Дети времени

Она говорила отчасти похоже на ту женщину, которую Холстен помнил, – но только если эта женщина уже какое-то время вела трудную и суровую жизнь.

Он тщательно обдумал ее просьбу. Ему очень хотелось отрицать всякое понимание, но она была права: это было бы эгоистичной ложью. «Я просто книжник, который делает, что ему сказано. Я не виноват». А ему уже начало казаться, что на самом деле он отчасти виноват. Виноват в том, что сейчас происходит.

– Гюин захватил власть, – предположил он.

– Гюин – капитан. Он и так был… что?., у власти. Ну же, Холстен.

– Он разбудил множество груза. – Холстен бросил взгляд на бандитскую команду Лейн. Кажется, в некоторых он узнал ее инженеров. Другие могли быть из того же груза, который Гюин, видимо, завербовал себе на службу. – Полагаю, он начал это делать довольно давно: судя по их виду, сейчас там уже третье или четвертое поколение. А это вообще возможно?

– Людям хорошо удается делать людей, – подтвердила Лейн. – Этот идиот об этом не подумал… а может, подумал. Они вроде как ему поклоняются. Не знают ни хрена, кроме того, что он им сказал, ага? Все из первого груза, которые могли бы возражать – их давно нет. Эти худые жутики росли на рассказах про Гюина. Я слышала их разговоры: им серьезно засорили мозги. Он их спаситель. Когда он уходил в стазис, они слагали легенду о его возвращении. Сплошное мессианское дерьмо. – Она с отвращением сплюнула. – Так что скажи мне, для чего это понадобилось, Холстен.

– Он поручил мне работать над устройством загрузки, взятым со станции. – В неуверенном голосе Холстена появились лекторские интонации. – Были указания на то, что древние научились хранить свой разум в электронном виде, но вирусный этап их войны должен был стереть эти запасники – или же мы их просто так и не нашли. Вот только непонятно, зачем это на самом деле могло понадобиться. Об этом почти не упоминается, даже вскользь. Это было не похоже на стандартный трюк с бессмертием…

– Хватит уже! – прервала его Лейн. – Так что – да, Гюин хочет жить вечно.

Холстен кивнул.

– Как я понимаю, ты не одобряешь.

– Холстен, это же Гюин. Навсегда. Гюин навсегда. Эти два слова очень плохо сочетаются.

Он покосился на ее сообщников, пытаясь понять, зашли ли в лагере Лейн дела настолько далеко, что несогласие наказуемо.

– Слушай, я понимаю, что это не слишком приятная мысль, но он нас сохранил до сих пор. Если ему хочется загрузить свой разум в какой-то древний компьютер, то уверены ли мы, что это стоит того, чтобы, ну, убивать из-за этого людей?

Потому что Холстен еще не забыл виденные им трупы – цену своего освобождения.

Лейн изобразила, будто обдумывает его точку зрения.

– Ну да, конечно, верно. Если не считать двух вещей. Во-первых, я только раз посмотрела на эту его новую игрушку до того, как мы с ним рассорились, но я не думаю, что эта штука – приемник для разума: это только передатчик. И единственное, куда он может отправиться, – это в главную систему «Гильгамеша», а я всерьез сомневаюсь, что она рассчитана на продолжение управления кораблем с запихнутым в нее человеческим разумом. Так?

Холстен припомнил все свои относительно обширные знания об устройстве загрузки:

– Действительно, да. Та штука, которую мы забрали со станции, на хранение не рассчитана. Но я считал, он оттуда еще что-то взял?..

– А ты видел в своих старых файлах хоть что-то, что бы об этом говорило?

Он поморщился:

– Нет.

– Вот так. – Лейн качнула головой. – Старик, серьезно: пока ты работал, ты не задумывался о том, для чего это все нужно?

Холстен развел руками.

– Это нечестно. Все было… У меня не было причины думать, что тут что-то не так. И вообще – что второе?

– Что?

– Ты сказала – не считая двух вещей. Две причины.

– А, да. Он совершенно и полностью сбрендил. Так что ты усердно трудишься, чтобы сохранить именно это. Полный псих с манией бога.

Гюин? Да, немного тиран – но в его руках все будущее человечества. Да, с ним непросто работать, он держит свои планы при себе.

– Лейн, я знаю, что вы с ним…

– Не ладим?

– Ну…

– Холстен, он действовал. Он действовал очень долго – с тех пор, как мы улетели от серой планеты. Он создал свой гребаный культ и промыл им мозги, так что они считают его величайшей надеждой вселенной. Он почти отладил это свое устройство. Он испытал его на своих людях – и можешь мне поверить, все прошло плохо, так что оно только поэтому может считаться более-менее работающим. Но он уже подошел близко. Иначе быть не может.

– Почему не может?

– Потому что на вид ему хреновы сто лет, Холстен. Он не спал лет пятьдесят в целом. Он сказал своим культистам, что он Бог, и, когда он в следующий раз проснулся, они сказали ему, что он – Бог, и этот цикл повторялся и повторялся, пока он сам в это не поверил. Ты видел его с тех пор, как тебя разбудили?

– Только его людей.

– Ну так можешь мне поверить: любая часть его разума, которую ты мог бы опознать, уже давно сбежала с корабля. – Лейн всмотрелась Холстену в лицо, выискивая остатки сочувствия капитану. – Серьезно, Холстен, вот его план: он хочет запустить копию своего разума в «Билли». И знаешь что? Когда он это сделает, ему груз станет не нужен. Ему почти весь корабль станет не нужен. Ему не понадобится жизнеобеспечение и все такое.

– Он всегда выше всего ставил интересы корабля, – запротестовал Холстен. – Откуда ты знаешь…

– Потому что это уже происходит. Знаешь, на что этот корабль не был рассчитан? На то, чтобы несколько сот человек жили в нем примерно столетие. Износ, Холстен, ты даже представить себе не можешь какой. Племя людей, которые не представляют себе, как что устроено, подгоняемые искренней верой в то, что творят дело Господне. Все рассыпается. У нас кончаются припасы – даже с учетом того, что мы взяли со станции. А они все жрут и трахаются, потому что верят: Бог приведет их в землю обетованную.


– На зеленую планету? – тихо проговорил Холстен. – Может, и приведет.

– Ну да, конечно! – фыркнула Лейн. – Именно туда мы и летим. Но если все не взять под контроль и не отправить людей обратно в морозильник, Гюин доберется туда один: он и полный корабль трупов.

– Даже если ему удастся себя загрузить, ему понадобятся люди, чтобы его ремонтировать.

Холстен толком не понимал, почему защищает Гюина – может, потому, что давно сделал своей специальностью находить возражение против практически любого суждения, которое ему высказывалось.

– Ага, да… – Лейн потерла затылок. – Мы забрали со станции систему авторемонта.

– Я не знал.

– Это было приоритетом для моей команды. В тот момент казалось удачной мыслью. Знаю-знаю: способствовали собственной ненужности. И, похоже, эта система уже работает. Но, судя по тому, что я видела, она не занимается грузом или хотя бы нужными нам системами. Она настроена только на те части корабля, которые интересуют Гюина. Нежилые части. По крайней мере, такое впечатление у меня сложилось перед тем, как я удалилась.

– После того как Гюин тебя разбудил.

– Он пожелал сделать меня частью своего великого плана. Только когда он дал мне доступ к «Гильгамешу», я слишком быстро узнала слишком многое. Серьезно жуткие вещи, Холстен. Я тебе покажу.

– Ты по-прежнему в системе?

– Она по всему кораблю, а Гюин не настолько хорош, чтобы меня заблокировать… А теперь ты удивился, что я не трахнула его изнутри компьютера.

Холстен пожал плечами:

– Ну… на самом деле – да.

– Я ведь говорила, что он испытывал устройство загрузки? Ну так частичный успех у него был. В системе… появились всякие штуки. Когда я пытаюсь отрезать Гюина или его трахнуть, они меня замечают. Приходят и начинают трахать в ответ. С Гюином я справилась бы, но вот эти… они словно дебильные программки ИИ, которым кажется, что они все еще люди. И они в большинстве на стороне Гюина.

– В большинстве?

Лейн поникла – вернее, поникла еще сильнее.

– Все идет к черту, Холстен. «Гилли» уже начал разваливаться на системном уровне. Мы же на космическом корабле, Холстен! Ты представляешь себе, насколько тут все сложно? Сколько разных подсистем должны работать как следует, просто чтобы мы были живы? Сейчас все держится только на авторемонте: он обходит испорченные места, латает, что может – но у него есть пределы. Гюин сужает эти пределы, перенаправляя ресурсы на свой великий проект бессмертия. Так что мы намерены его остановить.

– Итак… – Холстен перевел взгляд с Лейн на ее команду, на знакомые лица и новые. – Итак, я знаю про устройство загрузки. И ты меня вытащила.

Лейн несколько секунд просто на него смотрела, и на ее лице вспыхивали фрагменты каких-то эмоций.

– Что? – сказала она наконец. – А мне нельзя спасти тебя просто потому, что ты мой друг?

Она удерживала его взгляд так долго, что он был вынужден отвести глаза, почему-то устыдившись вполне оправданной паранойи, которую он испытывал по отношению к ней, по отношению к Гюину, по отношению практически ко всему.

– Ладно, приводи себя в порядок. Поешь, – проинструктировала его она. – А потом у нас с тобой встреча.

Холстен удивленно наморщил лоб:

– С кем?

– Со старыми друзьями. – Лейн кисло улыбнулась. – Вся банда опять собралась, старик. Что скажешь?





5.2 В стране Бога




Порция потягивается и двигает конечностями, ощущая только что отвердевшую гладкость своего экзоскелета и тесную сеть кокона, которым она себя оплела. Потребность линять застигла ее в крайне неудобный момент, и она оттягивала линьку сколько могла, однако судорожная напряженность во всех суставах в конце концов стала невыносимой, так что она вынуждена была уединиться: целый период вне публичного взора, когда она нервно и дергано выбиралась из старой шкуры, чтобы позволить своему новому скелету обсохнуть и обрести форму.

Во время линьки ее обихаживали различные члены ее дома, который теперь стал в Большом Гнезде главенствующим. Есть еще пара-тройка других, которые, заключив союз, могли бы бросить вызов власти сообщества Порции, но они редко оказываются в дружеских отношениях друг с другом. Провокаторы Порции следят за тем, чтобы они постоянно боролись за второе место.

Тем не менее политическая обстановка в Большом Гнезде сейчас находится в неустойчивом равновесии. Несмотря на доклады, которые Порция получала ежедневно во все время линьки, она знает, что обнаружатся десятки важнейших фактов, которые ей надо будет освоить. К счастью, для этого имеется отлаженный механизм.

В Большом Гнезде Порция – величайшая жрица Посланника, но за месяц ее отсутствия у многих ее сестер возникли амбиции. Они наверняка вели разговоры с этим проворным важнейшим огоньком в небе, приобретая странные, невнятные обрывки мудрости вселенной и используя их в своих целях. Они перехватили масштабные и часто не поддающиеся пониманию проекты, создающиеся по приказу Божественного гласа. Порции придется потрудиться, чтобы восстановить свое прежнее влияние.

Она спускается в соседнее помещение в сопровождении толпы юных самок. По легкому взмаху педипальп к ней приводят самца. Он провел весьма напряженный месяц и присутствовал на всех тех сборищах, куда обычно представителей его пола не допускают. Сторонницы Порции водили его повсюду, куда могла бы ходить сама Порция. Ему подробно растолковывали все послания, все открытия и неудачи, все Божьи декларации. Его хорошо кормили и холили: он ни в чем не нуждался.

Теперь же одна из самок приносит распухший пузырь из шелка. В нем находится очищенное Понимание, которое прошедший месяц добавил самцу. Это – доклад, который при традиционном способе передачи стал бы бесконечным из-за множества деталей. В этом напитке содержится столько тайн дома Порции, что любой враг получил бы все Большое Гнездо на блюдечке.

Порция выпивает жидкость, полную знания: бережно придерживает пузырь педипальпами и, осушив все до капли, передает бурдюк своим помощницам для уничтожения. Она моментально начинает ощущать внутренний дискомфорт: поглощенный нановирус принимается встраивать ворованное знание в ее разум, оценивая строение мозга и копируя знания самца. Уже через сутки она будет знать все, что знает он, – и, скорее всего, лишится некоторых редко использовавшихся мыслительных путей, каких-либо устаревших навыков или давних воспоминаний: они будут переформированы в новое и необходимое.

«Я дам насчет него указания». Она указывает на самца. Как только она убедится в том, что новое Понимание усвоилось, самца устранят: его убьет и сожрет одна из последовательниц Порции. Он слишком много знает – в самом буквальном смысле.