Дети времени

Самец выползает в центр, где в него впиваются их взгляды. Фабиан обдумывал этот момент, основываясь на своей неудаче с Порцией. Он не станет просить слишком многого. Он будет больше показывать, чем говорить. Он будет их обхаживать, но скорее как самка, с помощью успеха, а не как самец, лестью.

«Дайте мне отряд муравьев, и я одержу победу над их армией», – объявляет он.

Их реакция не настолько негативна, как он опасался. Они все же знают, что он перебежчик из Большого Гнезда. Они придирчиво расспрашивают его, а он дает уклончивые, осторожные ответы: это фехтование из едва заметных колебаний и неопределенных жестов. Он намекает на обладание неким тайным знанием относительно муравьиных колоний Большого Гнезда, но большего не открывает. Он смотрит, как самки совещаются, чуть подергивая радиальные нити паутины, отправляя сообщения по кругу так, чтобы они не достигали центра, где он устроился.

«Сколько муравьев?» – наконец спрашивает одна из них.

«Всего несколько сотен».

Остается надеяться, что этого будет достаточно. Он все поставил на эту попытку, но чем меньший отряд он с собой возьмет, тем более ценной покажется его победа.

Это до смешного малочисленный отряд по сравнению с той армией, которая уже входит на территорию Семи Деревьев, так что самки решают, что терять тут нечего. Единственная серьезная альтернатива – это сдаться и передать все свое имущество домам Большого Гнезда.

Фабиан спешит в свой дом и выбирает десяток своих самых способных помощников – исключительно самцов. Им известна немалая часть его тайны – новая архитектура. Они моментально принимаются за крайне трудоемкое дело, перепрограммируя отданных им муравьев на первичную архитектуру, чтобы им можно было давать инструкции по ходу дела.

На следующий день они покидают Семь Деревьев, чтобы войти (как надеется Фабиан) в анналы истории. С ним его команда подмастерьев, жалкий отряд солдат-насекомых… и Бьянка. Главы Семи Деревьев не смогли допустить, чтобы отряд был лишен всякого женского руководства, и потому она становится его номинальным командиром – респектабельным лицом фабианизма.

Что до Бьянки, с ней секретом Фабиан не поделился, но она помнит их чудесное бегство из Большого Гнезда и знает о его репутации химического архитектора. Она связала свое будущее с ним, и теперь ей остается надеяться, что он себя не переоценивает.

Старинное оружие, которое позволило паукам полностью подчинить муравьев (и тем самым значительно обогатить и усложнить собственное общество), больше не подходит для войны. Теперь почти все муравьи имеют сопротивляемость к снимающему программирование феромону жуков-пауссинов – и из-за соперничества между пауками, и просто потому, что пауссины постоянно взламывают архитектуру муравейников в своих собственных целях, упорно сохраняя свое призрачное присутствие внутри органической машины. Паукам остается только стараться минимизировать их воздействие.

План Фабиана более сложен и потому более рискован. Первая фаза заключается в лобовой атаке.

Дорога, которую должна была выбрать армия Большого Гнезда, уже плотно усеяна сложным лабиринтом из ловчих ям, капканов, сетей и огненных ловушек. Ни одного паука они не провели бы, но чувства муравьев легче обмануть, поскольку их восприятие почти не работает на расстоянии. Армию Большого Гнезда защищает большое рассеянное облако разведчиков, которые находят и отключают эти ловушки, – и именно на них Фабиан и направляет свой отряд.

Результат получается мгновенным: тревожные запахи привлекают все новых и новых захватчиков. Устроившись с наветренной стороны, Фабиан выпускает в воздух один запах за другим. Каждый содержит новый набор инструкций, закодированных химически, что позволяет его небольшому отряду реагировать быстро, менять тактику и обманывать противника, тогда как муравьи Большого Гнезда просто следуют базовой боевой архитектуре, которая мало чем отличается от древних инстинктов этих насекомых.

В считаные минуты отряд Фабиана разрывает контакт с минимальными потерями и с пленными – несколькими отделенными от общей группы разведчиками. Их обездвиживают и уволакивают прочь.

Фабиан и его товарищи отступают – и продолжают отступать до тех пор, пока преследующие их разведчики Большого Гнезда не отстают, возвращаясь по собственному феромонному следу к наступающей армии. Оставленный в покое Фабиан с командой разворачивает лабораторию и на основе полученных от пленных разведчиков образцов составляет новый набор инструкций для вражеских солдат.

Его собственные муравьи получают начальный приказ. Небольшой отряд расходится по одному, и каждый муравей направляется к противнику.

«Что ты делаешь? – вопрошает Бьянка. – Ты разогнал свою армию!»

Всем известно, что муравьи эффективно работают только в больших группах. Один муравей ничего не значит.

«Надо двигаться, – говорит Фабиан вместо ответа. – Нам надо держаться с наветренной стороны».

Это – досадный минус его метода, однако со временем его можно будет устранить. Он уже обдумывает системы с использованием пауссинов в качестве носителей информации или запуском химических реакций удаленно, с помощью визуальных сигналов… Но пока надо работать с тем, что имеется.

Все муравьи его отряда добираются до вражеской колонны и проходят через экран из разведчиков, не включив никаких сигналов тревоги. Они соприкасаются усиками с захватчиками, быстро ими дергают – и получают доступ дальше: они опознаны как друзья.

С высоты ветвей Фабиан напряженно наблюдает за тем, как его муравьи незаметно собираются внутри строя Большого Гнезда. Следующий шаг – самый трудный для Фабиана. Он еще ни разу не был ответствен за гибель представителя собственного вида. Он знает, что некоторые особи ведут жизнь, полную лишений, где драка, убийство и даже пожирание паука другим пауком – это просто вопрос выживания, однако сам он остро осознает, что борется именно против таких лишений и что убийство себе подобного должно отойти в прошлое. Живущий в нем нановирус восстает против необходимости того, что он задумал, распознавая родственные нити в потенциальной жертве.

Однако его план очень тонко рассчитан, и Фабиан не может допустить, чтобы что-то ему помешало.

Среди многотысячной армии движется примерно десяток наблюдателей от Большого Гнезда. Они же не могут не заметить в их рядах чужих муравьев? Хотя армия Большого Гнезда уже получила свою жесткую командную архитектуру, должны существовать заранее предусмотренные протоколы, которые предстоит запустить командирам-паукам, – и, несомненно, в их число входит приказ атаковать Семь Деревьев. Не исключено, что одной из заранее подготовленных позиций будет некая реакция на чрезвычайную ситуацию.

Фабиан не без тревоги выдает очередной набор инструкций.

Его лазутчики последовательно выискивают и убивают пауков Большого Гнезда, которые сопровождают армию. Они нападают бесстрашно, испуская запах тревоги, приводящий верноподданных муравьев в бешенство. Этот расчетливый безжалостный шаг тщательно спланирован заранее. Наблюдая за результатом – группы муравьев, дерущихся за оторванные конечности и кусочки панциря, – подчиненные Фабиана и Бьянка чувствуют себя очень неуютно. Конечно, паукам и раньше случалось убивать другого паука, и даже самцы порой убивали самок, но сейчас дело другое. Это – начало иной войны.

С этого момента армия Большого Гнезда обречена. Солдаты Фабиана выедают ее изнутри. У армии вторжения имеется какая-то защита, заранее заданный алгоритм защиты от неожиданного нападения, плюс меняющиеся запаховые пароли, которые время от времени обновляются по заранее установленному алгоритму. Однако новая архитектура Фабиана позволяет ему быстро адаптироваться. Неуклюжий многосоставной механизм, которым является армия Большого Гнезда, заметил, что что-то идет не так, но он просто не способен быстро перестроиться и опознать угрозу. К тому моменту, когда Фабиан заканчивает, дорога из мертвых муравьев растянулась уже на многие километры. Его собственные потери оказались меньше дюжины. Его Фермопилы были не природным, а ментальным ущельем, через которое враг не мог пройти, пока он его удерживал.

Большое Гнездо еще не побеждено. Та армия, которую остановил Фабиан, – всего лишь малая часть военной машины, которую Храм способен привести в действие. Конечно же, на победу Семи Деревьев ответят новой агрессией. Фабиан возвращается домой и предстает перед правящими самками.

Они требуют, чтобы он выдал им свою тайну. Он отказывается и заявляет, что он и все его соратники приняли меры к тому, чтобы их новое Понимание нельзя было насильно извлечь из их трупов.

Одна из самок – назовем ее Виолой – говорит первой:

«И что ты намерен делать?»

Фабиан подозревает, что она смотрит дальше своих сестер, поскольку еще до войны пользовалась его услугами. У нее есть некое представление о ходе его мыслей.

«Я нанесу поражение Большому Гнезду и его союзникам, – заявляет он. – Если понадобится, я приведу армию Семи Деревьев к самому их городу и покажу им, как они не правы».

Наблюдаемые им реакции представляют собой любопытнейшую смесь: возмущение тем, что самец смеет говорить о столь значительных вещах так смело, желание увидеть своего сильного соперника униженным, отчаяние – потому что разве у них есть иные варианты?

Виола приглашает его продолжить: она знает, что это не все.

«У меня есть одно условие», – признает он.

Под коллективным враждебным взором он очерчивает свои пожелания – то, что должны пообещать Семь Деревьев в обмен на свое выживание. Это – те же самые условия, что он ставил Порции. Здесь принимают их почти также неблагосклонно, но их шаткое положение разительно отличается от того, которое было у Порции.


«Мне нужно право жить, – говорит он им предельно твердо. – Мне нужно, чтобы смерть самца влекла за собой такое же наказание, что и смерть самки… даже смерть после спаривания. Мне нужно право создать свой собственный дом и быть его признанным представителем».

На него взирают миллионы лет предрассудков. Древний паук-каннибал, чьи инстинкты все еще образуют тот панцирь, внутри которого обитает их культура, с отвращением отшатывается. Фабиан видит их внутренний конфликт: традиция против прогресса, знакомое прошлое против незнакомого будущего. Они как вид проделали огромный путь, они обладают разумом, который позволит избавиться от оков вчерашнего дня. Однако это будет нелегко.

Фабиан поворачивается на месте короткими резкими рывками, переводя взгляд с одних глаз на другие, на третьи… Они взвешивают его самого – и взвешивают то, во что обойдутся его требования по сравнению со стоимостью покорности Большому Гнезду. Они обдумывают то, что принесла им его победа и насколько это укрепило их дипломатические позиции. Они размышляют над тем, что потребует от них Большое Гнездо в том случае, если они признают себя побежденными: конечно же, Храм Семи Деревьев будет очищен и заполнен чужими жрицами, навязывающими свое крайне ортодоксальное понимание воли Посланника. Присутствующие здесь самки потеряют контроль над Семью Деревьями. Их город превратится в марионетку, чьи ниточки будут дергать издалека, заставляя плясать под транслируемыми Большим Гнездом указаниями.

Они совещаются, они мучаются, они угрожают друг другу, стараясь утвердить собственное доминирование.

И, наконец, они дают свой ответ.





5.7 Возвышение




– Все должно было идти не так. Не должно было идти так долго.

Холстен ужинал с Гюином. Культисты капитана… или хорошо подготовленные инженеры… или кто там они на самом деле были… принесли ему несколько рационов, которые, как он помнил, в огромном количестве забирали со станции терраформирования. Их разморозили и подогрели до состояния теплой кашицы, и он неохотно отправлял ее в рот ложкой, пока старик говорил. Что в последнее время ел сам Гюин, оставалось неясным, но, наверное, у него была для этого какая-то трубка (и еще одна на другом конце, чтобы вывести то, с чем его иссохшие внутренности не могли справиться).

– Я разбудил команду, которая, по записям, выглядела хорошо. У всех был опыт технических работ, – продолжал Гюин, или, по крайней мере, те устройства, которые делали это за него. – У нас были все инструменты и детали со станции. Подготовка корабля должна была пройти быстро. Просто еще несколько дней. Еще несколько месяцев. Еще один год. Всегда всего еще год. А потом я ненадолго уходил поспать, просыпался, а они по-прежнему работали… – Его морщинистое лицо обмякло в воспоминаниях. – И знаешь что? Однажды я проснулся – и все эти молодые лица… Я понял, что половина из работающих родились вне стазиса. Я использовал целую жизнь людей, Мейсон: они настолько долго пытались все наладить. А новое поколение… они мало что знали. Они научились всему, чему могли, но… А потом появилось еще одно поколение: деградирующее, понимающее еще меньше. Все были слишком заняты работой, чтобы передавать знания. Они знали только корабль и меня – и все. Мне пришлось ими управлять, потому что они должны были работать, какими бы невеждами они ни были, насколько дольше это ни затянулось бы.

– Потому что тебе надо сражаться со спутником Керн, с тем обиталищем Брин? – вставил Холстен между глотками.

– Мне надо спасти человечество, – согласился Гюин, словно это было равнозначно. – И мы это сделали. Мы это сделали, все мы. Все эти жизни все-таки не были потрачены зря. У нас есть защита империи, физическая и электронная. Не осталось ни одного слабого звена, куда Керн смогла бы пробраться, чтобы всех нас отключить. Но к этому моменту я понял, что я старый – и понял, насколько я нужен кораблю, и потому мы достали загрузчик и начали работать над ним. Я все отдал, Мейсон. Я столько лет отдал проекту «Гильгамеш»! Я хотел бы… на самом деле хотел бы просто закрыть глаза и уйти.

Искусственный голос понизился, почти утонув в помехах. Холстен опознал это как священное молчание и не стал ничего вставлять.

– Если бы я решил, что не нужен, – пробормотал Гюин. – Если бы знал, что они… вы… сможете справиться без моего руководства, я ушел бы. Я не хочу быть здесь. Кому захотелось бы оставаться вот этой умирающей штукой в трубках? Но никого другого нет. Человечество стоит на моих плечах, Мейсон. Я – пастырь. Только со мной наш народ обретет свой истинный дом.

Мейсон кивал и кивал – и думал, что Гюин то ли во все это верит, то ли нет, однако нотка лживости ощущалась явно. Гюин никогда не слушал советов и не делился властью. С чего ему было стать человеком, готовым все передать кому-то другому, особенно если в случае срабатывания этой загрузки ему достанется некое бессмертие?

Если загрузчик не разрушит системы «Гильгамеша».

– А почему не Лейн? – спросил он у Гюина.

При звуке этого имени старик дернулся.

– А что Лейн?

– Она – старший бортинженер. Ты хотел провести все эти работы – так почему было не разбудить ее раньше? Я ее видел. Она стала старше, но не… – «не настолько, как ты», – … не намного старше. Значит, ты вывел ее из стазиса недавно. Почему было не начать с нее?

Гюин секунду прожигал его взглядом (или, возможно, какое-то устройство прожигало его взглядом вместо слепого Гюина).

– Я не доверяю Лейн, – отрезал он. – У нее свои идеи.

На это ответить было нечего. К этому моменту у Холстена уже сложились определенные идеи относительно того, в своем ли уме Гюин и сумасшедшая ли Лейн. К сожалению, это прямо не указывало на то, кто из них прав.

У него в колчане осталась всего одна стрела. Перед встречей с Карстом и Вайтес Лейн показала ему несколько записей – последние трансляции с лунной колонии, которую они основали в системе Керн. Это было тайным оружием Лейн, с помощью которого она хотела убедить Холстена в том, что ЧТО-ТО НАДО ДЕЛАТЬ. В тот момент это сработало. Она была безжалостна – и Холстен ощутил небывалые подавленность и горечь. Он слышал полные паники и отчаяния голоса людей, которых оставил Гюин: их мольбы, их отчеты. Все отказывало, инфраструктура станции оказалась не способна к самовосстановлению. Спустя долгие десятилетия после создания базы она начала умирать.

Гюин оставил там целое сообщество – частью разбуженных, частью в стазисе. Он обрек их жить там и растить детей, чтобы те сменили их у руля того обреченного предприятия. А потом капитан «Гилли» слушал их предсмертные крики, их отчаянные мольбы, жалобы на холод, на испорченный воздух… Везучие просто сгнили в своих холодных гробах после отключения питания.

Последней передачей стал сигнал бедствия – автоматический, повторяющийся снова и снова. Наследник… новая версия сигнала Керн, шедшего тысячи лет. Наконец даже и он прекратился. Даже маяк не выдержал испытания гораздо более коротким отрезком времени.

– Я слышал записи с лунной базы, – сказал он Гюину.

Иссушенное лицо капитана повернулось к нему:

– Вот как?

– Лейн мне их проиграла.

– Не сомневаюсь.

Холстен подождал, но больше ничего не последовало.

– Ты… что? Ты это отрицаешь? Хочешь сказать, что Лейн их подделала?

Гюин покачал головой – или что-то покачало его головой.

– А что мне было делать? – вопросил он. – Возвращаться за ними?