконец, о его смерти. Каждая сцена строится на останках предыдущей, так что создаваемая ими эфемерная и хрупкая скульптура растет и ветвится в постоянно развивающемся визуальном рассказе.

Порция со стыдом обнаруживает, что ей скучно. Она лишена того поэтического склада ума, который позволил бы должным образом оценить этот вид искусства: аллюзии и мемы, необходимые для того, чтобы отслеживать сюжет, в ее Пониманиях отсутствуют. Она – существо практичное и получает удовольствие от простых физиологических вещей. Она охотится, занимается борьбой, лазает, спаривается: традиционные занятия и, возможно, несколько старомодные. Она предпочитает считать их вечными.

Конечно, она могла бы пойти в городскую библиотеку и получить Понимание, которое тут же позволило бы ей оценить это искусство во всем его блеске, но чего она тогда лишится? Какое-то не особо уважаемое умение или знание будет вытеснено, потому что у ее разума есть ограничения в отношении того, что он способен удерживать. Как и многие ее сородичи, она сжилась с тем, кто она такая, и не желает изменяться, если это не абсолютно необходимо.

Она сохраняет неподвижность, сколько может, вежливо глядя на все усложняющуюся конструкцию. Хотя она ощущает нарастающее и дрожащее восхищение зрителей, но сознает только, что это ей оно недоступно. Наконец она просто больше не в состоянии оставаться в толпе под этим высоким шатровым сводом и уползает как можно незаметнее. В конце концов, это ее ночь. Никто ей ни в чем не откажет.

Выйдя наружу, она оказывается в центре громадного городского района – научного центра Семи Деревьев. Ощущая потребность в высоте и чистом воздухе, она начинает подниматься по паутинам и ветвям, пока над ней не оказывается темное небо. Она ищет взглядом яркие точки – звезды. Обучение и Понимание говорят ей, что они настолько далеко, что понятие реального расстояния становится бессмысленным. Однако она помнит ночи, проведенные на природе (дикая природа по-прежнему существует, несмотря на рост паучьих городов и структур их обеспечения). Вдали от постоянного сияния биолюминесцентного городского освещения звезды кажутся четкими и такими близкими, что дотронуться можно.

А вот здесь она едва их различает: все вокруг расцвечено сотней оттенков зеленого, синего и ультрафиолетового. Странно, что ей, чья работа ставит ее на самое острие научного прогресса, кажется, будто жизнь опережает ее, реально оставляя позади.

Она носит в себе Понимания, которые когда-то имела какая-то давняя охотница-прародительница, чья жизнь была непрестанным трудом: ей приходилось напрягаться, чтобы прокормить себя и свою родню, сражаясь с теми древними врагами, что сейчас благополучно одомашнены, полностью истреблены или вытеснены в самые далекие уголки мира. Порция – эта Порция – может оглядываться на упрощенные и даже романтизированные воспоминания, которые она унаследовала, и мечтать о менее сложной жизни.

Снизу до нее доходят отголоски движения: кто-то карабкается к ней наверх. Это Фабиан. Ее Фабиан – просто один из бесчисленных самцов, получивших это имя в честь великого освободителя. Он – один из двух самцов ее команды в двенадцать лиц и ее личный помощник, избранный за быстрый ум и ловкое тело.

«Просто слов нет, да?»

Он умеет находить нужные слова – и не имеет значения, идет ли речь об идущем внизу представлении или об огромном подсвеченном клубке города вокруг них. Завтра будет вершиться история.

Фабиан танцует для нее, потому что почувствовал ее грусть, а небольшая вечерняя доза лести и внимания поможет ей завтра. Вдали от толпы он исполняет для нее древний ритуал ухаживания их вида – и его ухаживания принимают. Моногамия – вернее, моноандрия – не слишком хорошо знакома паукам, но некоторые пары привыкают друг к другу. Фабиан танцует только для нее, а она отвергает заигрывания всех остальных.

Как всегда на вершине действа, когда он кладет к ее лапам свое подношение, она ощущает идущий из самой глубины позыв довести дело до фатального итога. Однако это тоже часть происходящего, которая добавляет остроты и силы и быстро подавляется ее цивилизованной натурой. В эти дни подобного почти не случается.

Действо внизу также достигает апогея. Позднее творцы все это разберут: поглотят полосы паутины, уничтожат свой шедевр. Искусство, как и очень многое в этой жизни, недолговечно.





* * *


В другой части города – в научно-исследовательском центре, который также служит храмом Большого Гнезда для все уменьшающегося числа прихожан, по-прежнему испытывающих необходимость принять непознаваемое, – Бьянка деловито завершает последние приготовления. Она не входит в элитную команду Порции, но участвовала в подготовке миссии в целом. Ее интерес к завтрашнему отправлению почти материнский, ибо именно она была движущей силой позади многого, что вот-вот произойдет. Ее истинные намерения отличаются от того, что думают об этом окружающие (ничего бесчестного), но она обладает необычным умом, способным мыслить шире и заглядывать дальше.

Бьянка – прирожденный эрудит, что в данном контексте означает ее способность принять гораздо больше Пониманий, чем доступно обычному пауку. В отличие от Порции, она часто изменяет свой разум. Ядром ее личности, по ее мнению, является умение и желание учиться, а не какая-либо отдельная способность, которую она ненадолго усваивает. В данный момент она – опытный радиооператор, химик, астроном, артефактор, теолог и математик. Ее разум до отказа набит сложным переплетением знаний.

Сейчас, когда все ее родичи давно спят, она проверяет и перепроверяет свои расчеты и создает верификационную архитектуру для муравьиной колонии, чтобы там смоделировали и заново проверили ее цифры.

Ее новообретенная теология объединяется с основополагающей разумностью ее естества, одаряя ощущением благоговения и преклонения относительно предстоящего предприятия. Понятие спеси ей не вполне доступно, но она близка к этому чувству сейчас, когда в одиночестве своего центра управления мысленно проходит по всем сложным стадиям своего плана.

Она обладает редкой способностью, которая позволяет ей оглянуться назад на бесчисленные поколения борьбы и роста и оценить лепты всех тех Порций, Бьянок и – да, Фабианов, внесенные в течение их жизни. Каждый вложил новые Понимания в сумму паучьих знаний. Каждый стал узлом в прирастающей паутине прогресса. Каждый проложил путь на шаг дальше своих предков. Во вполне реальном смысле Бьянка – их дитя, продукт их знаний, отваги, открытий и жертв. Ее разум полон живым знанием мертвых предков.

Она очень живо и ясно понимает, что стоит на спинах гигантов и что ее спина тоже будет достаточно сильной, чтобы выдержать вес множества будущих поколений.






* * *


На следующее утро Порция и ее команда собираются дальше того места, где заканчиваются городские строения, – в центре огромного фермерского участка, среди рядов низкорослых бородавчатых деревьев, уходящих к горизонту и разделенных пожарозащитными полосами и протоптанными сельскохозяйственными муравьями дорогами. Погода стоит отличная: облачная, но почти безветренная, как и предсказывалось. Этот момент уже дважды откладывали из-за неблагоприятных условий.

Порция напряжена и неподвижна. Остальные справляются с нервозностью каждый по-своему. Кто-то прижимается к земле, кто-то бегает туда-сюда, некоторые устраивают драчку или несут глупости, лихорадочно топоча лапами.

Виола, их командир, переходит от одного к другому, успокаивая прикосновением, поглаживанием, движением педипальп.

Первым Небесное Гнездо видит Фабиан.

Даже на таком расстоянии оно кажется нелепо громадным, величественно паря над Большим Гнездом словно мираж. Громадная серебристая махина его корпуса имеет триста метров в длину, заставляя казаться крошечной подвешенную под ним длинную узкую гондолу. Позднее они раздуют оболочку вдвое, чтобы отношение веса к подъемной силе достигло необходимого максимума.

Пауки планировали на полосках шелка со времен, уходящих за Понимания, а все возрастающая разумность привела к множеству усовершенствований этого искусства. Тем временем химический синтез позволяет им получать сколь угодно много водорода. Благодаря использованию шелка и легкой древесины даже экспериментальные летательные аппараты тяжелее воздуха и оснащенные двигателем получаются легкими как перышко и летучими. Постройка дирижаблей прижилась легко.

Полетная команда дублеров сбрасывает на землю причальные канаты в несколько сот метров длины. Радуясь возможности наконец-то приступить к действиям, Порция и ее товарищи быстро лезут наверх: подъем пустячный. Далее следует короткая церемония передачи аппарата от временного капитана Виоле, после чего запасные пилоты спускаются вниз по канатам, оставляя Небесное Гнездо новым обитателям.

Этот дирижабль – триумф техники: достаточно прочный, чтобы выдерживать турбулентность нижних слоев атмосферы, и в то же время, при полном заполнении корпуса, он способен достигать прежде недоступных высот. Аэродинамический профиль аппарата может изменяться с помощью натяжения строп внутреннего каркаса. Дирижабль уже начал подъем под усиливающимся ветром – и его конфигурация перестраивается автоматически, а команда тем временем только устраивается на борту.

Их цель находится настолько далеко над миром, что это даже трудно охарактеризовать словом «высота». И даже после ее достижения самому отважному члену команды предстоит еще более дальний путь. Порции.

Виола убеждается, что ее подчиненные на месте, после чего присоединяется к Порции в передней части цилиндрической кабины, глядя сквозь едва заметное мерцание на уходящую вниз землю. Корпус уже начал увеличиваться, раздуваться от новых порций водорода, а его передняя кромка сглаживается до обтекаемой формы. Небесное Гнездо поднимается все быстрее и быстрее. Здесь находятся радио и главный терминал корабельного мозга.

Виола вкладывает педипальпы в парные углубления на кафедре – и Небесное Гнездо докладывает ей о своем самочувствии и о состоянии всех его составных частей. Это почти как разговор по радио, почти как разговор с живым существом. Виола однажды говорила с Посланником – и общение с Небесным Гнездом ощущается почти так же.

Крошечные усики подергиваются и касаются чувствительных волосков ее педипальп, передавая ей информацию с помощью прикосновений и запаха. Двое ее пилотов дежурят рядом, готовые отдавать химические приказы установленному здесь же терминалу, который быстро передаст их по всему кораблю.

Непрерывные расчеты, которые нужны, чтобы доставить объект из тончайшего шелка и водорода в верхние слои атмосферы, были бы трудны даже для эрудита-Бьянки, и потому она наделила летательный аппарат способностью мыслить самостоятельно: это терпеливый, преданный своему делу разум, подчиняющийся приказам пауков из команды. Дирижабль кишит муравьями. Этот их вид очень мелкий – рабочие особи достигают максимум двух сантиметров, – но они выведены приспособленными к сложному программированию. На самом деле колония сама себя программирует: ее основная архитектура позволяет получать прямую информацию о состоянии дирижабля и постоянно на нее реагировать без вмешательства экипажа.

Хотя муравьи способны проникнуть куда угодно, их скорость была бы слишком низкой, чтобы координировать постоянные метаморфозы корабля. Паучья биоинженерия решает эту проблему с помощью клонированной ткани. Уже много поколений искусственные мышцы используются в качестве движителя кабин монорельса, а Бьянка изобрела искусственные нейронные сети, связанные с химическими заводами. В результате этого муравьям в гондоле не надо ходить к другим далеко отстоящим друг от друга элементам своей колонии. Вместо этого они отправляют сигналы по корабельным нервам, и эти сигналы превращаются в химические инструкции на других терминалах. Нейронная сеть – одновременно неживая и живая – является частью колонии, словно некая странно сверхспециализированная каста. Муравьи даже способны изменять ее сложное строение, разрывая одни связи и способствуя созданию других.

Наверное, Бьянка единственная из пауков гадает, не настанет ли день, когда создание, которое она построила – или, возможно, вывела, – переступит границу, отделяющую нечто рассчитывающее, но не осознающее, и то, что она сама признала бы как истинный разум. Такая перспектива, которая, скорее всего, встревожит ее соратников, когда они о ней задумаются, уже довольно давно занимает ее мысли. По правде говоря, ее нынешний личный проект как раз связан с ее наиболее умозрительными рассуждениями на эту тему.

На борту Небесного Гнезда команда готовится кусловиям верхних слоев атмосферы. У гондолы двойной корпус, и воздух, заключенный между двумя шелковыми оболочками, создает изоляцию, которая им понадобится в разреженной атмосфере. Наружная оболочка соткана из серебристо поблескивающей нити – органического материала, который рассеивает и отражает солнечный свет.

Небесное Гнездо несет их к прозрачному слою облаков. Два члена команды облачаются в костюмы из легкого шелка, чтобы пройти через шлюз и проверить работу божественных машин (их так назвали потому, что в их основу легла идея, вроде как полученная напрямую от Посланника). До того как это было декларировано как часть древнего божественного наказа, никто даже не задумывался о движении вращения. И вот теперь биоэлектрические поля раскручивают пропеллеры из легкого металла, уверенно отделяя Небесное Гнездо от земли.

Часть команды собирается у мерцающих окон, глядя на город, который из громадной полосы многослойной цивилизации съеживается до неопрятной закорючки, похожей на узелковый рисунок ребенка. Настроение у всех приподнятое, возбужденное. Порция – единственная, кто его не разделяет. Она остается серьезной, внутренне сосредоточенной, пытаясь приготовиться к своему заданию. Она ищет уединения и тщательно вяжет и распускает мантру, которая прошла с ее народом сквозь века, – древнюю, успокаивающую математику первого Послания. Причина не в том, что она придерживается атавистической истинной веры: просто эта традиция ее утешает и успокаивает, как и ее далеких предков.

В передней кабине Виола дает отмашку своему радиооператору, и они отправляют сигнал, что все в порядке. В районе Большого Гнезда Бьянка получит их сообщение, а потом отправит собственное, но не Небесному Гнезду, а дальше.

Бьянка окликнет Бога простым сообщением: «Мы идем».





6.2 Старик в суровый сезон




Он проснулся от запаха горелого. Мгновение он лежал, ощущая, как слабая вонь перегревшегося прибора проникает ему в ноздри, начиная думать, совершенно спокойно: «холодный сон, горячий запах, холодный сон, горячий запах, забавно»…

Тут он понял, что это совсем не забавно. Это прямая противоположность забавному, и он снова лежит в гробу, только на этот раз похороны стали кремацией, а он пришел в себя в самый неудачный момент.

Он открыл рот, чтобы закричать, но беспомощно закашлялся от едкого дыма, наполняющего его крошечный кусочек мира.

А потом под его напряженными руками крышка открылась с визгом гнущегося металла и ломающегося пластика. Казалось, он на мгновение обрел сверхчеловеческие силы.

Холстен завопил, без слов, даже без особых эмоций: в этом крике не было ни страха, ни ликования, ни изумления. Это был просто шум, громкий и бессмысленный, словно его рот сохранил настройку на мертвую частоту. Лягаясь и цепляясь, он перевалился через бортик стазис-камеры – и на этот раз никто его не поймал.

Тяжелое падение помогло ему окончательно прийти в себя – и обнаружить, что он лежит на полу в спальне основной команды, чувствуя себя не просто дураком, а дураком, которому больно и у которого есть зрители. Там оказались три человека, которые благоразумно отступили, когда он выдирался на свободу. Секунду ему даже не хотелось на них смотреть. Это могли оказаться бунтовщики. Это могли оказаться странные гюиниты, готовые принести его в жертву своему мертвому, но вечно живущему кибернетическому богу. Это могли быть замаскированные пауки. В этот момент ему казалось, что ничего хорошего от окружающих его людей ждать не приходится.

– Классицист доктор Холстен Мейсон, – произнес голос… женский голос. – Ты отзываешься на твое имя?

– Я… Да, а что?

Вопрос балансировал между нормальным и странным.

– Отметьте как положительный, – произнес мужчина. – Доктор Холстен Мейсон, встань, пожалуйста. Тебя перемещают. Причин для тревоги нет, но твоя стазис-камера стала нестабильной и нуждается в ремонте. – В этой речи не было никаких поправок на то, что этим шутам только что пришлось срывать крышку гроба, чтобы добраться до его мясной начинки. – Тебя проведут к другой камере и вернут в стазис, или, при отсутствии работающих камер, тебе предоставят временное жилище до того момента, когда такая камера появится. Мы понимаем, что тебе это неприятно, но заверяем, что делается все, чтобы восстановить нормальную работу корабля.