Дарственная на любовь

Итару тяжело сглотнул.

И лучше было бы соврать. Куда проще и куда разумнее. Но больше он не будет врать. Никогда. Только не ей.

Лунный медленно кивнул.

— Да, знал…

А Мел вдруг сорвалась. Слезы хлынули из глаз, и сама она перешла на крик, хриплый и надрывный.

— Знал и ничего не сказал мне? Ничего не сделал?! Ты ведь обещал! Шерх тебя задери, ты обещал мне, что все будет хорошо! Я ведь верила тебе. Я ведь рассчитывала на тебя. Я ведь…

Эмель порывисто вскочила с кровати. Теар тут же ринулся навстречу и получил ĸулаком в грудь. А потом еще и еще. Злые, беспорядочные удары прилетали по плечам, по груди, по лицу. Она била его отчаянно, истово, растрачивая последние силы, ĸоторыx и так почти не осталось.

— Ты долбанный ублюдок. Сволочь! Предатель! Ты ведь обещал мне! Никогда тебя не прощу. Слышишь, никогда! — надрывно ĸричала Мел. И слова ее били сильнее, чем все яростные удары вместе взятые.

Мел, не прекращая, колотила его кулаками, а Теар и не думал сопротивляться. Стоял на месте, позволяя ей выплеснуть обиду. Надеясь, что это xоть немного поможет заглушить боль в cердце.

Но истерика все усиливалась, а сама Мел уже еле держалась на ногах. Она была слишком слаба, еще немного — и вовсе упадет без чувств.

Итару медленно сомкнул руки на ее спине, прижал к себе, пытаясь прекратить бессмысленную борьбу.

— Тише, Мел. Пожалуйста, успокойся. Тебе нельзя напрягаться.

Но она лишь сильнее задергалась, всеми силами пытаясь вырваться из его объятий, не понимая, что делает только хуже.

— Прошу, успокойся, — Теар старался говорить, как можно ровнее, как можно мягче. — Потом можешь делать со мной все что угодно. Хоть убей, если тебе этого хочется. Я не посмею сказать ни слова. Но сейчас надо поберечь силы.

— Иди ты к шерху! — выплюнула Мел и вновь рванулась прочь, упираясь ладонями Лунному в грудь.

— Тише…

Теар сильнее стиснул объятия, не позволяя ей дергаться. Прижал к груди, чувствуя, как бешено колотится ее сердце. Как усиливается запах крови.

И это было плохо. Очень плохо.

Еще несколько рьяных попыток освободиться, и Мел, наконец, выбилась из сил. Обмякла, тяжело дыша и всхлипывая в такт собственному рваному дыханию.

А потом тихо, но очень твердо произнесла:

— Я ненавижу тебя. Слышишь? Ненавижу…

И затихла, продолжая мелко дрожать в его руках. И в образовавшейся вокруг густой непроницаемой тишине Теар отчетливо почувствовал, как тонкая, еле различимая нить их связи со звоном оборвалась, оставив в душе пугающую чернильную пустоту.





* * *


Я не могла в это поверить. Все это было каким-то бредом. Кошмаром, страшным сном, который никогда не должен был случиться в реальности.

Но он случился. Кровь на одежде, боль во всем теле. И сердце, что, казалось, вырвали из груди, растоптали тяжелым подбитым железом ботинком и сунули обратно, чтобы оно нещадно ныло, чтобы непрестанно напоминало о том, как со мной поступили. Как поступил со мной мужчина, которому я доверяла, которым в тайне восхищалась, которого… любила.

Сил не осталось. После вспышки злости навалилась адская усталость. Я даже до кровати дойти не смогла. Теар подхватил меня на руки и аккуратно уложил на постель.

А я хотела лишь одного — чтобы он больше не прикасался ко мне. Чтобы убрался к шерховой матери от моей постели, из этой комнаты и из моей жизни. Я не мола смотреть на него, не могла слышать. А этот ублюдок все крутился рядом и не затыкался, словно нарочно. Уговаривал поесть, уговаривал поспать, уговаривал выпить лекарство.

Я не хотела есть, и не хотела пить. Я вообще ничего не хотела. Казалось, желаний не осталось. Ничего не осталось от меня прежней — лишь поломанная кукла, неспособная даже самостоятельно встать с постели.

Кровотечение все не прекращалось. Живот непрестанно ныл, и я всеми силами гнала от себя мысли о потерянном ребенке. Но они все равно упрямо лезли в голову, просачивались в сознание, как просачивается вода сквозь зыбкий песок.

И я кляла себя за то, что была такой невнимательной. Что не поняла, не заметила своего положения. А ведь последние дни меня частенько мутило и кружилась голова, но я, дура, списала все на волнение перед ритуалом. И про женские дни совершенно забыла.

Они должны были прийти сразу, как только я бросила пить противозачаточную настойку. Уехав за перевал, я ещё какое-то время продолжала принимать ее. У меня было слишком много хлопот, чтобы отвлекаться на женские недомогания. Отказалась от настойки, только когда достаточно обжилась. Кажется, это случилось перед самым приездом Теара. А потом все так закрутилось… Нападение в горах, прибытие во дворец, торжественный прием, подготовка к ритуалу…

Я думала о чем угодно, только не о себе. И вот результат.

А ведь если бы я поняла раньше, все могло сложиться иначе…

Странно. Я ведь не хотела иметь детей. Точнее… Я знала, что никогда не решусь на ребенка. Ведь кто бы ни был его отцом, мой первенец должен был родиться похожим на Ойнэ. На моего первого мужчину. На того, кто посмел присвоить мое тело, на того, кто красной линией перечеркнул всю мою жизнь.

И, наверное, мне стоило радоваться, что все так вышло. Теперь не придется мучиться сомнениями и ломать голову в поисках несуществующего решения. Но нутро сжимало болезненное чувство потери. Казалось, весь мир рухнул, обратился в прах и погреб меня под собой. И я понимала, что никогда уже не буду прежней. И никогда больше не смогу довериться кому бы то ни было.


У меня вновь не осталось никого, кроме себя самой. Мне, как и прежде, не на кого было положиться. И, как это ни прискорбно, но я никому не была нужна во всем этом мире. Не моя кровь, не моя жизнь, которую каждый второй пытается отнять, а настоящая я, живая, дышащая и думающая. С чувствами и эмоциями. С глупыми наивными мечтами.

Хотя… Теперь у меня и их не осталось… Теперь я была не нужна даже самой себе. Так зачем пить, есть, принимать лекарство. Зачем?

Теар битый час стоял у моей постели. На коленях, с кружкой какого-то дурнопахнущего варева в руках.

— Мел, пожалуйста, выпей лекарство… — он повторял это в сотый раз. Или в тысячный? Я не знаю.

Я не откликалась на его просьбы. Все, чего я хотела — чтобы он исчез. Чтобы не мучил. Ведь одно его присутствие — тяжкое напоминание о страшном предательстве.

Но Лунный упрям. И, как и прежде, он не желал понимать меня.

— Мел, прошу. Ты же знаешь, я не уйду — в его голосе слышалось отчаяние. А мне стало интересно, когда же там появится злость? Когда у Лунного лопнет терпение? Когда он начнет орать, когда начнет приказывать?

Он ведь так это любит…

Но на сей раз терпения Теару было не занимать… И чем дальше, тем его голос становился мягче. А мне казалось, что он разговаривает со мной словно с ребенком. Или неизлечимо больной, коей я не являлась.

И меня воротило от его мягкого голоса, от его настойчивых уговоров. От всей этой напускной заботы. Воротило… от него самого.

Α ещё я никак не могла понять, зачем он это делает.

Ведь не осталось больше ничего. Ничего, что бы нас связывало. Ни родовой нити, ни ребенка, ни даже долбанного контракта, который было бы нужно соблюдать.

Так какого хрена он все еще здесь?

— Мел, скажи мне хоть что-нибудь. Скажи, чего ты хочешь…

— Я хочу, чтобы ты убрался и дал мне спокойно сдохнуть, — выплюнула зло и резко. И услышала тяжелый протяжный выдох за спиной.

— Я уйду, как только ты выпьешь лекарство.

— А потом вернешься с порцией нового, — не сдержала едкого смешка и порывисто развернулась, оказываясь лицом к лицу со своим предателем. Проговорила, чеканя каждое слово: — Я хочу, чтобы ты исчез. Навсегда. Исчез из моей жизни, понимаешь?

Посмотрела ему в глаза и тут же пожалела об этом. Лицо Теара выглядело спокойным и твердым, но на дне выцветших светло-серых радужек тлело такое отчаяние, что душу выворачивало наизнанку. В его глазах я видела отражение собственной боли, и это было невыносимо. Казалось, еще немного и я вовсе свихнусь. Потому что то, как он смотрел на меня, совершенно не укладывалось в мое восприятие действительности. И я не хотела этого видеть. Не хотела попасться на очередной лживый трюк и быть растоптанной, как он делал это прежде. Не хотела верить, что ему не все равно…

— Я сделаю, как ты просишь, — ровно произнес Лунный. — Как только ты поправишься, я исчезну из твоей жизни, и ты больше никогда меня не увидишь. Обещаю. И только в твоих силах приблизить этот момент.

Теар вновь протянул мне кружку со снадобьем.

Я буквально выхватила ее и осушила в несколько больших глотков. Поморщилась от терпкой горечи. И упала обратно на подушку, отворачиваясь, чтобы не видеть Теара. Облегченно выдохнула, когда тот наконец ушел. И мысленно пожелала, чтобы итару больше не вернулся…





Глава 9




Пронзительный визг сыча заставил Теара распахнуть глаза. В небе занимался холодный рассвет, и на его фоне высокие неровные сосны казались темными кляксами, наляпанными на серо-голубой лист небосвода.

Лунный порывисто вскочил на ноги и огляделся, не сразу поняв, где находится. Но почти тут же расслабился, узрев знакомый двор и покосившийся сенник.

Надо же, выключился. Уснул прямо на улице, сидя на голой земле, прислонившись спиной к бревенчатой стене дома. И немудрено, ведь последние дни Теар практически не спал. Боялся закрыть глаза, боялся забыться хоть на минуту, словно бы в эту самую минуту могло произойти что-то непоправимое.

Хотя, казалось бы, что может произойти такого, чего еще не случалось?

Теар подошел к колодцу, опустил ведро в темный проем и набрал воды. Зачерпнул в ладонь и наскоро умылся, чувствуя, как ледяная свежесть стягивает кожу. И сразу пошел к дому, стараясь не сорваться на бег. Тихонько отворил дверь в комнату Мел. Прислушался, ловя ее тихое размеренное дыхание. И не удержался, подошел к постели, заглянул в лицо, что выглядело тревожным даже во сне. Подушка была мокрая, а к щеке прилипли тонкие пряди рыжих волос.

Мел плакала. Почти каждую ночь. Поначалу Теар пытался будить ее, успокаивать хоть как-то, но становилось лишь хуже. И теперь он не трогал ее. Позволял выплакаться. Хотя бы так. А сам уходил на улицу, садился, прислоняясь к стене дома, и закрывал уши. Сжимал челюсти до хруста зубов, чтобы не закричать, не завыть раненным зверем. И молил лишь об одном, чтобы ночь поскорее закончилась. Чтобы настало утро, а с ним появился робкий лучик надежды. Нет, не для него. Для нее. Чтобы она, наконец, чего-нибудь захотела. Чтобы, наконец, начала бороться. За себя, за свою жизнь, пусть бы в этой жизни больше не будет Теара.

Это уже неважно. Все неважно. И Мел действительно будет лучше без него. Потому что Теар приносит ей только страдания, даже тогда, когда всей душой желает обратного.

Эмель почти не разговаривала с ним. Лежала, невидящим взором вперившись в стену или потолок. И порой итару казалось, что она его попросту не слышит.

И в такие моменты хотелось взять ее за плечи, встряхнуть хорошенько и крикнуть «Вернись!». Но Теар не позволял себе притрагиваться к ней. Не позволял себе кричать. Душил в себе любые порывы, понимая, что сделает только хуже. Понимая, что она не заслужила… всего этого. И что он никогда не сможет загладить свою вину перед ней.

Так навсегда и останется предателем. Тем, кто отправил ее на верную смерть, тем, кто до основания разрушил ее жизнь. И Мел права — все, что Лунный может сделать для нее — это оставить в покое.

Но это будет не сегодня.

Мел проснулась гораздо позже, чем прокричали первые петухи. Теар уловил легкий шелест, с которым она перевернулась в постели. Лунный взял с кухни кружку с уже подстывшим снадобьем и аккуратно постучал в дверь. Мел не ответила, как и всегда, и, выждав пару секунд, итару вошел. Застал ее сидящей на постели, зябко поджавшей пальчики на босых ногах. Не раздумывая скинул свою обувь и сунул крохотные ступни в свои великоразмерные мокасины, отороченные мехом.